Голышев был тронут такой заботой и вниманием. Доброе слово, участие, ему были нужны, пожалуй, не меньше самой помощи.
Еще две недели ходил Иван Александрович от вельможи к вельможе, из канцелярии в канцелярию, но, благодаря участию многих влиятельных лиц, дело шло к благополучному завершению. Географическое общество направило владимирскому губернатору свое защитное слово, отметив большие заслуги Голышева-ученого. Письмо было подписано вице-председателем адмиралом Ф. Литке.
Голышев сам привез это письмо владимирскому губернатору Шатохину и, вручая, сообщил, что распоряжение управления по делам печати должно вот-вот подойти.
Шатохин будто бы обрадовался такому повороту дела, покаялся даже, что ему крайне неприятно было закрывать литографию; Иван Александрович, слушая начальника губернии, думал: «Кошечке — игрушки, а мышке — слезки». Однако и теперь Шатохин не поторопился исправить несправедливость и поставил на поданном Голышевым письме резолюцию: «На днях должно быть получено из управления по делам печати отношение по предмету дозволения открыть книжную торговлю Голышеву в ел. Мстёре, тогда вместе с сим доложить и это письмо».
К концу января следующего года дошло распоряжение до Мстёры. Литография опять заработала, но теперь порядок значительно изменился. Прежние цензурные правила были очень просты. Рисунки с подписями отсылались в цензуру по почте. С этих зацензурованных оригиналов рисунки переносились на камень, с камня делали оттиск, который снова посылался в цензуру — уже для получения выпускного билета. Оригинал с выпускным билетом служил постоянно, мог переходить от одного лица к другому.
Теперь же цензурование картинок стало ежегодным, и Голышевым приходилось выполнять пустую работу — перецензуровывать одни и те же сюжеты.
Опять пришлось хлопотать. Сначала Голышев входил с ходатайством по этому вопросу в цензуру, но она не сделала послабления. Пришлось опять обратиться в главное управление по делам печати. Оно разрешило цензуровать раз в три года, но и этой небольшой уступки удалось добиться только в 1868 году.
В «Воспоминаниях» Иван Александрович писал: «Вскоре оказалось, что я был ни больше ни меньше, как только козлом отпущения за всех. Собратья мои по книжной торговле, сидевшие спокойно у себя дома во время моих поездок, хождения, тревог и волнений, не замедлили воспользоваться данным мне разрешением. То же самое губернское правление, которое так строго отнеслось ко мне, стало выдавать дозволения всем торговцам».
В начале декабря, морозным, темным вечером, в окна Голышевых грубо забарабанили. На крыльце стоял брат Александра Кузьмича. Не раздеваясь, он прошел в избу, устало опустился на сундук:
— Беда! Малость не спалили ваш сруб в Татарове. Александр Кузьмич начал было одеваться, чтобы бежать в Татарово, но брат остановил его:
— Да погодь ты, уж поздно топерь, вчерась еще дело было. Дарья Пономарева, ну, дочь коей в услужении у Протасьевых, навестить, это, свою дочь ходила да и засиделась там за чаем допоздна. Дочь-от и ночевать ее оставляла, а Дарья уперлась: «Домой надоть, завтра утречком в Вязники съездить собираюсь». И пошла в ночь-от одна. Идет это она мимо вашего сруба. Тихонечко. Побаивается, ну и не шумит. Они ее вот и не заметили.
— Да кто они-то? — нетерпеливо перебила деверя Татьяна Ивановна.
— Погодь, не влазь! — грубо одернул ее муж.
— Незнамо кто. Идет это Дарья-то мимо вашего сруба и слышит — мужики говорят. Ну, она и затаилась, чтоб снег не скрипел: не Кузьмич ли с сыном разговаривают там? Обрадовалась было: с вами во Мстёру подумала идти оврагом-от. Да слышит — не ваши вроде голоса-то. Да и что-то чудное балакают. Один и говорит: «Зажигай дом, а вы бегите навстречу Голышеву. А когда Голышев увидит пожар, поедет тушить, убейте его».
