него. Ростом едва ли выше Фрике, он был шире в плечах, и пуговицы бушлата на его могучей груди то и дело отскакивали. Кривые, как у кавалериста, ноги и огромные кулачищи, при виде которых каждому становилось ясно, что с таким человеком лучше не враждовать. Но какое доброе и честное лицо! Лицо настоящего морского волка, загорелое, обветренное, с типичной шкиперской бородкой, со светлыми, по- детски доверчивыми глазами, смотревшими из-под выгоревших кустистых бровей. Ходил он вразвалку, как ходят на суше все моряки. В первый раз Пьер вышел в море еще мальчишкой, а теперь ему уже перевалило за сорок.
– Но ты еще не произнес ни слова, сынок, – сказал Легаль своему молодому другу.
Фрике коротко рассказал ему о случившемся и под конец добавил:
– Знаешь, моряк, хоть мы и побывали с тобой во многих переделках, избороздили чуть ли не все моря и океаны, повидали немало стран, но такого необычного зрелища, как здесь, еще не встречали. Тот недоносок, с которым я только что разговаривал, наверняка отпрыск какого-нибудь знатного и могущественного рода. Среди предков этого темнокожего ублюдка с ногами таксы, этой жалкой претенциозной куклы, этой помеси португальца, китайца, малайца, индуса, да и негра в придачу, возможно, есть такие герои, как Альбукерк[8], Бартоломеу Диаш[9] и Васко да Гама[10]. Таких здесь немало, они, словно ядовитые растения, расцветают пышным цветом в порочной атмосфере этого края, для них нет ничего святого, они даже занимаются торговлей людьми! Суеверия, предательство, трусость, сомнительные сделки – вот что определяет моральный облик большинства подобных Бартоломеу ду Монти в Макао.
Моряк, открыв рот и от восхищения, казалось, потеряв дар речи, слушал своего молодого друга.
– Знаешь, сынок, – проговорил он наконец с глубочайшим почтением, что выглядело даже немного комично, – ты многому научился за два года на суше и теперь ни одному корабельному доктору не уступишь в учености.
– Я ведь очень много занимался, дружище, работал что было сил. Ах, если бы все эти несчастья не обрушились на господина Андре и он бы не разорился!..
– Господин Андре – мужественный человек и верный друг, – произнес Пьер Легаль.
– Мы все обязаны ему, – с уважением продолжал Фрике. – Это так же верно, как и то, что ты – мой друг и я люблю тебя словно родного брата… Не случись вся эта история с деньгами, я бы и сейчас продолжал учиться, но пришлось приплыть сюда на этой жалкой посудине за работниками для нашей компании.
– Зато мы вырвем китайцев из лап торговцев живым товаром, и они будут счастливы с нами.
– В этом можно не сомневаться. Ты знаешь, каковы планы нашей компании «Плантаторы – путешественники Суматры». Здесь на этих бедолаг работорговцы смотрят как на скотину, а на наших плантациях с ними будут обращаться как с людьми, они станут нашими помощниками, мы будем щедро с ними расплачиваться и сделаем все, чтобы заинтересовать их в процветании нашего хозяйства.
– Знай китайцы, каково работать на нас, они бы не стали роптать по поводу своего отъезда.
– Дело, увы, в том, что большинству из них известно, во всяком случае по слухам, в какой ад попадают кули[11] и как жестоко там обращаются с эмигрантами. Правда, время от времени человек десять возвращаются на родину, но сколько таких, кто возвращается в гробах на так называемых «кораблях мертвецов»[12].
– В общем, у нас сейчас все в полном порядке и мы можем выйти в море? – после минутной паузы спросил Пьер.
– Мы отплываем завтра утром, как только я сведу счеты с моим шоколадным противником.
– Тебе больше нечего делать в этом притоне, не лучше ли нам убраться отсюда?
– Вот только скажу два слова одному из игроков – мне надо расплатиться с ним перед отплытием – и я в твоем распоряжении.
Молодой человек стал пробираться сквозь толпу, а его приятель продолжал наблюдать за этим столь необычным спектаклем. Под бесчисленным множеством подвешенных к потолку разноцветных бумажных китайских фонариков постоянно передвигалась целая толпа китайцев самого разного возраста. Казалось, они сбежали с китайских ширм и все, как один, были в блестящих, порой сильно засаленных, шелковых халатах. Отупевшие от опиума китайцы толпились у стойки, где им подавали в маленьких чашечках самые невероятные блюда китайской кухни, и у столов, за которыми шла игра.
