– Я не хочу в один далеко не прекрасный момент проснуться где-нибудь в Иерусалиме, – в раздражении сказала Плацидия единственной поверенной всех своих тайн.
Сестру божественного Гонория и вдову патрикия Аттала связывала не столько дружба, сколько общность судьбы. Обе мнили себя спасительницами Рима и имели, к слову, на это полное право, обе чудом избежали смерти, обе рвались наверх, и у обеих не было под рукой опоры, чтобы с достоинством держаться на плаву. В сущности, они могли рассчитывать только друг на друга и, уж конечно, отлично это понимали.
– Божественный Феодосий пока что не признал Иоанна императором, хотя на этом настаивали Пелагея и магистр двора Евтапий. Магистру пехоты Аспару удалось уговорить Феодосия отложить решение этого вопроса на неопределенный срок. В Константинополе боятся гуннов кагана Ругилы, а потому и не хотят ссориться с Римом.
– Откуда у тебя эти сведения? – удивилась осведомленности подруги Плацидия.
– Я соблазнила Родоария, сына сиятельного Аспара, – спокойно отозвалась Пульхерия. – Теперь юноша будет есть из моих рук.
– Не понимаю, как тебе это удается.
– У меня большой опыт, сиятельная Плацидия, – усмехнулась матрона.
– Хотела бы я знать, где ты его приобрела.
– Под походной телегой, – жестко сказала Пульхерия. – Меня насиловали каждую ночь в течение полугода.
Плацидия приподнялась на локте, отставила в сторону опустевший кубок и пристально глянула в глаза подруге:
– Ты не лжешь.
– Я хочу, чтобы ты, Плацидия, знала, из какой грязи может подняться римская матрона, и не теряла присутствия духа там, где для этого нет никаких оснований.
Плацидия протянула руку и крепко сжала плечо лежащей рядом Пульхерии:
– Спасибо за откровенность. Я этого никогда не забуду.
– Твой сын Валентиниан должен стать императором Рима, – торжественно произнесла Пульхерия. – Такова воля неба, а мы с тобой призваны, чтобы выполнить его волю.
Возможно, благочестивому евнуху Евтапию, привыкшему входить в баню без стука, показалось странным, что две обнаженные женщины возлежат на одном ложе, тем не менее заподозрил он их не в плотском грехе, а в заговоре и был абсолютно прав в своих подозрениях.
– Чего тебе, магистр? – небрежно спросила Плацидия, не поворачивая головы.
– Служанок обеспокоило ваше долгое отсутствие, матроны, они вообразили, что вы задохнулись в клубах горячего пара.
– Почему же ни одна из них не вошла сюда, чтобы убедиться в обратном?
– На это есть строгий запрет сиятельной Пелагеи: она всегда моется одна, дабы не смущать презренной плотью чужие души.
– Странная девушка, – засмеялась Плацидия. – Видимо, ей есть что скрывать.
– Благочестие не повод для насмешек, – обиделся Евтапий.
– Я смеюсь не над благочестием, а над глупостью, магистр, – отрезала Плацидия. – В Риме женщины до сих пор посещают бани вместе с мужчинами, и мир от этого не рухнул. Скажи девушкам, чтобы принесли нам одежду.
Скромность сестры божественного Феодосия позабавила Галлу Плацидию, а ее подругу- матрону навела на интересную мысль.
– А ведь она действительно страдает.
– Кто она? – не поняла Плацидия.
– Пелагея. Она страдает от нашего соседства. И надо сделать все, чтобы это соседство стало для нее нестерпимым.
– Зачем?
– В этом случае она сделает все, чтобы спровадить нас из Константинополя.
– В изгнание? – ужаснулась Плацидия.
– Божественный Феодосий никогда не решится столь жестоко обидеть свою несчастную тетку, – улыбнулась Пульхерия.
– Ты уверена в этом? – с сомнением покачала головой Плацидия.
– Если его будет просить об этом прекрасная Евдокия, то – да. Феодосий слишком любит свою жену, чтобы отказать ей в столь невинной просьбе.
– А с какой стати эта вертлявая пустышка будет за нас просить?
– Мы дадим ей то, чего она лишена сейчас, – мужскую страсть.
– Ты собираешься шантажировать Евдокию! – догадалась Плацидия.
– В нашем положении сгодится любое средство, лишь бы только оно вело к цели. Нам следует отправить Аэция и Бонифация к Ругиле. Если каган гуннов согласится тебе помочь, то у константинопольцев будут развязаны руки.
