мой бывший коллега, профессор Штайнберг, преподававший древнюю историю еще в то время, когда я и сам работал в университете, погиб в автомобильной катастрофе. Полиция так и не нашла автомобиль, с которым он столкнулся. А жена Штайнберга уверена, что это вовсе не несчастный случай, потому что ее муж говорил, что обнаружил в Мельке нечто такое, что, по его словам, могло перевернуть мир. — Шаффер сделал большой глоток. — Мистер Рейлли, вы действительно уверены, что я не попаду из-за всего этого в какую-нибудь беду?
Лэнг пожал плечами и тоже отхлебнул пива.
— Я же сказал, что лишь пробежал глазами эти бумаги и не нашел в них ничего сногсшибательного. Так что вы начали говорить о библейской манне?
Шаффер обхватил кружку обеими ладонями и уставился на медленно оседавшую пену.
— Вы ведь позвонили мне, потому что наткнулись на мой сайт, посвященный алхимии, хобби химика, работающего с древними экспонатами. — Он вскинул взгляд на Лэнга. — Алхимия была и проклятием, и матерью современной химии. Вам это известно, мистер Рейлли?
Лэнг не смог понять, прямой это вопрос или риторический. Как бы там ни было, до недавнего времени ему вообще не приходилось интересоваться алхимией.
— Пожалуй, что нет. И что из того?
Шаффер нахмурился, словно его оскорбили.
— В семнадцатом-восемнадцатом веках ученые — философы, как их тогда называли, — работавшие в других сферах науки, проводили весьма точные наблюдения над физическими законами вселенной, делали множество открытий в области ботаники, ну, а химия ограничивалась изысканиями алхимиков в области создания золота и серебра. Хотя и на этом пути удалось достичь нескольких важных результатов, но статус настоящей науки химия обрела только в начале и середине девятнадцатого столетия.
Если бы с обретением этого статуса химия подождала бы еще век-другой, школа далась бы Лэнгу значительно легче.
Шаффер между тем продолжал.
— Средневековая практика отбросила ее далеко назад. После падения Рима истинная наука в значительной части была или утрачена, или оказалась под немилосердным гнетом церкви, которая справедливо видела в науке своего врага. Все, что удалось спасти, сохранялось у мусульман, которые время от времени оккупировали ту или иную части Европы. С началом крестовых походов наука стала постепенно возвращаться в западный мир — в первую очередь математика, астрономия и медицина.
Что касается вашего порошка, то о нем сохранились лишь воспоминания. Он упоминается в старинных текстах как «философский камень», потому что с виду походил на каменную пыль, но авторы тех работ перевернули все с ног на голову. Египтяне называли этот порошок mfkzt и делали его как раз из золота. Его применяли для различных целей, в частности как священную пищу для фараонов. Считалось, что он продлевает жизнь.
Официант расставлял на столе тарелки и горшочки с гуляшом. Лэнг взглянул на порцию и понял, что поступил разумно, отказавшись от супа.
— Фараоны это ели? Ели золото?
Шаффер наклонился над столом и с блаженным видом принюхался к аромату пищи.
— Золото, мистер Рейлли, имеет очень немного каких-то особых достоинств, и во всем мире его высоко ценят. Почему не железо или, скажем, медь? Потому что древние использовали золото для приготовления средств, продлевающих жизнь. А прочий мир подпал под своеобразное атавистическое обаяние этого вещества, забыв о его предназначении. А оно, благодаря своим свойствам, помогает поддерживать здоровье и генерирует уникальную энергию.
— Левитация?
— И она тоже.
Лэнг, уже положивший немного гуляша из горшочка себе на тарелку, забыл о еде.
— А что еще?
Шаффер вновь сосредоточился на своей тарелке.
— Ну, кто же теперь может сказать? Это, как и многое другое, кануло в прошлое. Впрочем, существует мнение, что при каких-то определенных условиях этот порошок может иметь огромный энергетический потенциал.