Играли в адский «макао». Сама игра в «макао» хорошо известна во Франции: играют банкомет и любое число понтеров, причем играть можно как одной, так и несколькими колодами. Банкомет сдает всем по одной карте рубашкой вверх, затем каждый либо говорит «достаточно», либо, если он получит мелкую карту, просит прикуп. Но теперь карты сдаются уже в открытую. Понтер, получивший короля, даму или валета или же набравший в сумме после последующих раздач больше девяти очков, проигрывает, он бросает карты на стол и отдает свою ставку банкомету. Банкомет последним объявляет, сколько у него очков; в случае проигрыша он возвращает не успевшим проиграть понтерам их ставки. Если одному из игроков во время первой раздачи выпадает девятка («девятка с первого захода»), он открывает свою карту, и банкомет вручает ему тройную ставку. Те, кому выпали восьмерка или семерка, получают в первом случае двойную ставку, а во втором – забирают свою ставку обратно.
Богатые негоцианты из Южного Китая и с острова Хайнань, из Гуандуна и других более отдаленных провинций страны приезжают в этот португальский ад, чтобы удовлетворить свою вошедшую в поговорку страсть к игре. Макао – это Монте-Карло Дальнего Востока, единственное место, где разрешены азартные игры. Ведь Сын Неба[13] запретил их в своих владениях, а нарушение его указов строго карается!
Хотя китайцы составляли большинство играющих, в зале находились также люди, одетые по- европейски; два или три десятка донов Бартоломеу ду Монти, темнолицых, словно загримированных под злодеев из мелодрам, все, как один, с огромнейшими шпагами, принадлежавшими автору «Лузиад»; несколько прибывших из Европы настоящих португальцев в блестящих мундирах правительственных чиновников и, наконец, немало американцев, бородатых, широкоплечих, с грубыми, охрипшими от выпитого виски голосами, в большинстве своем они служили офицерами на кораблях, перевозивших китайских кули.
Банкомет, человек лет шестидесяти, в огромных очках, с седой косой, толстыми губами, жиденькой бородкой и неправдоподобно длинными ногтями, очень ловко сдавал засаленные, как воротничок судебного исполнителя, карты. Он раскачивался из стороны в сторону и бросал сквозь стекла своих огромных очков жадные взгляды на пачки банкнот, на стопки долларов и фунтов стерлингов, не упуская из виду при этом и более мелкие монеты. Стараясь сохранить невозмутимость, что выглядело довольно комично, он с важным видом внимательно следил за игрой и ловко одной рукой пододвигал двойные и тройные ставки к редким удачливым понтерам, а другой с помощью маленького молоточка из слоновой кости загребал выигранные им ставки. Проделывал он это с такой наглой и нескрываемой радостью, что один из американских капитанов, увидев свой еще недавно туго набитый кошелек полностью опустевшим, сделал в конце концов то, с чего ему следовало бы начать, – стал внимательно следить за маневрами старого крупье. Через несколько минут у соотечественника Кожаного Чулка[14] уже не оставалось никаких сомнений. Незаметно, стараясь не привлекать к себе внимания, он осторожно, словно охотник на бизонов на Дальнем Западе, пробрался сквозь толпу и в конце концов остановился за спиной банкомета.
– Несчастный каторжник!.. Шулер!.. Грязная собака!.. – воскликнул американец.
В зале мгновенно воцарилась тишина. Затем своими сильными руками человека, привыкшего стоять за штурвалом, моряк схватил за косу банкомета и так грубо дернул за нее, что тот полетел со стула вверх тормашками. Не обращая внимания на его отчаянные вопли, американец вытащил складной нож, разрезал сверху донизу три или четыре халата, в которые было упаковано заплывшее жиром тело китайца, и – о чудо! – сотни семерок, восьмерок, девяток посыпались оттуда на пол, к великому возмущению игроков, считавших до этого банкомета образцом честности. В зале тут же поднялся невообразимый шум, чем воспользовались находившиеся здесь Бартоломеу: они бросились к столу, где лежали деньги. Все, кроме самого Бартоломеу ду Монти.
И вдруг Фрике, внимательно наблюдавший за этой сценой, почувствовал острую боль в правом плече. Он тут же оглянулся и увидел прямо перед собой своего противника, который, подняв кинжал, собирался нанести ему второй удар. Но молодой человек ловко схватил нападающего за руку. Тот, чувствуя, как у него
