раздражала Пульхерию, мешая занять место рядом с Плацидией, принадлежавшее ей по праву. Маленький Валентиниан скоро станет императором, но не милостью Изиды, а волею Лады, точнее, усилиями одной из ее жриц.
Глава 5 Бегство
Божественный Гонорий столь стремительно покинул палаццо своей сестры, что поверг в изумление не только свою свиту, но и медиоланцев, пристально следивших за его перемещениями. И только узкий круг особ, посвященных в семейную жизнь императора, либо знал, либо догадывался, что же произошло нынешней ночью в здании, построенном сенатором Пордакой исключительно для мирских утех. Этому роскошному дворцу, украшенному множеством изображений языческих богов, как скульптурных, так и живописных, не суждено было стать храмом. Об этом Пульхерии во всех подробностях рассказал активный участник незадавшийся мистерии комит Бонифаций. Сам он блестяще выполнил возложенную на него миссию. То есть, изображая рогатого Осириса, покрыл корову Изиду, в роли которой выступала мошенница Белинда. К сожалению, Гонорий оплошал. Совокупление божественной пары не только не распалило его, но, скорее, вогнало в оторопь. И на старания своей партнерши он смог ответить только мышиным писком. В довершение всех бед сверкнула молния. И хотя грозы в летнюю пору не редкость, Гонорий счел это опасным предзнаменованием и сбежал от расстроенной Плацидии в полном смятении чувств.
– А что стало с Белиндой? – спокойно спросила Пульхерия.
– Она умерла, – прошептал побелевшими губами Бонифаций. – Неужели это гнев Господень?
– Скорее – предосторожность владык, – усмехнулась Пульхерия. – Тебя тоже убьют, Бонифаций, если ты останешься в этом доме.
– Но я же ни в чем не виноват! – возмутился молодой комит.
– Зато ты много знаешь, – строго сказала Пульхерия. – Беги к магистру Сару и проси у него защиты.
– Но неужели Плацидия способна убить человека, преданного ей душой и телом? – ужаснулся наивный Бонифаций.
– Беги, юнец, – прикрикнула на него Пульхерия. – Иначе я не дам медяка за твою жизнь.
Пульхерия была уверена, что смертью Белинды дело не ограничится. Будут устранены все люди, так или иначе причастные к организации мистерии. Плацидия и Гонорий слишком предусмотрительные люди, чтобы оставлять в живых свидетелей своей несостоявшейся страсти. А потом они попытаются устранить друг друга. Ибо двоим на этой земле им уже тесно. В этой смертельной борьбе брата и сестры шансов уцелеть у Гонория гораздо больше, чем у Плацидии.
– Где остановился твой знакомый, нотарий Авит? – спросила Пульхерия у бледного от ужаса Бонифация.
– У нотария Паладия.
– Проводи меня к нему.
Паладий был мужем подруги юности Пульхерии, благородной Стефании. Последняя входила в свиту Плацидии, но угождала не столько ей, сколько любовнику Аэцию, не забывая при этом о продвижении по служебной лестнице своего мужа. И, надо признать, бывший куриал преуспел на новом поприще гораздо больше, чем на старом, если судить по роскошному палаццо, которое он построил в Медиолане.
Паладий встретил комита Бонифация и благородную Пульхерию настороженно, чтобы не сказать враждебно. Видимо, нотарий, до сего времени честно служивший сначала императору Константину, потом его вдове Плацидии, узнал от нотария Авита нечто такое, что повергло его в смятение. Хорошо еще, что у него хватило выдержки не гнать гостей от порога, а принять их с достоинством римского стоика. Впрочем, Пульхерию в данную минуту интересовал не перетрусивший хозяин, а Авит, сохранявший полное самообладание. Это именно он, исправляя оплошность хозяина, предложил Пульхерии сесть. Впрочем, дальше атриума гостей не пустили, и, надо полагать, на это у хозяина были веские причины.
– Я так понимаю, светлейший Авит, что участь Галлы Плацидии уже решена? – спросила в лоб Пульхерия, пристально глядя в глаза молодого нотария.
Паладий растерянно ахнул и стряхнул с благородного римского лба проступившие капли пота. Авит смутился, что с ним случалось крайне редко.
– Я не берусь судить о замыслах божественного Гонория, – увильнул от прямого ответа нотарий.
– Зато ты знаешь, о чем думают Иовий, Олимпий и Литорий, – спокойно произнесла Пульхерия. – Ты можешь мне сказать, когда это случится?
– Нет, – глухо проговорил Авит.
Пульхерия сознательно поставила молодого нотария перед выбором, трудным для любого человека, называющего себя христианином. Убийство Плацидии и ее детей действительно готовилось, но заговорщики побаивались непредсказуемого Гонория, который мог сказать «да», а потом раскаяться в содеянном и жестоко расправиться с людьми, толкнувшими его на преступление. И в этом случае заговорщикам придется устранять уже и Гонория, что разом превратит их в узурпаторов власти. Авит был слишком умным человеком, чтобы этого не понимать. Заговор засасывал его в кровавое болото, из которого не удастся выбраться никому.
