им серьезные поражения. Возвращаясь из подобного похода, подготавливающего почву для решительных действий, пятеро друзей и встретили яхту сэра Паркера.
Сэр Паркер, владелец солидного состояния, страстный яхтсмен, приехал из Англии на Борнео навестить брата, управляющего на небольшом острове. Тому, кто знает, как легки на подъем жители Соединенного Королевства, такое путешествие вовсе не покажется странным. Для англичанина этот путь – все равно что регата в Ницце, с той, быть может, разницей, что сигнальные пистолеты пришлось заменить настоящими. Яхта, умело построенная и прекрасно оборудованная для длительных путешествий, легко перенесла испытания.
«Конкордия» насчитывала сорок пять метров в длину, почти восемь – в ширину и была снабжена машиной в семьдесят две лошадиные силы. В трюме ее хранилось восемьдесят бочонков с углем. Скорость яхты достигала десяти узлов в час, а топлива расходовалось всего четыре бочонка в день. Однако владелец яхты – впрочем, дилетант в парусном плавании – использовал паровую машину лишь при полном штиле или встречном ветре. Судно почти постоянно шло под парусами и обнаруживало исключительно мореходные качества.
Сэр Паркер, как некогда и Джеймс Брук, очарованный богатством и изобилием Борнео, решил там обосноваться. Идея начать жизнь плантатора и солдата вполне соответствовала его характеру. Англичанин не чужд был авантюризма. Он плавал вдоль берегов острова, ища подходящее место. Тут-то его и настигло несчастье. Дальнейшее читателю известно…
Пиратов больше не было видно. «Конкордия» на малых парах шла вдоль берега. Управлял движением сам капитан; он стоял рядом с рулевым, постоянно сверяясь с морской картой. Глубина была не больше восьми саженей, и сэр Паркер решил пройти на расстоянии двух кабельтовых от берега и дать пушечный залп из сигнальной пушки. Пороховой дым над палубой еще не успел рассеяться, а на берегу уже показался белый флажок, вслед за которым последовал и ружейный выстрел, что несказанно обрадовало англичанина.
– Хвала Господу! – произнес он. – Наши люди живы!
Вскоре показалась большая, шедшая на приличной скорости лодка с девятью пассажирами на борту. Вновь прибывшие, спрятавшиеся в прибрежных зарослях и оттуда наблюдавшие за кровавым сражением, наконец взобрались на борт яхты, громким «ура» выказывая свою радость. Они, похоже, никак не ожидали такого исхода. Радость перемешалась с любопытством при виде тех, чья помощь и находчивость способствовали успеху дела.
Несмотря на свою чисто английскую сдержанность, сэр Паркер встретил помощника капитана жарким рукопожатием и обратился с сердечными словами к тем, кого не чаял уже увидеть в живых. Был, однако, все же некий диссонанс в общих восторженных восклицаниях и поздравлениях, механик, детина метра в два ростом, с довольно грубым, почти целиком заросшим бородой лицом и мощным, как у канадского ореха, торсом держался особняком, – он мрачно поприветствовал всех, закурил и спустился в машинное отделение.
– Наш храбрец Кеннеди не очень-то общителен, – с улыбкой заметил сэр Паркер. – Впрочем, я знаю его совсем недавно. Он на борту всего две недели. Мой механик внезапно заболел… И все же эти янки – отважные люди, хотя с виду похожи не то на лошадей, не то на крокодилов, в чем и сами охотно сознаются.
Насколько неприветлив был механик, настолько же мил оказался помощник капитана. До такой степени, что его чрезмерная вежливость становилась даже навязчивой и подозрительной. У него была странная манера коверкать английский язык; помесь итальянских и провансальских фраз до такой степени запутывала и делала бессвязной речь, что, несмотря на свою марсельскую выдержку, доктор начал терять терпение, слушая эту сборную солянку.
– Послушайте, – начал он наконец с обычной своей прямотой, – в моей стране ни для кого не составит труда изощряться в языке великого Шекспира; я, к вашему сведению, – француз, и более того – марселец. Если хотите, можно перейти на родной язык. Ведь если я не ошибаюсь, вы имели честь появиться на свет где-нибудь недалеко от…
– Синьор Пизани родом из Генуи, дорогой доктор, – прервал его сэр Паркер.
