— Куда и кому идет груз?
— В Ичкерию. Или, если вам привычней, — в Чечню.
— Зачем же нужно было прибегать к таким рискованным, а главное — сложным комбинациям? Ведь чем сложнее план, тем больше шансов у него провалиться, вы-то это должны знать. И, как видите, он уже с ходу начал давать сбои. Ну, в Чечню для боевиков груз не пропустят. Но кто вам мешал зафрахтовать самолет до Ставрополя, Элисты, Махачкалы, наконец… Зачем было устраивать такой фейерверк?
— Груз могли задержать и конфисковать. Мы не хотели раньше времени указывать даже направление полета.
— Сейчас это направление известно любой уборщице в аэропорту.
— Ну… не я составляю планы. Да сейчас это уже не имеет никакого значения.
— Вы уверены? Одного выстрела с истребителя достаточно, чтобы разнести нас в клочья.
— Командир, над своей территорией истребители по своим самолетам не стреляют. Даже у нас. По крайней мере, такого прецедента пока еще не было.
— Как только мы окажемся над Чечней, такой прецедент может появиться. Мы не пассажирский лайнер. Мы — грузовик.
Тот пожимает плечами.
— Шанс всегда есть. Особенно если вы нам поможете. А я надеюсь, что поможете.
Ага. Ведешь ты себя не как дуролом в посудной лавке, а вполне вежливо и корректно. И, конечно, во имя великой идеи. Тем не менее ты, не поморщившись, убиваешь у меня штурмана. А уж о том, как это проделано… умолчим. Какую беду он вам сотворил? Клянусь, ты мне за это ответишь.
— Это почему?
— Командир, вы белорус.
— Этот хвост не от той кошки.
— Что вы этим хотите сказать?
— Ничего. Продолжайте.
Аслан молчит, морщит брови, думает. Потом продолжает:
— Если бы ваш народ вел борьбу за свою свободу, как бы вы поступили?
— Не могу вам сказать. Но в любом случае сначала бы постарался выяснить, что это за свобода и кому она нужна.
— Мы выяснили. Так почему нам отказывают в этом праве? Почему нас убивают, нашу землю разоряют? Разве мы развязали войну?
Почему ты мне задаешь эти вопросы?
— Начали вы.
— Только после того, как стало ясно, что никакими другими путями ни свободы, ни независимости мы не получим. И нам слишком хорошо понятно, почему. Нефть — вот в чем дело.
— Об этом я не берусь судить. Но вот что моему штурману она была не нужна, я уверен. И то, что он был целиком и полностью за вашу независимость, знаю точно. Тем не менее, его убили.
— Командир, если бы я не убил его, он убил бы меня. И вы это хорошо знаете.
Даже чужую вину на себя берешь? Ладно. И — я знаю? Да, знаю. Он пистолет из кобуры даже не пытался вытащить. Уж это я знаю точно.
— Я думал, вы сочувствуете нашей борьбе, командир.
— Я сочувствую.
— А помочь все-таки не хотите?
— Кто меня об этом спрашивал?
— Я спрашиваю.
— Как видите, помогаю.
— Да, но…
Пять четыреста. Курс двести. Привести самолет к горизонту. К горизонту.
— Командир, если бы вы имели хоть малейшее представление о том, скольких из нас убили. Танки, самолеты, вертолеты… Бомбы и снаряды — в своей стране, на своих детей. В бою я беззащитного убивать не стал бы.
А не в бою — можно?
Командир молчит.
— Командир, я перевязал штурмана. Но и меня перевязали.
Командир оглядывается. В дверном проеме стоит второй пилот. Он поворачивается боком, и командир видит его связанные за спиной руки.
— Бортмеханика — тоже.
— Штурман жив?
— Мертв.
Бывают доводы, которые убеждают крепче слов самого Господа Бога.
11
Целую вечность командир сидит неподвижно, глядя в пустоту перед собой пустым же, ничего не видящим взглядом. Затем спрашивает ничего не выражающим голосом:
— Зачем же вы связали моих ребят?
Его страж неохотно разъясняет:
— Когда они потребуются, их пригласят. Им ничего плохого не сделают. Их даже накормят.
— Да, я уверен, что сейчас у них аппетит разыгрался.
Аслан морщится.
— Мы не можем рисковать.
— Конечно. И вы уверены, что я смогу вести самолет без штурмана, бортмеханика и второго пилота?
— Любой командир это может сделать.
— Вы задаете мне все больше задачек. Не боитесь переборщить?
— Командир, давайте не будет угрожать друг другу. И вы, и я отлично понимаем, на что мы способны. Можете поверить, что держать вас под дулом пистолета радости мало. Даже меньше, чем вам находиться под ним.
— Ваша деликатность делает вам честь.
— Я предпочел бы иметь вас если не другом, то хотя бы не врагом.
— Ваши методы завоевывать дружбу впечатляют.
— Когда мы добьемся независимости и у нас отпадет необходимость прибегать к таким методам, я устрою пир горой. Заранее приглашаю вас на него, командир. Вы убедитесь, что у нас есть и другие методы.
Останин молчит.
— Принимаете приглашение, Николай Васильевич?
Вот как близко мы знакомы. Когда успели?
— Нет.
— Почему?
— Даже царский пир мне штурмана не вернет.
— Будьте справедливы, командир. В его гибели и ваша немалая доля вины. Пусть даже и невольная. Но и мы ведь не вольны.
— Чего вы от меня добиваетесь?
Аслан поворачивает голову к двери.
— Идрис! Карту!
Почти мгновенно на пороге возникает Идрис — самый младший, почти мальчишка. Он протягивает Аслану аккуратно сложенный пакет. Тот передает его командиру.
