невзгодам. Вот тоже пример стойкости и мужества!
Но — увы! — то, чего не могут сделать жара, мороз, ветры и жестокие засухи, очень просто делает человек. Хотя и прочна древесина арчи, цепко держатся, впиваясь, кажется, в самый крепкий камень, корни ее, однако спилить это дерево железной пилой или срубить топором довольно легко. Правильно говорил Содыков: несколько сот, а то и тысячу лет растет арча, прежде чем достигнет достаточно «взрослого» роста, а человек может срубить или спилить ее за минуты…
На завтрак мы остановились на уютной поляне в арчовом лесу. На краю поляны в высокой густой траве журчал ручей, чуть дальше, за ручьем, отвесно поднималась скала. Толстое и совсем уже высохшее дерево арчи чудом держалось на небольшом уступе. Оно было прекрасно.
Слезть с коня оказалось не так-то просто: от напряжения сильно болели колени, и, ступив на землю, я в первый момент чуть не упал. Почему-то очень устали икры. И шея. Хотя солнце и поднялось, но было еще только восемь часов утра. Аполлоны в такую рань не летают. Но у ручья удалось сфотографировать очаровательную беляночку, поменьше нашей капустницы, с темными жилками на крыльях. Потом выяснилось, что это туркестанская белянка, довольно распространенная здесь. Но путешествовать в дебрях растительности сейчас было невозможно. Я был в отрешенном состоянии. Мое воображение занимали горы и лошади…
Мы ели — наш гостеприимный хозяин Салим Содыкович приготовил хороший холодный завтрак: огурцы, узбекские лепешки, вареное мясо, яйца, какой-то фруктовый напиток, — а наши лошади паслись, стреноженные, на поляне. На утреннем солнце выглядело это очень красиво: чем-то древним и мирным веяло от такой картины. Высокая трава, какие-то неизвестные мне белые цветы, солнце… и лошади.
Самой красивой, пожалуй, была лошадь Соттара — хотелось назвать ее Блондинкой. А на втором месте мой конь. Обидно: это первый конь в моей жизни, а у него даже нет имени. «Лошадь Турсунбая». Лошадь — величайшая необходимость в жизни восточных народов, первейший спутник, а вот имя давать ей почему-то не принято. В отличие от России, где всегда, кажется, были Савраски, Гнедые, Бураны…
Отдохнув, мы опять взобрались в седла, и продолжалось конное путешествие по заповеднику, и каждый миг мы могли встретить медведя, барса, козла, кабана. Встретили, правда, только кабанов — небольшая семейка их, штук пять или шесть, паслась на пологом склоне. Салим Содыкович первый увидел их, страшно заволновался и пропустил меня вперед, шепотом проговорив:
— Давайте вон туда. Видите? С фотоаппаратом! И мне сделайте снимок. Они лошадей не так боятся. Вон из-за того дерева. Быстрее, быстрее. Уйдут!
Я наконец разглядел кабанов, приготовил аппаратуру, быстренько навинтил телеобъектив, и, оказавшись впереди нашего конного отряда, слегка даже «пришпорил» лошадь, то есть подтолкнул ее каблуками.
Мой конь дернулся, и я чуть не вылетел из седла, однако вовремя удержался и осознал вдруг, что я уже один и лошадь моя несется вскачь, а в руках у меня фотоаппарат, так что я почти и не держусь. Ясно стало, что, для того чтобы не отбить себе все окончательно и не свалиться, нужно пружинисто привстать на стременах и сохранять равновесие, однако с непривычки это не слишком хорошо получалось. Наконец кабаны стали ближе, я сделал несколько снимков, но, как это бывало уже не раз при фотографировании именно крупных животных, не почувствовал особого волнения.
Куда больше я волновался всегда, если фотографировал, например, крошечного жука, или паука, или стрекозу, даже просто цветок на обыкновенной лесной поляне. А то и вовсе на газончике в городском дворе.
