Я еще больше чувствую себя не по себе.
Вот уж прямо впору вешаться, а он таким бодрячком. А тот ест кашу мрачно. Ерзаю на своей койке.
Как мы сидели с мамой вчера за столом, и бабушка, и дядя. А позже, только, кажется, заснул, звонок и, немного погодя, стук в нашу дверь. Мамин шепот:
— К нам.
Снова стук в дверь. Бабушка открывает. Кто-то назвал мое имя, отчество. Чья-то рука отвернула занавеску в нашу спаленку. Мимо прошли какие-то люди. Дюжий малый в клетчатом джемпере с лицом боксера ко мне:
— Паспорта есть?
В одном белье бросился искать паспорт. Почему-то подумал, что пришли проверять, не живет ли кто без прописки.
Подал паспорт, и вдруг перед глазами — ордер на арест. Две большие буквы зеленым карандашом: Л.Б., зам. наркома внутренних дел.
— Мама, меня арестуют!
Мама почему-то закивала головой. А в том конце комнаты бабушка в фланелевой мягонькой кофточке…
В камере тишина. Менделеев и военный лежат на своих койках с закрытыми глазами. Который сейчас час? Не узнаешь в точности, который час. Было утро, потянулся день. Хоть бы вызвали скорей. Переворачиваюсь с бока на бок.
— Что же делать? Считать до пятидесяти? Нет, лучше до ста. Вон решетка, прутья: четыре вдоль, четыре поперек. Первый ряд: раз, два, три, четыре; второй ряд: раз, два, три, четыре; третий ряд: раз, два, три, четыре; четвертый: раз, два, три, четыре. Всего шестнадцать.
— Ну, а что будет?.. Чем кончится?.. Слипаются глаза…
Странно! — Как будто наша комната… Двери на террасу… никого нет…. что за бред?
Вроде заснул. Сколько же я проспал?
Что-то щелкнуло. Враз приподнялись. Приоткрылась фрамуга. Лицо надзирателя. Шёпотом: — Кто тут на „Г“?
Вскочил на ноги. Называю свою фамилию. Видимо, слишком громко. Т-с-с-с…
Поманил к двери, в руках у него бумажка.
— Соберитесь слегка. Я шёпотом:
— Как слегка?
— Без вещей.
Скрипнул засов. Дверь приоткрылась.
Поддерживаю брюки, туже перепоясываюсь полотенцем. Вывели в коридор. У дверей дожидаются двое разводящих. Надзиратель наскоро ощупал.
— Принимайте!
— Следуй вперед!
Здоровенный разводящий на ходу подхватил меня выше локтя, а впереди по ковровой, красно- зеленой дорожке уже затопали бесшумные парусиновые сапоги второго разводящего.
В коридоре лампочки вполнакала. Мертвая тишина. Закрытые на замки двери камер. Мертво и глухо.
Вдруг передний оборвал у двери в другой коридор:
— Стой!
Сухой щелк стегнул по сердцу. Куда ведут? Что это? Зачем щелкают пальцами и хлопают ключом по ременной пряжке?
А это, как потом узнал, дают сигнал: веду, и если другие ведут такого же арестанта, то ответят щелком и хлопаньем по пряжке. Строгая изоляция!
Отворилась дверь в другой коридор. Закрытые на замки двери камер. Разводящие ускорили шаги. Еще отворилась дверь в другой коридор — лабиринт коридоров.
Лестничный пролет. По лестничным зигзагам наверх. Рядом пустой лифт, а меня пешком с этажа на этаж. А между этажами в лестничных пролетах металлические сетки.
Пятый, еще выше, вот шестой этаж. Поворотили направо. Яркий свет. Двери кабинетов. Треск пишущих машинок.
Одна дверь настежь. Мелькнули спины, плечи темно-зеленых гимнастерок с „рыцарскими“ эмблемами на рукавах.
Торопливо прошли по коридору.
Передний разводящий открыл дверь кабинета.
Молодой лейтенант, почти не поднимая головы, указал мне на стул у дверей. Он сидит в углу за столом прямо и усердно что-то выводит на бумаге. А за другим большим письменным столом, заложив ногу на ногу, переворачивает какие-то листы капитан госбезопасности.
Странные глаза у капитана, узенькие щелочки глаз, не видно их совсем. Но вот они открываются.
Он посмотрел на меня с любопытством и снова погрузился в свои дела. В кабинет вошел богатырского вида старшина, наклонился к капитану. Я моментально ухо в их сторону.
— Разрешите доложить! Капитан кивнул:
— Давай!
— Она вторые сутки отказывается от пищи.
— Ну, что ж, прекрасно, не хочет есть, накормите через прямую кишку (глянул на меня), — не слушайте, это же вас не касается.
Снова к старшине:
Ну, все! Старшина повернулся и вышел. Капитан встал, глянул на лейтенанта, кивнул ему головой и вышел вслед за старшиной. Лейтенант продолжает что-то выводить на бумаге. Вдруг, словно кто-то толкнул, резко привстал:
— Как сидишь!? — крикнул он. — А?
Рот перекосился угрожающе, ноздри расширяются, глаза сверкают ненавидяще.
— Да о чем это вы?
— У… гад, харя бессовестная! Руки на колени! Ну, быстро!
— К чему это вы?
— А вот сейчас увидишь, к чему!
Снова сел за стол, дернул ящик, придвинул чернильницу.
Стройная фигура сутуло изогнулась. Снова стал выводить что-то на бумаге, заглядывая в какую-то шпаргалку. Язык высунулся между губами, лицо стало совершенно спокойным. Вдруг поднял голову, медленно повернулся всем корпусом. Выражение лица необыкновенно торжественное:
— Задаю вопрос: когда и кем вы были завербованы в контрреволюционную организацию?
— Да о чем вы? Товарищ следователь?
— Гад!!! Какой я тебе товарищ. Я тебе советую не прикидываться дураком. Вдруг что-то щелкнуло. Дверь незаметно отворилась. Лейтенант вскочил, мгновенно вытянулся всем корпусом. Закричал мне в упор:
— Встать!! Руки по швам!
На пороге, в сопровождении блистающих красненькими ромбами высших чинов стоит маленький человек с набухшими голубыми глазами. Гимнастерка выбилась из-под распущенного ремня, пряжка на боку, руки за поясом. Он взглянул на меня равнодушно, устало.
— Товарищ Генеральный Комиссар Государственной безопасности, допрос ведет лейтенант Котелков, арестованный показаний не дает.
Кивнув головой, генеральный комиссар еле слышно выговорил:
— Продолжайте!
Дверь закрылась. Я не успел обратиться к нему.
Лейтенант Котелков опять сел за стол, отложил в сторону бумаги и опять ко мне:
