кусок земли на крошечные участки. Всякий раз летом Мортон придумывал какую?нибудь новую затею, чтобы привлечь побольше курортников, — то устраивал карнавал на воде, то перекрашивал в другой цвет зал в городском клубе и открывал там школу бальных танцев, то выкорчевывал в устье ручья заросли лантаны и сажал там норфолкские пинии. Он сердито косился на серебристый дуб, кривой и погнувшийся от ветра. Но срубить дуб — значило оскорбить чувства местных жителей, и тут уж ничего нельзя было поделать. А может быть, все?таки можно? Ведь прошло уже десять лет и в городке почти не осталось людей, при которых он был посажен. Правда, остались Кафферти. И Рози.
Несмотря на то, что Рози стала колкой и острой, словно стальной клинок, к ней относились еще лучше, чем прежде. Все видели в ней главное лицо в лавке. Она умела угодить каждому покупателю, начиная от скромных туристов, разбивавших палатки у ручья, и кончая важными и придирчивыми курортниками, селившимися в городке. Если в заказах, которые рассылали из лавки на грузовике, чего?нибудь недоставало, то Рози сразу же можно было вызвать по телефону — она всегда была на месте, расторопная, готовая помочь.
— Как же, миссис Уинтон, непременно. Да, конечно. Будьте спокойны, все сейчас же вам будет доставлено. Если через полчаса грузовик не вернется, я сама вам все привезу.
В каждого она умела вселить уверенность, что только о том и думает, как бы ему угодить.
Боба Кафферти, который потерял работу на складе и теперь отсиживался дома, происшедшая в ней перемена совер шенно ошеломила. Он слонялся по лавке в спортивном костюме, с неизменной сигаретой в углу рта и, глупо ухмыляясь, наблюдал за девушкой: смотрел, как покачивались ее узкие бедра, когда она выбегала к автобусу за почтой, как мелькали ее смуглые гладкие ноги, когда она вспрыгивала на стремянку, чтобы добраться до верхней полки, как она встряхивала головой, отбрасывая со лба темные волосы. Когда?то он отказался сидеть с ней за одной партой, а теперь от одного движения ее плеч под легким платьем вся кровь бросалась ему в голову. Он не отходил от нее и по вечерам, когда, окончив работу в лавке, она стояла, прислонившись к столбу веранды, и сквозь вечернюю мглу смотрела на залив.
— Черт возьми! Как ты стала нос задирать, Рози! Ты теперь совсем другая. А помнишь, плавала голышом вместе с другими вашими ребятишками?
— Слушай, ты эти шутки брось!
— Какие же это шутки? Я и сам порой купался без всего.
— Да, а однажды искупался во всем!
— Да ну, не злись, Рози; вечно ты меня этим попрекаешь. Просто я вспомнил, что ты из воды не вылезала. Не зря говорили, что ты не хуже рыбы плаваешь.
— Что ж, тебе лучше знать.
— Ишь язык?то у тебя, как бритва. На ком только ты его точишь? Уж, наверное, на моих стариках. Обидно, что ты всякий раз выкапываешь эту историю с лодкой. Неохота вспоминать, как я тогда с тобой обходился. А как представлю, какой я сам тогда был — жирный, надутый, кусок мяса, дурак — дураком!
— Думаешь, ты очень изменился?
— Да ну, Рози, чего ты в самом деле? Я ведь стараюсь с тобой по — хорошему.
— Вот как? Зря стараешься.
— Да ну, Рози…
Он не удержался и обнял ее. Вспыхнув до корней волос, Рози ударила его по наглой ухмыляющейся физиономии. Она не выносила никакого прикосновения — то была естественная пугливость дикого зверька. Она рванулась в сторону и, прижав подбородок к плечу, искоса поглядывала горячими темными глазами на Боба, по лицу которого блуждала жалкая, вымученная улыбка.
— Вы рукам воли не давайте, молодой человек. Я вам не уличная.
— Что, кино насмотрелась? Там всегда начинают с таких вот штучек!
По натуре Боб был медлительный и вялый, как его отец. Но, когда его что?нибудь задевало, в нем появлялось тупое упорство, и с этого дня жизнь Рози стала не особенно приятной. Мало — помалу она почувствовала, что в лавке ее оттесняют на задний план. Как только звонил телефон, Боб немедленно хватал трубку. Он изо всех сил старался показать покупателям, что вернулся специально для того, чтобы взять дело в свои руки и все переиначить по — своему. С Рози он держался неровно — то принимал покровительственный тон, то грубил, то донимал ее чувствительными разговорами.
