— Скоро будет уже слишком поздно. — Лицо Гая стало еще бледнее. — И по вашим глазам я вижу, что надежды нет. Вы же никогда не умели толком лгать, так ведь, Ротье?
Ротье, казалось, не находил ответа, и Норленд взял на себя остальное — Норленд, который встал и подошел к Гаю.
— Идемте, — сказал он. — Я провожу вас в вашу комнату. Час поздний. Мы все переутомились.
Гай начал медленно подниматься, будто тело у него налилось свинцом. Он обернулся к Александру и сказал с усилием:
— Вы не забудете, что завтра нам нужно отвезти линзу телескопа к вашему доброму другу в Кларкенуэлле?
Ротье резко вскинул голову:
— В Кларкенуэлле?
— В ней есть дефект, — быстро пояснил Александр. — Крохотный. Я подумал, что Персиваль сумеет нам помочь.
— Да, — перебил Гай, чье лицо вновь запылало оживлением, — и тогда мы сможем еще одну ночь посвятить звездам. Мы снова увидим Селену…
Он слабел прямо на глазах. Августа быстро подошла и взяла его под руку, но Гай высвободился и набросился на нее. Александр увидел, что его лицо совсем побелело, когда он зашептал сестре с мукой в голосе:
— Оставь меня в покое, черт тебя побери, оставь меня в покое! Или ты никогда не перестанешь терзать меня?
Александр подумал: он болен, он ее не узнает, он не понимает, что говорит. Но Августа попятилась, словно Гай ее ударил. Затем она выбежала вон, держа голову высоко, с пылающими красными пятнами на щеках, а Норленд вывел Гая из салона.
Ротье с Александром остались одни. Александр тоже хотел уйти, ощущая себя лишним и чужим, но тут же вспомнил, что он должен что-то сказать.
— Я сегодня получил письмо, доктор Ротье, — начал он робко. — Из Королевского общества.
Ротье медленно повторил:
— Письмо?
— Да, от Пьера Лапласа. Он пишет, что ваше сообщение дошло благополучно и он передал его, кому следовало.
Ротье кивнул, но так, словно это известие ничего для него не значило.
— Да, — сказал он. — Благодарю вас.
— Я крайне сожалею, что оно так долго шло до Парижа.
— Я ведь вам уже говорил: теперь это никакого значения не имеет.
И тут Александр расстался с доктором. Он медленно взобрался по ступенькам, направляясь к своей одинокой постели. По дороге он заглянул в комнату Дэниэля и увидел, что тот спит, как невинное дитя во власти сладкого сна. Однако на его шелковых ресницах были видны следы слез.
Александр заверил себя, что это утешение у него есть: мальчик по-прежнему с ним. Но голос рассудка твердил, что лишь по одной причине — ему некуда уйти. Александр разделся и лег, но сердце у него надрывалось, и он не сомневался, что больше никогда уже не заснет.
Августа сидела одна у себя в спальне, пока дом не погрузился в тишину. Ее камеристка было вошла к ней, но она ее отослала. Наконец она медленно поднялась на ноги и разделась. Затем облачилась в мягкий пеньюар из кремового шелка, стягиваемый поясом на талии. Потом взяла подсвечник и неторопливо прошла в другую спальню, маленькую, в глубине дома.
Дэниэль не спал. Он сидел на кровати молча, глядя на нее из-под тяжелых век.
Она посмотрела на него сверху вниз:
— Ты ждал меня?
— Да, — сказал мальчик.
Она поставила подсвечник на подоконник. От сквозняка огонек свечи заколебался, и на стенах закачались длинные тени. Она подошла к кровати, села рядом с ним и взяла его руку в свои, по очереди поглаживая каждый палец.
— Ах,
Он покачал головой. Августа зашептала:
— Мы все хотим, чтобы ты был счастлив тут. Так счастлив…
Она спустила с плеч шелковый пеньюар, взяла лицо Дэниэля в ладони и медленно поцеловала его.
LI
В осколках все, распались связи все,
Поддержки все и все соотношенья.
На следующее утро, двадцать восьмого июля, Джонатан расхаживал по своему тесному кабинету, а длинный путаный доклад, который ему полагалось переписать для мелкого правительственного чиновника где-то в Вест-Индии, лежал, забытый на его столе.
Иногда ему казалось, что эти рутинные и отупляющие ум поручения он получает только для того, чтобы у него не оставалось времени задавать еще вопросы. Никаких доказательств этого у него не было, как не было никаких явных свидетельств, подкрепляющих нарастающее убеждение, что он все еще находится под наблюдением. Теперь, когда он шел домой или вечером отправлялся поужинать в какую- нибудь харчевню, у него вошло в привычку внезапно останавливаться и оглядываться через плечо. Он никогда не испытывал уверенности, что замеченное им нечто — если что-то такое и было — оправдывает его подозрения. Просто, пожалуй, быстрое движение в тенях проулка в двадцати-тридцати шагах сзади, или кто-то вроде бы поспешно замешавшийся в толпу, или непреходящее ощущение, что за ним следят чьи-то глаза. Миновало четыре дня с тех пор, как он побывал на пожарище. Александр был для него теперь недостижим. Джонатан опасался за брата, но сделать ничего не мог. Он догадывался, что теперь Александр чувствует себя обязанным своим новым друзьям, и любое обращение к нему Джонатана не только привлечет внимание к его продолжающемуся расследованию, но скорее всего вызовет отпор самого Александра.
В своих усилиях получить новые сведения о кружке Монпелье он теперь мог рассчитывать только на Стимпсона, а тощий осведомитель словно бы оказался в полном тупике. Джонатан знал только, что во время нападения на Розу Ротье был в другом месте. Гай и Ральф оба садились в карету в момент, когда на Розу кто-то набросился. Карлайн, хотя в прошлом и воровал, был немым, а кроме того, находился в Портсмуте, когда убили Элли.
Норленд же, пусть его прошлое и оказалось даже еще неблагоуханнее, находился в католической часовне в те вечера, когда убивали девушек.
Он как раз сел за стол и придвинул перо и бумагу, когда в дверь постучали, и в нее бочком проскользнул Лакит.
— Я подумал, вы захотите узнать, мастер Эбси, что ваш брат в городе.
Джонатан сказал:
— Напрасно ты сюда приходишь. Как бы тебе не вышло боком, что ты вот так мне помогаешь.
Лакит только пожал плечами и предпринял очередную тщетную попытку пригладить свои непокорные пшеничные волосы.
