спускался сюда, в обиталище великого Нерожденного.
— Встань Гукху и подойди поближе — тихий шелестящий голос донесся со стороны бассейна и заставил старого шурда содрогнуться — вот уже двадцать лет, как он удостоен чести служить великому шаману и повелителю, но все еще не привык к этому казалось бы бестелесному голосу…
Гукху выполнил приказ только наполовину — он не встал с колен, но быстро перебирая конечностями, подполз ближе к парящему бассейну.
— О великий… вернулся отряд и принес вести… горестные вести, от которых сердце старого Гурху содрогнулось и едва не остановилось…
— Подожди. Моя мать проголодалась, Гурху, покорми ее — велел все еще невидимый взору прислужника Нерожденный и по колышущейся воде прошла отчетливая рябь — Ты же знаешь, насколько сильно я люблю свою мать…
— Повинуюсь, о Великий — отозвался старый шурд и только сейчас, с кряхтением разогнул искривленную спину и шагнул в сторону, где у самого края бассейна виднелась невысокая и узкая каменная лавка.
Перебивая вонь серных испарений, в ноздри Гурху ударил кислый запах застарелых нечистот, исходящий от истощенного и искореженного врожденными болезнями гоблинши, что безвольно вытянулась на лавке запрокинув лицо к низкому потолку, откуда срывались капли влаги и обильно орошали ее обнаженное тело. Изредка по ее телу проходила длинная судорога сопровождающаяся чмоканьем нервно смыкающихся беззубых десен и скрежетом полосующих камень неимоверно отросших и изогнувшихся когтей.
— Сперва причеши ее — прошелестел Нерожденный — Сегодня она хочет быть красивой.
Кивнув, Гурху шагнул к изголовью лавки и осторожно пригладил жидкие седые пряди, беспорядочно топорщащиеся на почти полностью плешивой голове. Губы дряхлой гоблинши изогнулись в жутком подобии довольной улыбки, но глаза остались закрытыми. Сняв крышку с неглубокой глиняной миски, прислужник зачерпнул горсть жидкой каши с редкими волокнами мяса и приоткрыв рот древней старухи, занялся ее кормлением.
Мать Нерожденного ела неохотно и пищу приходилось проталкивать почти насильно, с одновременным массированием горла, чтобы каша прошла дальше. Гурху хорошо знал почему она не желала есть — старая гоблинша давно хотела умереть. С того момента, как произвела на свет своего единственного сына, так никогда и не покинувшего ее утробу полностью. С того момента, когда магия сына взяла контроль над ее телом и заставила возлечь на жесткую каменную лавку у подземного источника с желтоватой горячей водой, откуда она больше так и не поднялась.
Не прерывая кормления, Гурху покосился на длинный змеевидный отросток, выходящий из чресл старой гоблиншы и исчезающий в горячей воде бассейна. Полупрозрачный отросток мерно пульсировал, прогоняя по себе животворные соки, питающие Нерожденного. Мать и сын — они все еще связаны… неразрывно связаны до самой смерти.
— Довольно… она сыта.
— Да, великий — согнулся в поклоне прислужник — Я принес важную весть, повелитель.
— Я слушаю тебя, Гурху-прислужник.
— Отправленный к озеру Отца отряд выяснил, что случилось с отправленными на беседу с НИМ старейшинами. Они все мертвы и лежат в снегу на берегу, в ста шагах от усыпальницы Отца. Убиты все до единого. Но не это самое страшное известие, о великий… есть куда более горькая весть…
— Говори.
— Наш Творец, великий Отец… багровый саркофаг с его телом бесследно исчез… усыпальница пуста, повелитель.
— Исчез? Саркофаг Отца пропал из Пирамиды Над Темной Водой? Да?! Ну же! Отвечай!
— Да, повелитель, п-пропал бесследно — запнулся съежившийся Гурху, с недоумением прислушивающийся к звенящей в голосе Нерожденного… радости…
По горячей воде прошла сильная рябь, раздался громкий плеск и старый прислужник вздрогнул — на его руке сомкнулись склизкие черные пальцы с каждой секундой сжимающиеся все сильнее, в темноте ярко зажглись два желтых фосфоресцирующих глаза. Лежащая на лавке старуха открыла беззубый рот и содрогаясь в корчах издала продолжительное шипение, по влажному камню скамьи едва слышно зажурчала струйка вонючей мочи.
— 'Ключ' нашелся! — почти беззвучно прошептал Нерожденный, пуская пузыри — 'Ключ' нашелся и сумел преодолеть защитную магию… все так, как и предсказывал Отец… скоро грядет его освобождение и тогда наступит наше время… время, когда Отец возглавит нас… — неожиданно, возбужденный шепот перешел в пронзительный визг — Но нет! Нет! Что-то не так!
Морщась от боли в руке, но не решаясь пошевельнуться, прислужник промолчал.
— 'Ключ' должен был открыть саркофаг, открыть проклятую Ильсеру и освободить Отца Тариса… но этого не произошло! Гурху!
— Да, о великий — проскулил старый шурд.
— Позвать ко мне старейшину Гихарра!
— Старейшину Гиххарра, повелитель? Но о нем нет известий с тех пор, как он возглавил войско и ушел на штурм человеческого поселения к юго-востоку отсюда. К поселению, что защищено высокой каменной стеной… он еще не вернулся… но, несомненно, вскоре он падет перед вами ниц и объявит о еще одной сокрушительной победе, состоявшейся только по вашей воле…
— Замолкни! Тогда зови старейшину Туффисса! Сейчас! И того, кто возглавлял отряд разведчиков обнаруживших пропажу саркофага.
— Слушаюсь, великий. Позвать старейшину Туффисса — пробормотал Гурху, с облегчением чувствуя, как сжавшиеся на его руке мокрые пальцы ослабляют хватку — Отряд разведчиков возглавлял младший военный вождь Дисса Беспалый. Он еще не вернулся. Вести доставили пять воинов, что он отослал сюда. А сам Дисса…
— Что? Где он? — прошипел Нерожденный и на этот раз, в его голосе слышалась нетерпеливая ярость.
Содрогнувшись всем тщедушным телом, старый Гурху едва слышно прошептал:
— Дисса отправился по следу святотатцев, чтобы жестоко покарать их и вернуть саркофаг Отца. Он поклялся, что ни один из осмелившихся нарушить священный покой Тариса Великого, не останется в живых… Под его рукой шурды и несколько пауков, повелитель.
Нерожденный издал протяжный хрип, связанная с ним старая гоблинша задергалась всем своим костлявым телом и Гурху едва успел удержать ее от падения с узкой лавки.
— Старейшину Туффисса сюда! — проревел Нерожденный и прислужник увидел, как над парящей водой поднимается что-то темное и бесформенное с ярко пылающими глазами — Немедленно! Беги, Гурху, беги жалкий старик! Беги, пока я не освежевал тебя живьем и не сожрал твою душу! Беги!
И Гурху побежал — дряхлый шурд сломя голову несся по узкому подземному коридору, падая через каждые пять шагов, но вновь и вновь поднимая себя на дрожащие старческие ноги, а за его спиной все еще гремел голос великого шамана:
— Беги Гурху, беги старик! Бе-ги-и!
