— Я ненавижу тебя...
— Я знаю. Иди!
Я помог ей перебраться через бортик бассейна. Шаг. Еще один. Тоненькая дрожащая фигурка в измятой и порванной рубашке — болезненно-белое пятно на фоне темно-синей статуи. Струйки крови, стекающие по голым ногам, смешиваются с водой. Маленькие ладошки неуверенно касаются каменных рук, и... Больше я ничего не вижу. Потому что падаю в Саван. Падаю быстрее, чем когда-либо. Ухожу, чтобы не мешать. Ухожу, прощаясь с надеждой на счастье. Окончательно и бесповоротно...
На щеке ныли отметины от ногтей. Несильно, почти незаметно, но не давая забыть. К сожалению. А может быть, так и надо: помнить, несмотря ни на что. Помнить, чтобы впредь не совершать подобных ошибок. Впрочем, в ближайшем будущем я не собирался совершенствовать свои умения в сфере Инициации. Не дождетесь. Все, на сегодня я завязал с благотворительностью. По очень простой причине: абсолютно некредитоспособен. Кто бы меня облагодетельствовал, что ли...
Как же! Хотя спасибо уже за то, что я выбрался из Савана не на виселицу и не на плаху, а это было бы весьма и весьма закономерным результатом моих похождений. Правда, когда первое, что ты видишь, открывая глаза, — толстые корявые прутья решетки, настроение не улучшается. Не от чего.
Я поерзал на ворохе склизкой соломы, стараясь устроиться поудобнее. Не получилось. Только разлитый в воздухе подземелья приторный аромат гниения стал еще гуще и настойчивее. Скукотища...
Скажете: самое время поработать над ошибками? Соглашусь. Но беда в том, что на сей раз я не совершил ни одной из тех глупостей, к которым имею склонность... Нет, вчера я был исключительно разумен и прагматичен: нужный предмет, нужные действия, нужный момент — ничего лишнего. Даже не «рефлексировал» больше положенного... Могу собой гордиться, вот только... Гадостно-то как на душе!
Наверное, Владычица не была до конца честной: ей по рангу не положено говорить только правду и ничего, кроме правды. Наверное... Но в груди клацает остренькими зубками сомнение: а что, если Она была искренна? Что, если я своими собственными руками убил робкую мечту? Что касается надежд, они давно уже похоронены на семейном кладбище, но мечта... Неужели я был так близок к осуществлению того, о чем мечтал, даже не признаваясь в этом самому себе? Вполне возможно.
Нет, я не жалею. Приняв решение спасти город от разрушения, я уже не мог отказаться. Не мог предать. Не мог заболтать совесть и отступить с поля боя. Наверное, потому что снова струсил. Чего испугался? Того, что кто-нибудь когда-нибудь укоризненно вздохнет по моему адресу: мол, был способен справиться с опасностью, спасти людей, а пренебрег благом тысяч ради счастья одного... Глупо? Конечно. Но если в течение всего детства и юности из сознания вытравливали любую мало-мальски эгоистичную мысль, очень трудно перешагнуть через себя. Разрушить рамки «правильности» и «целесообразности» — вообще невозможно. Совесть сожрет. Заживо...
Даже пламя факела какое-то мутное... Капельки смолы падают на влажные каменные плиты и шипят. Своеобразный ритм... Что-то он мне напоминает... Вспомнил. Есть одна песенка... Меня ведь никто не слышит? Никто. Некому: в этом зале «клеток» ни одной живой души, кроме вашего покорного слуги — похоже, преступность в Мираке давно переживает период увядания. Но тем и лучше...
...Дурацкая песня: никогда не мог понять, о чем хотел поведать автор. Теперь понял. Лучше поздно, чем никогда? А вот и нет! В моем случае — лучше никогда, чем вообще когда-нибудь...
Конечно, ни голоса, ни слуха у меня нет. К чему мне такие дары? Я и тем, что есть, не могу воспользоваться к своему удовольствию...
Последний куплет заставил голос «сесть» до хриплого шепота.
И эту песню эльфы поют в шутку, когда добиваются благосклонного взгляда своей избранницы?! Кретины остроухие! Нет, первому же lohassy[27], который осмелится спеть это ради развлечения, каждое слово вобью в глотку, клянусь!
Голос. Чуть громче тишины, но для меня он звучит, как гром посреди ясного неба:
— Ты, оказывается, еще и поешь. Не ожидала.
Она все слышала? С самого начала? И почему мне вдруг стало стыдно? Я же не менестрель, право слово...
Миррима вышла из сплетения теней на пятачок, освещенный дрожащим огнем факелов.
— Почему «не ожидала»? — В моем голосе проскальзывают нотки обиды. Самой что ни на есть искренней. Что же мне, и петь не разрешается? Даже для себя?
— После всего, что ты сделал...
— А что такого я сделал? — Спрашиваю без интереса, но следующая же фраза гномки заставляет меня насторожиться.
— Как ты мог... Это же... Это даже не жестоко, это... Что тебя заставило?
— Давай-ка проясним ситуацию. — Я сел, подогнув ноги. — Что именно ты вменяешь мне в вину?
— И ты еще отпираешься? Да об этом все знают! — Негодование, но какое-то... горестное, что ли. Жаль, что не вижу ее глаз: малышка стоит спиной к источнику света, и все, что мне дозволено наблюдать,
