Кстати, на одном из таких инструктажей и проверок (на самом высоком уровне) нам довелось познакомиться с Героем Советского Союза генерал-полковником Х.Мамсуровым, который за несколько минут слушания нашего «дела» произвел на меня очень хорошее впечатление. Говорил он мало, но по делу, серьезно, без навязчивого назидания, и во время нашей с ним беседы я не чувствовал той огромной разницы в возрасте и в звании (я был лейтенантом), которая была между нами.
Свои партбилеты мы сдали, как того требовали инструкции, в специальный отдел ЦК КПСС, чтобы забрать их оттуда по возвращении из командировки, которая была запланирована на пять месяцев.
Итак, все формальности завершены, все инструктажи проведены, служебные синие паспорта получены, и мы прибываем в назначенную страну. Выясняется, что жить мы будем в крохотной восьмиметровой комнате в квартире, которую занимало одно из советских представительств. В этой квартире нам и предстояло работать. Секретность работы требовалось сохранять в довольно сложной обстановке — в этой же квартире работало несколько советских граждан, которые проявляли искренний и живой интерес к каждому новому человеку с Родины. Всех, конечно, интересовало, откуда мы, чем занимаемся, что будем делать и вообще — зачем мы сюда приехали. Приходилось называть наши новые официальные должности, находились даже «общие знакомые», которых мы, конечно, должны были знать, но мы говорили, что мы работали с ними мало и не очень хорошо их знаем.
Вообще говоря, оперативная подготовка у нас, инженеров, была на весьма невысоком уровне, но впоследствии выяснилось, что у многих из тех, кто нас туда направлял и обеспечивал наше пребывание и прикрытие там, оперативная подготовка была еще хуже. Дело в том, что в придуманной «легенде» все должно выглядеть логично и непротиворечиво. Нельзя допускать в этом ни малейших проколов, и если такой прокол произойдет, даже в какой-нибудь мелочи, то сразу станет ясно, что эти люди не те, за кого себя выдают. Один такой прокол, правда, без особых последствий, произошел на следующий же день нашего пребывания в посольстве, куда мы должны были явиться для знакомства с сотрудниками, которые должны были нас если не опекать, то курировать.
Мы явились в посольство, чтобы стать на учет в местной партийной организации. Я был удивлен, когда парторг посольства, который вел партучет и соответствующую партийную работу в посольстве, сообщил нам, что партийная организация в посольстве законспирирована под профсоюзную организацию, при этом официально никакой партийной организации в посольстве и в нашей колонии в этой стране нет. Я был поражен этой неуклюжей конспирацией, которая для всех посторонних, в том числе и граждан этой страны, работавших в здешних советских учреждениях, была секретом Полишинеля. Нам было запрещено сообщать кому бы то ни было, невзирая ни на какие высокие должности, что мы являемся действующими сотрудниками соответствующего Главного управления Генерального штаба. Вышеупомянутый секретарь «профсоюзной» организации, несмотря на весьма высокий ранг, также не должен был знать об этом, и поэтому мы представились сотрудниками другой, прикрывающей, организации. Он не очень вникал в это, ему было гораздо важнее поговорить с нами «за жизнь», чтобы узнать, серьезные ли мы люди, можно ли надеяться на то, что мы не выкинем каких-нибудь «выкрутасов» и не доставим ему особых хлопот, так как в те времена значительная часть ответственности за поведение членов «профсоюзной» организации лежала и на партийном чиновнике, руководящем соответствующей парторганизацией.
