— премию и «большое спасибо». Думаете, сам не хотел? А с чего бы вдруг? В академики его не приняли, из Университета уволили. Но если уж у Менделеева не получалось, на что могли претендовать остальные? В таких условиях интеллигенция была склонна жить жизнью духовной и критически относиться к правительству.
Мединский совершенно правильно пишет, что община существовала почти у всех народов в то или иное время. Вот у немцев она была, но в XIV веке прекратила существование. И ещё в начале XIX века немцы в Европе считались мечтателями. Но вкусили прелестей капитализма (Промышленной революции) и к 1872 году (Франко-прусская война) стали очень даже практичны. Но позвольте, по-настоящему капитализм стал развиваться в Германии в 30-е годы XIX века и, стало быть, всего за 42 года сделал немцев практичными. А русские обучались капитализму 56 лет, с 1861 по 1917 год, и ничуть он их не изменил. Или русские и впрямь «духовней», или есть ещё причины такого развития событий. И тут вспомним, что «дорого яичко ко Христову дню». Крестьянская община в России ни в XIV, ни в XIX веке никуда не делась. Именно она встретилась лицом к лицу с грабительским «освобождением» и с нарождающимся капитализмом. Именно она наступлению капитализма всячески противостояла. Именно из неё выходили люди, которые шли кто в рабочие, а кто и в Исполнительный комитет «Народной воли». Когда в 1905 году после «Кровавого воскресенья» началась революция, многие ожидали, что, по примеру Запада, рабочие будут долго и трудно организовываться. Но это были другие рабочие. Они из общины вышли, и организация была у них в крови. Уже через 10 месяцев последовала Октябрьская всероссийская политическая стачка. Тот путь, на который западноевропейским рабочим потребовались десятилетия и века (в Англии чартисты — 1830 год, всеобщая стачка — 1926 год), был проделан за 10 месяцев. В феврале 1917 года реально восстание началось с того, что казаки на Знаменской площади (ныне — площади Восстания) убили жандармского офицера. Позднее восстали запасные полки, тоже явно не из интеллигентов состоящие. Позже в нарастающем хаосе чаша весов колебалась. И всё же в решающий момент именно крестьянская община в 1917–1920 годах сделала выбор между большевиками и кадетами в пользу большевиков. А интеллигенция как раз большевиков не приняла, основная её масса в 1918–1921 годах эмигрировала. Роль духовного мотора в 1861–1920 годах выполнила крестьянская община, которой к концу указанного периода жить-то оставалось 10 лет.
Реформа 1861 года преследовала чисто фискальные цели, а именно как можно больше денег отобрать у крестьян и передать дворянам. Александру II за такую реформу трудно сказать спасибо. Но ведь и он сам пал её жертвой, будучи убит. С одной стороны, реформаторы в России, если сделают хоть что-то, сразу себе памятник требуют. Хотя за что памятник, когда всё так косо и криво в этой реформе? С другой стороны, а что вообще можно сделать в той ситуации, в какой обычно в России проходят реформы? Александр II в своих реформах на кого мог опереться? На дворянство? Так вот он на него и опёрся. На крестьянство? Организованной силы оно не представляло и никаких реформ ещё не хотело. На буржуазию? Так Промышленная революция ещё не началась, и буржуазия была слаба крайне. На разночинцев? Так их было в стране — «кот наплакал». Легко предъявлять претензии, тяжело действовать. В Западной и Центральной Европе дворяне были сами заинтересованы в освобождении крестьян. А в России — увы, это было экономически нецелесообразно для них. А именно они составляли главную часть всех управленцев. Не имея другой опоры в обществе, кроме дворянства, мог ли Александр II провести «освобождение крестьян» иначе? В общем, виноватых опять нет.