– Ни один волос не упадет с головы Галлы Плацидии, пока жив префект Сар, – глухо проговорил Авит. – Но ее вышлют из Медиолана в ближайшую к городу усадьбу. Сиятельную Плацидию собираются обвинить в ереси и потворстве самым отвратительным языческим культам. И как только сиятельный Сар будет убит, настанет и ее черед.
– К Сару уже посланы убийцы?
– Да. Неделю назад.
– Кто они?
– Речь шла о некоем Фавсте, который был когда-то клиентом Олимпия, потом служил твоему мужу Атталу и наконец переметнулся на сторону Сара. Ему обещаны большие деньги за голову префекта, и, думаю, он не промахнется.
– Комит Бонифаций, – обернулась Пульхерия к своему спутнику. – Если тебе не удастся спасти Сара, то передай его сыну Аэцию, чтобы вел все имеющиеся у него под рукой силы к Медиолану.
– Но меня не выпустят за ворота, – запаниковал Бонифаций. – Меня убьют сразу же, как я высуну отсюда нос.
– Это правда, – кивнул Авит. – Гонорий уже отдал приказ убить комита. Это было первое его распоряжение по возвращении в императорский дворец. Я удивлен, что высокородный Бонифаций еще жив.
Теперь уже заволновался и Паладий. Шутка сказать, едва ли не главный заговорщик, уже приговоренный к смерти божественным Гонорием, находится в его доме. На побелевшем лице стоика страх был написан такими яркими красками, что не заметить его смог бы только слепой. Но вслед за страхом на том же лице стала проступать и решимость. Паладий уже созрел для того, чтобы схватить бунтовщика и выдать его властям.
– Не делай глупости, – остерег его Авит. – Если Бонифаций будет схвачен в твоем доме, то тебя объявят заговорщиком и врагом императора. Комит ведь доводится братом твоей жене.
– А что же мне делать? – в ужасе схватился за седую голову светлейший Паладий.
Выход из создавшейся ситуации предложила Пульхерия. Высокородный Бонифаций счел его оскорбительным для своего достоинства, но под давлением обстоятельств вынужден был признать, что иного выхода нет. Что же касается благородной Стефании, то она с большой охотой вызвалась помочь своему попавшему в беду брату. Причем она проявила при этом куда большую твердость, чем светлейший Паладий. Поклонник Сенеки в самый последний момент струсил и отказался сопровождать жену и ее «служанку» до городских ворот. К счастью, нотарий Авит вызвался заменить оробевшего родственника.
На выезде со двора карету, которую сопровождали шесть всадников во главе с нотарием Авитом, все-таки задержали. Светлейший Паладий, наблюдавший за досмотром из окна, едва не упал в обморок. Однако ни Стефания, ни ее служанка не вызвали у городских стражников ни малейшего подозрения, и карета спокойно покатила по мощенной камнем улице к южным воротам Медиолана.
– А что теперь делать мне? – растерянно спросил Паладий у властной гостьи.
– Ждать, – усмехнулась Пульхерия. – И надеяться.
Галла Плацидия в коварство своего брата Гонория не поверила и даже бросила в сторону благородной Пульхерии несколько злых фраз. Последняя никак не отреагировала на слова взбешенной императрицы и лишь кивнула на окно:
– Туррибий, собственной персоной.
Высокородный Туррибий, комит схолы тайных агентов божественного Гонория, уже поднимался по мраморным ступенькам дворца. Туррибий был человеком далеко еще не старым, любезным в обхождении, но не пользовавшимся успехом у женского пола. Впрочем, последнее обстоятельство его нисколько не смущало и уж тем более не огорчало, ибо Туррибий обладал философским складом ума и определенными наклонностями, избавлявшими его от необходимости искать расположения женщин.
– Увы, матрона, – развел руками комит. – Я огорчен даже больше, чем ты, но приказ божественного Гонория не оставляет лазейки ни мне, ни тебе.
Агенты Туррибия уже рассыпались по дворцу, а сам он остановился напротив мраморной статуи и стал с интересом ее рассматривать.
– Это ведь Меркурий? – спросил комит у растерявшейся Галлы Плацидии. – Епископ Антонин был страшно огорчен, увидев в твоем дворце такое количество языческих идолов. Ты нарушаешь эдикт, матрона, и я вынужден с прискорбием это констатировать. Божественный Гонорий распорядился очистить твой дом от скверны, сиятельная Плацидия. Статуи будут разбиты, а похабные лики замазаны краской.
– А что будет со мной и детьми? – нахмурилась Плацидия.
– Тебе придется отправиться в загородную усадьбу, матрона, под охраной моих людей.
– Меня заключают под стражу?
– Пока нет, – вздохнул Туррибий. – Божественный Гонорий сам решил возглавить расследование, дабы не допустить несправедливости по отношению к сестре. Тебя обвиняют в ереси, матрона, и епископ Антонин уже согласился, что основания для подобных подозрений есть. В частности, он