Лэнг положил вилку. Связь между Ядишем, Льюисом и таинственным белым порошком начинала понемногу вырисовываться у него в мозгу, словно здание, появившееся в густом тумане. Детали все еще оставались неразличимы, но общий контур уже можно было распознать.
— И что же это за энергия?
Доктор повернул вилку боком и уверенным движением, как хирург, рассек клецку на две части.
— Детально никто пока ничего не знает, но общее представление есть. Несколько лет назад группа англичан попыталась повторить строительство одной из малых пирамид, используя те средства, которыми наверняка могли располагать египтяне. По мере возведения постройки ее окружали песчаной насыпью, по которой затаскивали камни на место — археологи давно решили, что пирамиды строились именно так. Но ничего не вышло. В определенный момент груда песка переставала выдерживать собственный вес и рассыпа?лась. Было предпринято несколько попыток, и каждый раз с одним и тем же результатом.
Лэнг отхлебнул пива, глядя на Шаффера сквозь мутноватое волнистое стекло.
— И?..
Клецка, по-видимому, оказалась достойной того, чтобы съесть ее целиком; доктор Шаффер повторил операцию над ней.
— Стало очевидно, что для подъема каменных блоков, весящих порой не одну тонну, египтяне использовали какой-то другой метод.
— И, вы считаете, что порошок?..
Шаффер расправился с клецками и с сожалением посмотрел на тарелку.
— Мистер Рейлли, я ведь только рассуждаю. Изумрудная скрижаль Гермеса Трисмегиста[42], считающаяся краеугольным камнем всей алхимии, — это же древнеегипетский текст, и потому алхимия и тайны Египта сплетены… смешаны? Нет, связаны между собой. А вы не хотите поесть еще гуляша? Остыв, он будет уже не таким вкусным.
Лэнг пододвинул к собеседнику горшочек с гуляшом.
— Но как они могли с помощью этого порошка поднимать такие тяжести?
Гуляш тоже заслужил одобрение Шаффера.
— Трудно… в общем, я не знаю. В физике я не силен. Но, пожалуй, знаю человека, у которого могло бы быть мнение на этот счет. В Каире есть такой Бен-Хамиш, мне иногда доводилось с ним сотрудничать… — Он с неожиданно громким скрежетом провел краем вилки по тарелке, подбирая остатки соуса. — Выражаясь по-вашему, по-американски: вот что я вам скажу. Позвольте-ка мне внимательно прочесть эти бумаги на ночь глядя. А завтра встретимся. Не могу даже представить себе лучшего начала дня, чем кофе и хороший кусочек торта «захер». Мы могли бы там встретиться.
Насчет того, где находилось «там», не могло быть никаких сомнений. Речь шла о торте, который готовили в ресторане одноименной гостиницы, представляющем собой сочетание шоколадного бисквита с абрикосовым джемом и изрядного количества жирных, тающих во рту взбитых сливок и содержащего столько калорий, холестерина и ненасыщенных жиров, что любой кардиолог должен был бы зарыдать при одной только мысли о таком завтраке.
Кулинарные пристрастия доктора химии свалили бы с ног любого атлета, вплоть до олимпийских чемпионов; тем не менее этот коротышка был довольно пухлым, но отнюдь не тучным. Европейцы, казалось, ели все, что им нравилось, но среди них попадалось не так уж много толстяков. Лэнг же, чем старше становился, тем сильнее завидовал европейцам из-за этого и порой испытывал к ним нечто вроде ненависти.
Он поднялся из-за стола. Подошел официант, являвшийся, похоже, и хозяином ресторана, собрал на поднос пустые тарелки и пивные кружки и положил маленький листок бумаги — счет. Шаффер не протянул к счету руку, даже не посмотрел на него.
Лэнг взял счет, оказавшийся на удивление скромным, и положил на стол несколько евро.
— Когда же мы встретимся? Часов в семь?
