труппою лорда-камергера».
УИЛЛИ. Она у меня есть.
УИЛЛ. Это не моя пьеса. За нее, как за «датскую пьесу»,
получил у нас 20 шиллингов Четл.
УИЛЛИ. Как! Тот самый Четл обошел вас?
УИЛЛ. Сэр Джон Фальстаф ради таких денег способен еще не
на такие подвиги. Но кто кого обошел? Во всяком случае, Четл со
своей неуклюжей, как его повадки толстяка, ретушевкой подвиг
меня на решительную переработку старой пьесы, с полным
обновлением текста.
УИЛЛИ. Это как с «Ромео и Джульетта»?
УИЛЛ. Да. Только Гамлет у меня не юноша, не студент лет 19,
ему 30 лет, зрелый муж, которому давно пора взойти на трон...
УИЛЛИ. Зачем же это вам понадобилось?
УИЛЛ. Несчастья юноши лишь трогают, а мне уже не до
шуток. Недавно, не знаю почему, я потерял всю свою веселость и
привычку к занятьям. Мне так не по себе, что этот цветник
мироздания, земля, кажется мне бесплодною скалою, а этот
необъятный шатер воздуха с неприступно вознесшейся твердью,
этот, видите ли, царственный свод, выложенный золотою искрой,
на мой взгляд - просто-напросто скопленье вонючих и вредных
паров.
УИЛЛИ (рассмеявшись). Да, паров чумы.
УИЛЛ. Какое чудо природы человек! Как благороден разумом!
С какими безграничными способностями! Как точен и
поразителен по складу и движеньям! В поступках как близок к
ангелу! В воззреньях как близок к богу! Краса вселенной! Венец
всего живущего! (С горькой усмешкой.) А что мне эта
квинтэссенция праха?
УИЛЛИ. Ах, что с вами?
УИЛЛ. Я же сказал. Впрочем, это Гамлет говорит о перемене в
его умонастроении. Как поживаешь, мой друг? Я слышал, вам
пришлось провести месяц в тюрьме Флит. Хорошо еще, не в
Тауэре.
УИЛЛИ. Я понимаю смысл вашего замечания. Но разве вы
обрадовались бы, если бы я женился на Мэри Фиттон?
УИЛЛ. И да, и нет. Как она? Я слышал, после рождения сына
она была больна.
Шекспир остановился у развилки дороги с намерением
раскланяться.
УИЛЛИ. Кажется, все хорошо.
Граф Пэмброк раскланивается с легким сердцем.
УИЛЛ (оставшись один). Любовь - недуг. Так думал я. Когда
же она беспредельна, это поэзия, солнце любви!
Мы видим Мэри Фиттон в юности в Тичфилде и при дворе в
кругу королевы, придворных дам и вельмож и снова ее в юности
и слышим голос Шекспира:
Ни собственный мой страх, ни вещий взор
Миров, что о грядущем грезят сонно,