Когда он спросил, кто с нами беседовал в ЦК КПСС перед нашим отъездом за границу, мы, нисколько не сомневаясь в необходимости правильного ответа, сказали, что с нами беседовал Александров. Такой правильный ответ мы должны были дать, так как, во-первых, мы не были предупреждены, что этого никому говорить нельзя, а во-вторых, нам нужно было сразу дать понять «профсоюзному» посольскому боссу, что мы свои люди, а не засланные иностранные шпионы. Однако каково же было наше удивление, когда после нашего упоминания фамилии «Александров» секретарь «профсоюзной» организации с улыбкой и воодушевлением сказал нам: «Так вы из ГРУ? Так чего же вы темните? Александров в ЦК курирует ГРУ, и так как беседовал с вами именно он, то мне теперь ясно, откуда вы и кто вы такие». Наступила неловкая пауза. Мой старший коллега нашелся первый: «Вы знаете, мы всем сообщаем, что мы из другой организации, по линии которой мы сюда приехали, поэтому и вам сказали то же самое, так как мы не знали, можно ли вам говорить истину». Наш собеседник расплылся в улыбке, довольный, что он нас раскусил: «Мне можно, я — партия». После этого наш собеседник пустился в долгие рассказы о себе, о партийной жизни в посольстве. Выяснилось, что он побывал по партийной линии почти в двух десятках стран, рассказал о многих из этих стран, в общем, поговорил «за жизнь». Несмотря на свой значительный зарубежный опыт, он не говорил ни на одном иностранном языке. Однако человек он был неплохой и нисколько не мешал нам работать. Этот эпизод показывает, какие важные недочеты допустили те, кто инструктировал нас перед отъездом. Кроме того, я пришел к убеждению, что в любых ситуациях, тем более в таких специфичных и ответственных, следует продумывать поведение и «легенду» таким образом, чтобы врать приходилось как можно меньше. Недаром английская пословица гласит: «Лжецы должны иметь хорошую память». Многочисленные и не совсем нужные условности сильно напрягали память и нервы. Так, было установлено, что личные письма из СССР мы будем получать не обычной почтой, а через посольство, несмотря на то, что наши жены отправляли письма через наше командование в Москве, и эти письма проходили, конечно, соответствующую цензуру. Такой порядок получения писем сразу выделял нас из коллектива.
Платили нам, естественно, валютой. Я получал 220 валютных рублей, что соответствовало примерно 250 тогдашним долларам. При этом в Москве на основной работе нам шло 50 % обычного денежного содержания, которое получали наши жены. Если учесть, что некоторые товары (в основном продукты) можно было приобретать в посольстве по весьма низким ценам, то 250-долларовую зарплату можно считать довольно высокой. Конечно, никаких физических валютных рублей не существовало, мы получали валюту той страны, в которой пребывали.
Тем не менее в газете «Известия» каждый первый день месяца печатался официальный курс валют, где доллар стоил 90 копеек. На самом деле официально рубль на доллар нельзя было поменять ни по какому курсу, а на черном рынке в то время доллар стоил более двух рублей. На этих ножницах основывался следующий казус. Так как мы были семейными людьми, то 25 % нашего официального валютного содержания, что составляло около 70 валютных рублей, вычитались из нашей зарплаты и пересылались в СССР семье. Однако в СССР пересылались не валютные рубли, а «деревянные», каждый из которых стоил не 1,1 доллара, а не более 25 центов. Таким образом, мы теряли около 40–50 долларов. Однако на такие мелочи мы, конечно, не обращали внимания, тем более что общее денежное содержание при работе за границей обычно превышало зарплату того же специалиста в СССР не менее чем в 5–6 раз. Достаточно сказать, что автомашина «Волга» М-21 стоила в то время около 1200 долларов, и получить ее при покупке за рубежом можно было сразу. В то же время в СССР она стоила 5700 рублей, и записаться на ее покупку было очень сложно. Кроме того, получить ее можно было не ранее, чем через 1–2 года после уплаты денег, причем если за это время цена на нее повышалась, то вы обязаны были доплатить эту разницу, несмотря на то, что вы отдали государству столько денег, сколько стоила автомашина в день уплаты. Так что в финансовом отношении работа за рубежом всегда была весьма выгодной, и многие стремились попасть на работу за границу во что бы то ни стало.
Конечно, эти финансовые проблемы волновали нас не так, как наша работа и рабочие условия. Условия были не очень хорошими, так как нам приходилось работать в основном в той комнате, где мы жили. Меня очень раздражало то, что мой старший коллега был заядлым курильщиком. Он часто просыпался посреди ночи и курил, лежа в постели, после чего преспокойно засыпал. Мне же после такого перекура часто не спалось уже до утра. Наша восьмиметровая комната была насквозь прокурена им уже после двух недель пребывания. Открывать окна не рекомендовалось, так что мне приходилось очень тяжело. До сих пор удивляюсь, как я не начал курить после этой командировки. Однако на такие мелочи я старался не обращать внимания. Все внимание было направлено на выполнение задания.
Что же касается работы прикрытия, то ее выполнял в основном я. Эта работа требовала знания английского языка, которым я владел достаточно хорошо. Готовясь к командировке, я попытался хоть немного освоить язык того государства, куда направлялся, так как понимал, что это может помочь избежать возможных недоразумений в бытовой обстановке. Однако, несмотря на то, что эта страна была близким соседом СССР, ни в одном московском магазине я не нашел учебника этого языка. Все, что мне удалось достать, — это маленький карманный словарь. Тем не менее я достаточно хорошо освоил этот язык, уже находясь в стране. В день первой получки я купил там учебник местного языка. Правда, меня поразила его цена, равная моему дневному окладу. В Москве книга такого типа и такого размера стоила бы раз в десять