– Он такой же генуэзец, как вы или я, – запротестовал доктор. Испугавшись собственного напора, он было остановился, но потом все же добавил: – Если синьор Пизани не настоящий любитель чесночного супа, пусть меня разжалуют в санитары третьего класса.
– Это отменный моряк, – отвечал хозяин яхты. – Помощником капитана был боцман, и встреча с синьором Пизани стала для меня большой удачей.
Доктор почтительно поклонился, а так называемый генуэзец, после невыносимо долгих приветствий, отправился в свою каюту.
Вскоре Андре и морской хирург остались вдвоем. Фрике, передав бразды правления механику, поднялся на палубу. Он был весь черный и мокрый от пота.
– Уфф! – выдохнул он, присаживаясь рядом с друзьями. – Вахта закончена. Боже, Боже! Ну и занятие. Я рад, что нашлась замена. А преемничек-то у меня каков! О-ля-ля! Что за голова! Настоящий медведь! Пришел, отдавил мне все ноги и принялся за дело, не проронив и слова. Я, знаете ли, не привык к такому обращению. В былые времена ваш покорный слуга, конечно, оттаскал бы его за бороду, но теперь, став джентльменом, не могу позволить себе подобного.
– Оставь, парень! – отозвался доктор. Остроумие приемного сына явно радовало его. – Гляди-ка. – Он кивнул в сторону помощника капитана. – Наш якобы генуэзец нынче что-то уж очень печален. Кучерявые вообще таковы, – уж если веселы, так веселее не бывает, а коли загрустили, так мрачнее тучи.
– Совершенно с вами согласен, этот человек – не итальянец. Я знаю итальянский, как французский. Изучал все диалекты, включая и генуэзский. Он не так произносит некоторые слоги, что в других обстоятельствах мы бы и не заметили, но сегодня надо быть предельно осмотрительными.
– Черт побери! – сказал доктор, охваченный все возрастающим беспокойством. – Я вижу этого малого не в первый раз. Даю голову на отсечение, мы с ним уже встречались, но где?.. Синьор Пизани молод (ему лет тридцать), смуглый, волосы черные, борода клинышком, нос вздернутый, как у ищейки. Все это не так уж характерно. Так же обращают на себя внимание его светло-голубые глаза, подобное несоответствие между пигментацией кожи и цветом глаз должно было привлечь мое внимание и раньше… Ладно, поживем – увидим.
Человек, о котором так много говорили, присутствовал на обеде, устроенном капитаном в честь пассажиров «Конкордии». Главной темой разговора было, естественно, утреннее происшествие. Снова заверив французов в своей благодарности и признательности, сэр Паркер повторил, что хотел бы иметь с ними общее дело.
– Что бы ни было, господа, я с вами душой и телом, яготов любить ваших друзей и драться с вашими врагами. Вы задумали благородное дело, и мое правительство не станет осуждать меня, если мы соединим наши силы. Завтра у нас первый военный совет.
К несчастью, страшная катастрофа разрушила все планы. Ночь пятеро друзей провели в салоне, специально оборудованном для них капитаном. Прекрасно выспавшись, французы утром отправились поблагодарить гостеприимного хозяина.
Андре постучал в дверь каюты сэра Паркера и, против ожидания, не получил ответа. Он постучал сильнее – никакого отклика. Постарался открыть дверь, но тщетно, она была заперта изнутри. Серьезно обеспокоенный, молодой человек спросил слугу, видел ли он сегодня капитана. Получив отрицательный ответ, Андре обратился к помощнику капитана, поставив его в известность о странном происшествии. Теперь Пьер решил постучать в дверь каюты, да с такой силой, что стук разнесся по всей округе.
Явился матрос с топором и взломал дверь. В комнате не было ни малейших следов беспорядка, бортовой иллюминатор[191] открыт настежь, кисейная занавеска у кровати плотно задвинута. Доктор поспешил войти первым. Он отдернул занавеску… Сэр Паркер лежал на кровати с широко открытыми глазами и с пеной у рта.
Все было кончено. Труп уже успел окоченеть.
ГЛАВА 4
