собеседников.
- Да, - Мартынов выпрямился во весь свой рост, - в чине майора.
- Но скажи мне на милость, отчего сестры твои знают, что ты уже майор, а то, что ты вышел в отставку, не ведают?
- Какое твое дело, Мишель? Мои домашние дела не могут быть предметом для твоих шуток, - Мартынов вдруг заявил решительно.
- Согласен, - отступил Лермонтов. - Но, выйдя в отставку, что же ты расхаживаешь черкесом?
- Я тоже могу у тебя спросить, Мишель, что ты тут расхаживаешь в мундире армейского офицера?
Слова Мартынова вызвали смех, хотя он не думал шутить.
- Ах, ты тоже пострадал по службе, как все мы здесь, грешные?
Мартынов поморщился, но как бы вынужденно подтвердил:
- И пострадал, но о причинах я не стану распространяться.
- Но, выйдя в отставку, отчего же не возвращаешься в Россию?
- Он надеется вернуться на службу, - простодушно сказал Глебов, не то всерьез, не то в шутку.
Мартынов счел за благо уйти, чтобы избежать новых насмешек Лермонтова, который, по своему обыкновению, как прицепится, так и не отстанет. Все разошлись, поскольку потеха кончилась на этот раз; Лермонтов удержал Глебова и уже всерьез справился о Мартынове:
- Что это с ним?
- Поговаривают о карточном долге, - смутился Глебов. - Но я могу об этом вам сказать, Михаил Юрьевич, поскольку вы сами здесь обо всем услышите и узнаете больше меня.
- То есть он вынужден был подать в отставку?
- Это несомненно, потому что он тут же начал хлопотать о возвращении на службу. Но государь подписал его отставку с указанием причины: 'По домашним обстоятельствам', что Мартынова вполне устраивает.
- То есть государь решил его не преследовать за какую-то провинность?
- Да. Но тем не менее Мартынов не получил награды за летнюю экспедицию прошлого года.
- Таким образом, наш красавец в генералы не вышел, не отмечен орденами... То-то вырядился черкесом, да нацепил большой кинжал, - как человек может быть уморительно смешон даже в несчастии!
- Мартынов несчастен? Да он всегда весел, в полном упоении своим новым нарядом.
- Ах, Глебов! Ведь и ты весел после ранения, рука твоя все еще на перевязи. Несчастия и делают нас истинно веселыми, - расхохотался Лермонтов. - Когда человек испытывает крушение всех своих честолюбивых упований и надежд, что же ему остается?
- Стреляется?
- Или женится. Или наряжается в экзотический наряд, чтобы привлечь опереньем и повадками внимание прекрасного пола. Это судьба позаботилась о том, чтоб нам было весело!
3
Обосновавшись в Пятигорске, Лермонтов предался демону поэзии; по утрам он сидел у себя за столом у раскрытого окна с черешневым деревом под ним; протягивая руку, он срывал и лакомился черешнями. Днем он лазил по горам или уносился куда-нибудь вскачь. Затем он присоединялся к обществу то на вечерах у Верзилиных, то на прогулках; пикники, кавалькады, танцы - молодежь веселилась там, куда отовсюду стекались больные или раненые.
В начале июня в Пятигорск приехал князь Васильчиков Александр Илларионович, один из числа 'кружка шестнадцати'. Он закончил юридический факультет Петербургского университета в 1839 году. Его отец генерал-адъютант Илларион Васильевич Васильчиков был фаворитом Николая I (он оказал решительную поддержку царю 14 декабря 1825 года на Сенатской площади). В 1831 году он был возведен в графское достоинство, а с 1 января 1839 года граф был возведен в княжеское достоинство. Теперь он занимал пост председателя Государственного совета и комитета министров. Таким образом, Александр Васильчиков при своей жизни сделался графом, а затем князем, ему предстояла блестящая карьера, но дух эпохи повернул его к либерализму, и по окончании университета он примкнул к 'кружку шестнадцати', который словно бы подвергся разгрому в 1840 году, что коснулось как-то и князя Васильчикова. Он тоже отправился на Кавказ, правда, в составе комиссии сенатора П.В.Гана по ревизии административного устройства Закавказья. Похоже, отец позаботился об удалении сына из Петербурга, чтобы вчерашний студент не наделал глупостей у царя под носом и остепенился.
'Мальбрук в поход собрался, - писал Александр Васильчиков сестре. - Иными словами, я уезжаю в Тифлис с сенатором Ганом. Я отправляюсь без промедления, приблизительно на год. Принести в жертву блестящую карьеру - в этом есть что-то таинственное, сентиментальное и мизантропическое, что мне нравится бесконечно. Вполне уместно для молодого человека, который в течение полугода предавался тяжелому ремеслу светского человека, толкался во всех гостиных и приемных, шаркал по улицам и по паркетам, весьма уместно, говорю я, покинуть сцену большого света и удалиться в страну далекую, восточную, азиатскую...'
Прошел год, Васильчиков в отпуск должен ехать к отцу в их саратовские деревни, прежде чем вернуться в Петербург, но он, приехав в Пятигорск 9 июня, обзаводится медицинскими рекомендациями о необходимости лечения водами. Несомненно его привлекла вольница пятигорской жизни, да еще в обществе членов 'кружка шестнадцати' и декабристов. Князь явился перед ними, высокого роста брюнет с длинным и строгим лицом, с могучим голосом, каким рисуют его портрет современники, человека прекрасного сердца и благородной души, но недалекого ума.
- Нашего полку прибыло! - рассмеялся Столыпин.
- Здравствуй, умник! - приветствовал Александра Васильевича Лермонтов, выводя каждого человека, по своему обыкновению, на чистую воду. Князь любил верховодить, в студенческом кружке он был избран старшиной и даже писал правила поведения для 'бурсы'; в 'кружке шестнадцати' он, верно, не успел развернуться; имея склонность к литературе, он даже писал повести, одна из них называлась 'Две любви, две измены'. Между тем молодой князь, похоже, не понимал вполне стихов и прозы Лермонтова. 'Все мы тогда не сознавали, что такое Лермонтов, - говорил он впоследствии. - Иное дело смотреть ретроспективно'. Это верно постольку, поскольку он говорит о себе. Сознание, что такое Лермонтов, утвердилось очень рано, другое дело - его личность многие не воспринимали или не принимали.
У Лермонтова князь Васильчиков познакомился с отставным майором Мартыновым, которого нашел очень похожим на Дантеса, убийцу Пушкина, о чем не удержался сказать, заметив вскоре. что все так или иначе подтрунивают над ним.
- Здесь у нас и Пушкин свой есть, - рассмеялся Глебов.
Так возникла тема, которой Лермонтов стал донимать вполне безобидного красавца в черкесском костюме и с большим кинжалом.
- Мартынов, ты служил в Кавалергардском полку, где и Дантес. Небось, вы были большие друзья?
- Ничего подобного. Я не был даже с ним знаком, - отвечал Мартынов, ибо отмалчиваться еще хуже, он знал.
- Кавалергардов приглашали танцевать в Аничков дворец. Мартынов, и ты танцевал в Аничкове, как Дантес?
- В большой свет я не тянулся, как ты, Мишель. Отстань.
- Мартынов, а что же ты из кавалергардов перевелся в Нижегородский драгунский полк?
- А тебя не переводили, Мишель?
- Мартынов, кавалергарды вступились за Дантеса против Пушкина, убитого на дуэли. А ты как?