— Господи помилуй! — закрестилась и запричитала Татьяна Ивановна.
— Четверо их, мужиков-то, было тама. Дарья как припустилась бежать, они ее и приметили. Бросились за ней, догнали, поняли, что слышала она ихний разговор, взялись бить ее, а она ревет и только просит: «Помилуйте, ничего не знаю, никому не скажу». Куда там! Отняли у нее деньги, дочь жалованье свое ей как раз отдала, узел с платьем барина, она стирать несла, сняли с нее валенки, новые еще, да и потащили в прорубь, утопить, значит, хотели. А тут и едет кто-то по дороге. Дарья-то как закричит. Мужики испугались и бросились бежать. Дарья — еще кричать, чтобы путники ее услыхали. Куда там, сил уж у ней мало было, проехали путники мимо. Она надела на голы ноги рукавицы да так, полураздетая и избитая, чуть ли не ползком и добралась домой за полночь. Сперва и говорить-от не могла. Только вот к нонешнему вечеру и отошла да рассказала.
Преступников не нашли. Голышевы были уверены, что это происки раскольников.
ЧАСТЬ 4. От гадальных книжек до научных монографий
1868–1878
Крестьяне, получив свободу, устремились в города, на фабрики, заводы. Множились мануфактуры. К всероссийскому торжищу — Нижегородской ярмарке — тянулась железная дорога. Дорог вообще в эту пору строилось много. Временные правила о печати разрешили выпускать «в столицах» журналы и газеты без предварительной цензуры, но после трех предупреждений издание закрывалось. Без цензуры выпускались некоторые художественные и научные книги. В университетах стали избирать ректоров и деканов.
По-настоящему порадовала крестьян отмена в 1874 году рекрутчины. Введена была всеобщая воинская повинность с двадцати одного года, на шесть лет. Для грамотных срок сокращался вдвое, для имеющих среднее и высшее образование — еще на год.
В семидесятых годах тысячи молодых образованных людей отправились в народ, «открывать ему глаза на его социалистическую сущность», однако деревня встречала зачастую своих учителей настороженно, а то и враждебно.
В 1875 году восстанием в Боснии, Герцеговине, а затем в Болгарии началось движение освобождения славянских народов от турецкого ига. Турки были так жестоки в подавлении восстания, что вызвали возмущение всего мира, а в России — особенно. По всей России шел сбор пожертвований и запись добровольцев. Даже женщины просились в сербскую армию сестрами милосердия.
Турцию поддерживала Англия, которая помешала России урегулировать славянский вопрос без кровопролития. В апреле 1877 года царское правительство начало войну против Турции. Длилась она меньше года, но была чрезвычайно тяжелой. Форсировав Дунай, перебравшись через Балканы, наши войска оказались запертыми на зиму в горах. Почти десять тысяч солдат обморозились или совсем погибли в снегах. Потом турки были изгнаны с Балкан, из Закавказья, но окончательно их разгромить не позволили Англия и Австро-Венгрия, боявшиеся усиления России.
Война потребовала более миллиарда чрезвычайных расходов. Росли цены, внутренние и внешние займы. После Окончания войны вернувшиеся домой солдаты, герои Шипки и других сражений, считали, что реформа должна быть пересмотрена, земля переделена.
Началось массовое самовольное перераспределение земли Крестьяне 23 губерний отказались платить повинности В Киевской губернии бунтовало 40 тысяч человек из 19 волостей. В Воронежскую губернию правительство вынуждено было ввести «военные команды».
Папский террор придавил не только крестьян-бунтовщиков, а всю Россию, — с соседями разговаривали шепотом.
Все шире росло недовольство правительственной политикой.
ГЛАВА 1 Первая монография
От Рождества до самого крещения стояли крепкие морозы с небольшими метелями. По случаю