Впрочем, еще Гете сказал: труднее всего разглядеть как раз то, что находится у вас перед глазами…
В общей сложности мы были в седлах около восьми часов. Прошли за это время что-то около тридцати пяти километров по северо-восточной части заповедника Кызылсуйский. И я, и Соттар под конец путешествия не чаяли, как оказаться на своих ногах на надежной земле. Особенно хотелось сойти с лошади, когда спускались вниз по крутизне: держаться в седле тогда было труднее всего. К тому же мы оба опасались, что некоторое время не сможем вообще сидеть. Как ни удобно было седло, однако к концу путешествия я обнаружил у себя довольно внушительную ссадину, из которой сочилась кровь, — кожа была начисто стерта. Забегая вперед, скажу, что последние болячки отвалились только в Москве…
Но все это, конечно, чепуха. Самое главное — я впервые в жизни ездил на лошади! По горам! И так долго! Под конец, сидя на лошадях, мы даже форсировали реку вброд. Честно говоря, было жутковато: ледяная вода неслась с сумасшедшей скоростью, она была по грудь лошади, и если случайно сорваться, то… Но все обошлось! Мы вернулись в контору усталые, однако без потерь. Меня так и распирало от гордости.
Но вот что было странно: мы не встретили ни одного Аполлона. Я смотрел внимательно и не мог проглядеть. Кабанов мы опять видели, раз где-то вдалеке промелькнули козы. А вот Аполлонов не было. Хотя мы даже достигли линии снегов. А потом спустились к реке. Но ни одной солнечной бабочки из рода Парнассиусов не пролетало в пределах видимости.
После нашего благополучного возвращения Салим Содыкович устроил обед, на котором в полном составе была делегация Ташкентского телевидения во главе с доблестным новообращенным верховым Соттаром Далабаевым, несколько егерей, главный лесничий Хамид Назаров, лесник Парда Рустамов, сам Содыков и я, тоже новообращенный. Это был прекрасный обед с восседанием на подушках вокруг кошмы, на которой теснились местные кушанья, и мы пили что-то легкое, хмельное, однако весьма в меру, что отвечало мужественному и аскетическому духу нашего похода. И Салим Содыкович как гостеприимный хозяин провозглашал тосты в честь гостей, а мы отвечали короткими благодарными речами. И только одно обстоятельство несколько мешало безусловной радости нашей с Соттаром: мы не могли сидеть, а пытались устроиться как-нибудь на боку…
А потом Салим Содыкович показывал небольшую плантацию саженцев деревьев рядом с конторой — крошечные деревца арчи, клена, жимолости.
— По два гектара арчи на склонах высаживаем каждый год! — с гордостью говорил Салим Содыкович. — А еще продаем саженцы — в этом году пятнадцать тысяч саженцев продали…
Однако при всем богатстве наших переживаний ни Соттара, ни меня не удовлетворили результаты конного похода. Соттар по секрету — чтобы не обидеть хозяина заповедника — сказал мне, что животных здесь, по его мнению, очень мало: «Что же тут снимать?» А я по-прежнему с удивлением осмысливал тот факт, что Аполлонов-то мы так и не встретили.
Тем не менее я с гордостью шагал в лагерь своей родной экспедиции, а в сопровождающие Салим Содыкович выделил мне егеря Игемберды. От лошади, которую также хотел щедро предоставить мне директор, я поспешно отказался.
Как приятно иногда вернуться к самому надежному все-таки способу передвижения — на своих двоих!
Мои друзья уже начали обживать пустынный каменистый берег. Правда, при ближайшем рассмотрении он оказался не совсем пустынным: несколько кустиков барбариса, тощие заросли гребенщика, кое-какие травы. Встретили меня радушно. Как и в старом лагере, по ту сторону перевала, мне была поставлена раскладушка в палатке начальника экспедиции. Прошлая ночь, по словам всех членов экспедиции, была спокойной. Однако весьма холодной.
И начался быт экспедиции на берегу реки Кызылсу, в широком ущелье, прозванном нами «чертовой сковородкой», потому что с утра до вечера солнце палило нещадно, а тени не было, разве что привезенный, к счастью, полог хоть как-то защищал от прямых лучей, но и то ненадежно, тем более что под ним свободно гулял знойный ветер. Деваться от солнца было буквально некуда, и тот, кто оставался в лагере, изнывал до бесчувствия. Однако ночью после короткой и блаженной вечерней прохлады наступал дикий холод, и мы мерзли в палатках и спальных ватных мешках, хотя и натягивали на себя всю привезенную одежду, и я лично благодарил судьбу за то, что она подсказала мне взять шерстяной свитер, хотя я собирался так скоропостижно. Вода в Красной реке ледяная, а ночью со снежников «стекал» и ледяной воздух, и все мы ходили с простудой, шмыгая носами и беспрестанно натирая переносицу вьетнамским бальзамом «Золотая звезда». Никогда раньше мне не приходилось сталкиваться с таким резким перепадом температур.
С утра солнце заглядывало в нашу долину, и в первых, пока еще ласковых его лучах мы отогревались
