— Ну, что скажешь?.. Садись, чего стоишь? Я тебе гарантирую, что чем скорее возьмешься за ум, тем лучше.
Сажусь на указанное Котелковым место.
Уж и вправду начинаю чувствовать себя в чем-то виноватым.
— Слушай, советую тебе не тянуть резину. Мы ведь с тобой церемониться не будем, не таких, как ты, приводили в чувство.
— Вы как хотите, а я буду жаловаться.
— Жаловаться?
Котелков откинулся на спинку стула.
— Кому будешь жаловаться? Подумай, дурак… Кому будешь жаловаться? Сам Генеральный Комиссар дал приказ, понимаешь ты?… Генеральный Комиссар Государственной безопасности, он же Народный комиссар внутренних дел, он же Секретарь ЦК, он же председатель комитета партийного контроля…
— Зачем все это?.. Вы же знаете, что я абсолютно ни в чем не виноват. Что же я буду говорить?
— Что будешь говорить?.. Руки чешутся двинуть по твоей вражьей морде…
— Да как вы смеете?
— Ах, вот что! Ну, вот я тебя, мерзавец, отправлю сейчас в Лефортово, там быстро поймешь, что к чему.
Лейтенант Котелков нажал кнопку звонка» Буквально в тот же миг в дверях появился разводящий.
— Уведите! — приказал Котелков.
Разводящий вывел меня в коридор. Навстречу — второй разводящий. Тотчас подхватили под руки и зашагали по коридору мимо дверей кабинетов. Два разводящих держат: один — под руки, а другой вывернул левую руку и так всю дорогу держит ее сзади.
Так и шагаю, подталкиваемый здоровенными парнями.
Впереди добавился третий, щелкает пальцами и ключом, а иногда языком. По лестничным переходам спустились в подвальный этаж и зашагали по ковровым дорожкам мимо закрытых на замки камер. Быстро отворили дверь моей камеры.
Теперь добраться бы только до койки и скорее укутаться в одеяло с головой. Коридорный, принимая, опять ощупал. Впустили в камеру.
Приподнялся молчаливый военный, уставился сурово, но взгляд беспокойный. Менделеев в нерешительности присматривается ко мне:
— Как там? Стою, молчу.
— Ну, что? Ну, ничего, успокойтесь, не принимайте близко к сердцу.
— Как же?
И вдруг, без всякой видимой связи:
— Что такое Лефортово?
— Лефортово? — удивился Менделеев.
— Следователь угрожал мне Лефортовым.
— Вот как?.. Так это же военная тюрьма. Внезапно дверь открылась настежь.
— Собирайтесь с вещами.
— С вещами? Неужели на волю?
Надзиратель торопит. Сборы недолгие: пальто и кепка, полотенце и мыло, зубная щетка, смена белья — свернуто в узелок.
Обернулся к Менделееву, военному, махнул головой, вышел в коридор. Все снова завертелось: обыскали, повели по коридору, повернули в другой, в третий, отворили дверь и вывели во двор.
Перед глазами закрытая автомашина, в каких возят хлеб.
И впрямь, разглядел с одной стороны крупными буквами «Хлеб». «Brot». На дворе чуть-чуть светает. Белеет снег.
Ко мне метнулись двое в шинелях, подхватили под руки и по ступенькам втолкнули в машину.
— Входи, — сказал голос сзади, и меня втолкнули в кабину, вернее, втиснули, словно в конверт.
(Внутри машина разделена на кабинки, и расположены они по обе стороны с узким проходом посередине. Каждая кабинка совершенно изолирована от остальных и действительно, вроде конверта, потому что запечатывают тебя в ней без расчета на твою комплекцию и на твои вещи.)
Втиснутый в конверт, сижу прямо и неподвижно, сжатый до предела, прижав узелок к животу.
Протопали в проходе. Что-то грохнуло.
Вдруг толчок — тронулись с места. Качнулись обратно.
Снова тронулись и покатились. Вдруг поворот. Опять поворот. Покатились под гору, очевидно, с улицы Дзержинского на Кузнецкий мост.
Занемели ноги, трясет озноб. Машина взяла на подъем. Поворот направо, очевидно, на Большую Дмитровку. Машина рванулась вперед и без всяких задержек повернула вправо, а через несколько секунд — влево. Нет, это не в Лефортово! Очевидно, в Бутырки.
Ну, все равно.
Ну, а дальше что же будет?
Трясет озноб, нестерпима немота в ногах.
Вдруг толчок. Вот опять поворот. Заскрипели ворота. Машина въехала во двор.
Стоп. Так оно и есть — Бутырки!
Скрип шагов. Распечатывают мой конверт. Конвоир строго шёпотом:
— Выходи!
Выхожу. Выпрыгнул на заледенелый асфальт мрачного двора. Каменная ограда. Фасад тюрьмы с козырьками на окнах. У ворот мрачная башня времен Емельяна Пугачева.
Отворяются тяжелые, окованные двери. У дверей седоусый надзиратель. Мне показалось, что я увидел сочувствие в старческом лице тюремного сторожилы. Ввели в большой, просторный вестибюль. (Как узнал позднее, он именовался среди заключенных вокзалом.) Справа и слева в облицованных белой плиткой стенах много дверей. По вокзалу снуют туда и сюда разводящие, хлопают ключами о пряжки, щелкают пальцами. Двое подскочили ко мне. И один из них подхватил под руку. Тюремный механизм действует четко.
Молча и торопливо ведут к одной из дверей. Разводящий, который шагает впереди, отворяет дверь и, впустив меня, закрывает ее снаружи на засов. Опять в одиночестве, в квадратной комнатушке, облицованной синей глазированной плиткой, где стоит столик и табуретка.
Гляжу на синие стены, на которых ничего не может нацарапать заключенный. Гляжу на потолок.
— А дальше что? — Безмолвие и неведение!
Наконец появляется маленький юркий человек с тремя треугольниками в нашивках. Ставит на столик чернильницу, раскрывает толстую тюремную книгу и — опять вопросы насчет моей фамилии, имени, места и года рождения. Снова раздеваюсь, догола, вытягиваю руки, открываю рот… Начинаю понемногу привыкать. Снова прощупывается моя одежда. И снова берут под руки и ведут по тюремным коридорам. Привели в баню. Закрыли в маленькой кабинке. Нацедил из медного крана полшайки холодной воды. Облился для проформы. Дрожу от холода. Зуб на зуб не попадает. Быстро обтерся, оделся, перепоясал полотенцем спадающие брюки. В руках узелок.
Снова подхватили и поволокли по коридорам, а потом через внутренний двор, скрипя по умятому снегу, ввели в другой корпус. Стали подниматься вверх по лестнице. Вдруг остановились. Защелкали где-то ключом о пряжку. Быстро повернули лицом к стенке. Захлопнулась дверь в верхнем пролете и снова подхватили куда-то. Коридоры со сводчатыми потолками, с закрытыми на висячие замки дверями камер. В каждом коридоре расхаживает взад и вперед коридорный надзиратель, заглядывает в глазки камер или подслушивает у дверей. Кругом тишина мертвая.
Из коридора в коридор шагаем по бесконечным ковровым дорожкам. Подвели к камере. Камера № 54. Тихо приблизился коридорный надзиратель. С «мерил меня с ног до головы внимательным взглядом, ощупал подмышки, грудь, карманы и стал отпирать замок. Дверь раскрылась.
Впустили в камеру. Тотчас дверь закрылась.
Что это? Чуть не вскрикнул. На минуту закружилось в голове, почудилось, что попал в