Однажды вечером миссис Кафферти увидела, что Рози возится с отверткой у дверей своей комнаты, которая вела на заднюю веранду и во двор. Миссис Кафферти — под старость она обрюзгла и стала ворчлива — молча наблюдала за девушкой.
— Господи боже мой! Девочка, зачем ты дверь ковыряешь?
Не оборачиваясь, Рози бросила:
— Прилаживаю замок.
— Замок? Боже правый, да что это тебе в голову взбрело? Для чего тебе в нашем доме понадобился замок? Даже я свою дверь не запираю. Да разве у тебя есть что украсть, а?
Возразить на это было нечего.
А некоторое время спустя как?то ночью супругов Кафферти, спавших мирным сном, разбудила громкая возня внизу — слышались возбужденные голоса, потом какой?то шум, словно к двери придвигали что?то тяжелое. Миссис Кафферти поднялась, наказала мужу, чтобы тот лежал спокойно — видно, это соседский кот пытается стянуть рыбу из холодильника, — потом накинула халат и засветила фонарь.
Кафферти уже спал, когда она вернулась, но сны у него были беспокойные. Его грядку с бобами топтал слон, а он пытался прогнать его, бросал в него горстями песок, но слон уже растоптал молодые побеги и опрокинул бочку с водой, и теперь все надо сажать заново. Потом слон стал постепенно отходить, он все рос и рос, пока наконец не превратился в грозовую тучу, закрывшую все небо.
Когда Кафферти проснулся, в окно светило солнце, но чувствовалось, что ночью прошла гроза, а внизу в лавке была тишина; тишина стояла даже в кухне, откуда доносился запах кофе. Натянув брюки, он в одной рубашке тяжело за топал вниз. К столбу веранды были прислонены чемоданы, аккуратно перехваченные ремнями, а рядом стояла Рози в выходном костюме и поджидала рейсовый автобус. В ней чувствовались строгая сосредоточенность, суровая решимость и вместе с тем глубокая уверенность, что она сумеет одолеть все преграды на своем пути. Она была похожа на горячего, сердитого орленка, готового взлететь в небо.
Кафферти инстинктивно подался назад. Бывали минуты, когда грубовато — шутливый тон, каким он обычно с ней разговаривал, ему самому казался неуместным, и сейчас это было именно так. Он даже не стал расспрашивать жену, которая, поджав губы, погрузилась в кухонные дела, как краб зарывается в песок. Боб, по — видимому, с раннего утра отправился рыбачить на остров.
Рейсовый автобус, единственной пассажиркой которого была Рози, миновал бывшее становище Слейтеров, пересек мост и направился к железной дороге, отделенной от городка цветущим лугом. Едва он скрылся из виду, Кафферти, тупо глазевший ему вслед с веранды, увидел, что с пляжа лениво бредет Мортон, с полотенцем через плечо. Лицо у него было красное, добродушное, глаза сверкали, как бусины.
— Что это я слышал про Рози? — спросил он. Кафферти настороженно глянул на него.
— А что?
— Да там, на пляже, женщины болтают, будто видели, как она уехала в автобусе, разодетая в пух и прах, ни на кого и не взглянула, а вид у нее был такой, будто что?то стряслось, вот ей и надо удирать. Выгнали вы ее, что ли?
— Ничего я тебе не скажу.
— Да брось, — сказал Мортон, — чего тебе от меня скрываться, Мик? Сам знаешь, у меня в одно ухо вошло, в другое вышло. Если бы не научился держать язык за зубами, я бы по уши влип, вечно бы меня за клевету судили — столько я слышу всякой всячины на заседаниях муниципалитета то про одного, то про другого. А я так и знал, что у тебя будут неприятности из?за Рози. Запустила руку в кассу, так, что ли?
Кафферти вобрал голову в плечи.
— Ничего я тебе не скажу, — упрямо повторил он.
По лицу советника расплылась добродушная улыбка. Бодрящее ощущение свежести после утреннего купанья располагало его к дружеской болтовне.
— А ведь всякий другой на твоем месте непременно рассказал бы, чтоб все на свете знали, как его
