чиновник МИДа отказался на том основании, что в инструкции подобный случай не предусмотрен.
На следующий день приходился один из многочисленных непальских праздников; все учреждения и даже некоторые лавки были закрыты. Плоский невыразительный пейзаж навевал скуку. Предгорья были скрыты туманной дымкой, и знойный, несущий мелкий песок ветер носился по равнине. Делать было нечего. Мы весь день валялись на земле возле палатки: даже разговаривать не хотелось. Мы уже перечитали все книги, которые захватили из Катманду, и я снова, второй раз за время путешествия, взялся за «Братьев Карамазовых».
На следующее утро я решил попытать удачи у местных властей, отправившись после завтрака к «бара хакиму», то есть губернатору дистрикта. Со мной пошел Анг Дава. По случаю столь важного события он натянул на себя практически весь гардероб: толстые бриджи, несколько свитеров, толстые чулки, тяжелые альпинистские ботинки и темные очки. Он нес ледоруб и выглядел как настоящий альпинист, каковым собственно и являлся. На мне была моя обычная одежда: износившиеся за путешествие шерстяные брюки и фланелевая рубашка с открытым воротом. Анг Дава ничего не сказал, но его безукоризненный вид и насмешливый взгляд, брошенный на меня, ясно говорили, что, с его точки зрения, мне не хватает чувства собственного достоинства.
Резиденция губернатора — большое, беспорядочно построенное в англо-индийском стиле двухэтажное здание, одиноко стоявшее в поле за городом. К нему вела дорога, покрытая таким толстым слоем пыли, что мы шли словно по сыпучему снегу. У ворот болтался часовой, куривший сигарету. Он и не подумал спросить, что нам нужно. Чувствовалось, что в свое время предпринимались попытки развести здесь сад. Об этом говорила большая клумба с пламенеющими каннами и живая изгородь из олеандр, густо покрытых пылью; казалось, их розовые цветы покрасили серой краской. Посреди высохшего газона лежала груда скамеек, видимо предназначенных для посетителей. Ставни были закрыты, и дом казался необитаемым. Мы обошли его кругом, но никаких признаков жизни не заметили. Я крикнул несколько раз — никто не отозвался — и вернулся к воротам, чтобы посовещаться с часовым. Я спросил его, туда ли мы пришли. Он не стал утруждать себя ответом, а просто кивнул утвердительно головой и показал большим пальцем в направлении дома.
Я вернулся и снова начал кричать. Наконец наверху открылись ставни и в окне появилась седая коротко остриженная голова. Это был сам губернатор. Часы показывали почти половину одиннадцатого, но он выразил недовольство, что его потревожили в такую рань.
— Приходите завтра, — проворчал губернатор и со стуком захлопнул ставни.
Нам ничего не оставалось делать, как уйти, и мы уже повернули к воротам, когда на веранде раздался топот. Обернувшись, я увидел, как распахнулась передняя дверь и оттуда стремительно выскочил губернатор, небритый, в одной пижаме. Он просто не понял, оправдывался он, что иностранный джентльмен — без сомнения американец — оказал ему любезность своим посещением, и поэтому хочет извиниться за свою грубость. Но мы должны понять, продолжал он, что в этом варварском месте у него не так часто бывают посетители, здесь нетрудно забыть хорошие манеры. Он говорил на правильном английском языке, хотя и несколько старомодно (в подобном стиле выдержаны диалоги в забытых викторианских романах).
Губернатор повел нас в комнату наверху, где стояла большая конторка, диван и два кресла, из которых лезли пружины. Когда я сел, раздался мелодичный звон и из-под меня вылетел столб пыли. Губернатор открыл окно и закричал в пустоту, чтобы принесли чай. Никакого ответа не последовало. Анг Дава не снимал своих очков, которые скрывали большую часть лица, поэтому его национальную принадлежность нельзя было определить сразу. Губернатор, приняв его за одного из моих соотечественников, обратился к нему по-английски. Непалец, конечно, не понял ни слова. Не подумав, я стал переводить.
— Вот как, — сказал губернатор, улыбаясь и слушая только самого себя, — первый раз встречаю американца, который взял на себя труд выучить наш язык.