– А зачем Ругиле нам помогать?
– Гуннам выгоднее иметь дело со слабой женщиной и ребенком, чем с опытными мужчинами.
– Так ты считаешь меня слабой, Пульхерия?
– Нет. Но сила женщин недоступна пониманию мужчин.
– Оставь мне хотя бы Бонифация, – возмутилась Плацидия.
– Тебе придется соблазнить Аспара, императрица, уж коли у нас нет средств, чтобы ему заплатить. Аспар один из самых опытных и даровитых полководцев империи, пожалуй, только он один сможет справиться с префектом Иовием.
– Решено, – тряхнула влажными волосами Плацидия. – Пусть будет так, как ты сказала.Сиятельный Аспар был настолько любезен, что выделил высокородным комитам Аэцию и Бонифацию в проводники своего секретаря Маркиана. Маркиан, худой жилистый мужчина лет тридцати с насмешливыми карими глазами, происходил из всаднического сословия, был хорошо образован, знал несколько языков, включая венедский и гуннский, но высокого положение в свите императора не достиг. Зато неплохо устроился за широкой спиной магистра пехоты. Во всяком случае, на жизнь он не жаловался и охотно поведал римлянам все сплетни константинопольского двора. Благо долгое путешествие располагало к беседам. Свита у комитов была небольшой, всего-то пятьдесят клибонариев. По мнению Маркиана, этого было вполне достаточно, чтобы отбиться от случайного наскока. А большее количество людей и лошадей будет трудно прокормить на чужих землях.
– Неужели гунны бедствуют? – удивился Бонифаций.
– Скорее просто не любят ромеев, – усмехнулся Маркиан. – Что касается кагана Ругилы, то он гунн только наполовину. Его мать – родная сестра кагана Баламбера, а отец – антский князь Белорев. Наследуют Ругиле не его сыновья, а внуки Баламбера от старшего сына, павшего в одной из многочисленных битв, ганы Аттила и Бледа.
– А как они власть делить будут?
– Наверное, так же, как наши императоры, – пожал плечами Маркиан. – Империя гуннов не менее обширна, чем Римская. А количество населяющих ее племен я не берусь вам назвать. Это и угры, и булгары, и сарматы, и венеды, и анты, и руги, и даже остготы. Трудно сказать, что их удерживает под рукой кагана, но, боюсь, не в последнюю очередь – ненависть к нам, ромеям.
– А какому богу кланяется Ругила? – спросил Бонифаций.
– Велесу, – ответил за Маркиана Аэций.
– Откуда ты знаешь? – удивился Бонифаций.
– Моя мать венедка, – пояснил Аэций. – Когда мне не было еще и пяти лет, она возила меня в Девин, где находится храм Лады, и я получил благословение богини.
– Так ты язычник, Аэций! – возмутился Бонифаций.
– Думай, что говоришь, – остерег спутника сын Сара. – Ладу почитают не только венеды, но и христиане, живущие на этих землях. Они считают ее Великой Матерью, породившей бога- творца.
– Но ведь это арианская ересь!
– А хоть бы и так, – пожал плечами Аэций. – Я собственными ушами слышал от епископа Нестория, что Мать Христа – земное воплощение Великой Матери и что родила она не бога, а человека, который лишь после смерти был призван на небо. Между прочим, венеды, а вслед за ними и гунны тоже обожествляют своих вождей, называя их ярманами. То есть полубогами. Каган Ругила один из них. Советую тебе это учесть, высокородный Бонифаций, если ты хочешь вернуться живым из этой поездки.
Маркиан слушал Аэция с не меньшим интересом, чем Бонифаций, но, в отличие от комита, делать выводы не спешил. Похоже, чистота христианской веры не слишком волновала его, но не исключено, что он, как и многие близкие к франку Аспару люди, склонялся к арианству. Ариане были ближе и понятнее варварам, чем никеи, утверждавшие, что Христос родился не пророком, а Богом, и называвшие его Мать Богородицей. Аэций не случайно упомянул имя епископа Нестория, коего сторонники Аспара прочили в Константинопольские патриархи. Похоже, сын франка Бастого, занимавший одно из самых видных мест в свите Феодосия, рассчитывал с помощью Нестория склонить к принятию христианской веры вождей окружающих империю племен и тем ослабить влияние Ругилы и венедских