Читал я как-то лекцию Александра Аузана «Общественный договор и гражданское общество». Там разница в скорости развития Испании и Англии в 1700–1820 годах объяснялась тем, что «просто при распределении прав между королем и парламентом так сложились силы и размены, что вопрос о налогах в Англии попал в руки парламента, а в Испании — в руки короля». Однако впоследствии, изучая историю Промышленной революции, я убедился, что это вовсе не так. Английский парламент спокойно профинансировал создание самой большой в мире колониальной империи, как сделал бы на его месте любой король. А вот Промышленная революция случилась без его непосредственного участия. Уатту и Аркрайту, Кромптону и Корту никаких денег от парламента вовсе не досталось. И от эксплуатации колоний они не получили ничего. И даже первоначальный капитал они получили не в банке, а от друзей и знакомых. Пройдёт 2 века, и современные нам Биллы Гейтсы и Стивы Джобсы тоже получат стартовый капитал не в банке, а от друзей и родственников. Так что дело, видимо, не в том, что парламент с деньгами обращался хорошо, а король — плохо. И конфискациями в 1780 году (примерное начало Промышленной революции) не занимались ни в Англии, ни в Испании, ни в России. И невыносимыми налогами нигде промышленность не обкладывалась. Когда победа уже случилась, к ней все норовят присосаться. Но что-то всё-таки было в Англии, чего не было в России? Приведу, что реально нашёл:
• В Англии, как и в России, тоже было сословное деление общества. Но затрагивало оно только самый верх (короли — лорды). Ниже всё было совершенно демократично. Любой мог построить фабрику, у кого были деньги на постройку и покупку земли. А в России только дворянин или купец 1-й или 2-й гильдии могли фабрику построить. И Савва Васильевич Морозов сначала выкупился из крепостной зависимости, потом стал купцом 1-й гильдии, а потом уж начал строить фабрики.
• В Англии уже существовала развитая патентная система. Благодаря этому изобретения можно было не засекречивать и не трястись над тем, что изобретённый станок кто-то скопирует. С 1623 года патентное право существует в Англии, а в России — с 1812-го.
• Не знаю я подробностей об английской системе образования в XVIII веке. Да, в 1780 году в городе Глочестер (Англия) была организована первая «воскресная школа». Но чему и насколько хорошо там учили? Во всяком случае, 13-й ребёнок в семье портного, Аркрайт, сумел изобрести прядильный станок, сделать чертежи и изобретение запатентовать. Для этого маловато читать по складам.
Видимо, английский парламент внёс свою лепту в Промышленную революцию, но не путём регулирования налогов и формирования бюджета. Регулярное государство, кстати, существовало по всей Европе, включая Россию. В регулярном государстве всё подчиняется законам. Вот только законы бывают разные.
В общем, в России конца XVIII века свой Адам Смит не появился. Образованный слой того времени — дворянство — не о Промышленной революции думал, а ужасался эксцессам Великой Французской революции. Новых социальных групп не появилось. Александр II был вынужден в своих реформах опираться на дворянство. Организованный передел собственности, осуществлённый Александром II, оказался ужасен и привёл, в конце концов, к революционному переделу собственности. Ну а сначала — к созданию духовного общества и высокодуховной интеллигенции. Можно ли было провести реформы лучше? Можно, только задним умом мы все крепки. А тогда «хотели, как лучше, а получилось, как всегда».
Далее, после Октябрьской революции 1917 года, история опять начала воспроизводиться. Уж казалось бы, сколько интеллигенции эмигрировало, сколько выслали. Ан нет, возрождается. И из знаменитых деятелей науки и культуры того времени трудно найти тех, кто рабфак заканчивал. До 1929 года шёл прямой и обратный передел старой собственности, а интеллигенция ворчала, открыто или явно. В 1929 году начались Коллективизация и Индустриализация. Тут русская интеллигенция на некоторое время оказалась в той же ситуации, что европейские интеллектуалы в XIX веке. С одной стороны, крестьян жалко. С другой стороны, понятно же, что единоличное крестьянское хозяйство обречено. С третьей стороны, появляется огромная востребованность и чувство сопричастности великим переменам. Промышленная революция ведь идёт. С четвёртой стороны, врут кругом, слушать противно. Но зато деньги платят, интеллигент тогда — уважаемый, обеспеченный человек. И большинство включились в работу, засучив рукава. Неизвестно, созданием какой интеллигенции это могло бы кончиться. Но в 1937 году, через 8 лет после начала великих перемен, когда контуры успеха уже прорисовались совершенно явно, Сталин развязал Большой террор. Вытекал он не из перемен, а из личности Сталина, но противостоять ему при той структуре общества не было никакой возможности. Затронул он добрую треть тогдашней элиты. Всей элиты, а не только интеллигенции. Это на следующие 54 года обеспечило элиту «бродильными» элементами. На несколько лет этот процесс был прерван войной. Зато в 1956 году, после XX съезда КПСС, вся элита, включая номенклатуру и интеллигенцию, оказалась расколота противоположными оценками личности Сталина. Это уже было фатально. К середине 1970-х, когда наступило бюрократическое окостенение советской системы управления и закрылись социальные лифты, вся интеллигенция и большая часть управленцев критически относились к системе. Одни хотели вернуться к методам Сталина, другие — уничтожить саму память о них. Но все хотели другой власти.