Как только мне удалось вставить слово, я рассказал ему свою историю.
— Вот как, — повторил он, — значит, вы англичанин и были солдатом, как и я. Но это великолепно! Вы будете моими гостями. Я устрою охоту на тигров, носорогов или на других зверей. Сделаю все, что вы захотите. У меня есть слоны. Все к вашим услугам.
Из дальнейшего рассказа выяснилось, что он, по его собственному выражению, «ублюдок» из семейства Ран. Как и другие многочисленные незаконнорожденные отпрыски этой семьи, он еще юношей поступил на военную службу.
— Но я всего лишь ублюдок и сын ублюдка, — продол-, жал он, — и поэтому я никак не мог подняться выше полковника.
Однако у него было одно ценное качество — знание английского языка, но поскольку он не мог принимать участия в дворцовых интригах, то получил назначение на гражданскую службу. Он пробыл в Бхайрува два года и теперь собирался оставить свою должность.
— Звание губернатора, — сказал он, — славы не приносит, но этот пост, — он замялся, подыскивая подходящее слово, — как бы это сказать, не без выгоды, вы понимаете?
Разговор продолжался на непали. Анг Дава не принимал в нем участия; он сидел выпрямившись на краю своего стула, пригвожденный к месту речами губернатора. Потом он признался, что его очень шокировала бесстыдная и циничная откровенность губернатора.
Некоторое время мне не удавалось направить разговор на цель моего визита: бедный старик был очень одинок, и ему хотелось поговорить о себе. Наконец, когда речь его стала иссякать, я высказал свою просьбу.
— Нет ничего легче, — сказал губернатор, — мне принадлежит верховная власть в этом дистрикте, и я прикажу начальнику аэропорта посадить вас вместе с цементом.
«Ни за что в жизни», подумал я, вспомнив о разбившейся «дакоте», которая лежала на краю летного поля.
— Мы не спешим, — ответил я, — и лучше нам вернуться через Индию. Там, может быть, удастся пополнить запасы перед возвращением в Катманду.
Как я и подозревал, губернатор не имел права выдавать визы, но он сразу не хотел сознаться в этом.
— Как бы там ни было, давайте ваше разрешение на путешествие, — сказал он и, вынув из конторки печать, оттиснул блистательный герб Непала, под которым написал «возобновлена» и поставил свою подпись.
— Благодарю вас, генерал, — сказал я, производя его в чин, о котором он мечтал.
— Я рад услужить вам, полковник, — ответил губернатор, возвращая мне комплимент, после чего мы расстались. Когда мы вернулись к нашей палатке, было уже поздно; Бетт и Денис начали опасаться, что нас арестовали.
Сейчас, как и раньше, на границе с Индией находится конечная станция железной дороги. Дальше путешественник должен идти пешком, хотя теперь Бхайрува и Горакхпур связывает великолепная автомобильная дорога, протяженностью шестьдесят миль. Мы были изумлены, обнаружив в этом отдаленном уголке Индии налаженное автобусное сообщение. Движение шло строго по расписанию, на линии ходили автобусы последних моделей с нумерованными местами, которые закреплялись за пассажирами. После стольких недель утомительного путешествия пешком мы испытывали восхитительное ощущение, мчась по равнинам Индии с огромной (как нам сначала показалось) скоростью, словно мы были в Европе.
Вечером мы прибыли в Горакхпур, важный деловой центр и железнодорожный узел. Нас высадили на автобусной станции, где мы сразу же направились в буфет. Мне приходилось бывать тут раньше: тогда это было грязное засиженное мухами место, посетители проводили здесь время за бесчисленными чашками переваренного, тепловатого чая. Теперь все преобразилось: на столах — чистые скатерти и салфетки, в углу — большой холодильник, комната ярко освещена. Нас приветствовал европеец-управляющий. Он счастлив, что ему выпала столь редкая в наши дни удача угостить посетителей европейскими кушаньями, однако придется немного подождать. Тем временем мы можем выпить: есть пиво и вообще все, что мы пожелаем. Я объяснил ему, что мы прибыли из Непала и не успели запастись необходимыми медицинскими свидетельствами, говорящими о нашем хроническом алкоголизме (без таких удостоверений во многих частях
