сторону.
Дядя Владя сказал, поправляясь на табуретке:
— Где же это ты так долго? Денежкин твой минуту двери постоять на пяте не дает — так и шныряет!..
Не успел он договорить, как дверь действительно отворилась и в нее просунулась голова Севы.
— Дядя Владь! А Гена еще… — начал он, но заметил меня и уже другим голосом сказал: — А, пришел?
— Пришел, — направляясь в свою комнату, ответил я гордо и, скидывая с себя пальто, сказал небрежно, что скоро буду драться.
— С Митькой, да?! — обрадовался Сева (тот его еще раз обидел: лыжную палку сломал).
— Да нет! — с презрением ответил я. — Тоже мне противник! Пока сам точно не знаю с кем. С кем-то не то из «Динамо», не то из «Спартака».
— Ух ты-ы! — попятился даже Сева. И я великолепно понял его.
В самом деле, чуть не каждый день слышали, с каким уважением произносились везде эти самые грозные названия: на улице, во дворе, в школе, — и вдруг самому драться с ними.
Боясь поддаться этому настроению, я поспешно сказал:
— Ну и что? Такие же, как и мы, пацаны. Так же у них по две руки и ноги. Так же они перчатки наденут. Не нужно только дрейфить. Старайся показывать судьям все, чему тебя учили в зале: обыгрывать, обманывать, — и победа обеспечена!
— Верно! Правильно! Только не дрейфить! — воодушевился Сева и стал, нелепо размахивая кулаками, показывать, как он бы запросто расправился с любым динамовцем или там спартаковцем.
И мне стало казаться, что и в самом деле нет ничего легче, как завести в самую что ни на есть глупейшую западню любого противника и набрать нужное для победы количество очков. «У-ух, если б вот сейчас выпустили! — стискивая кулаки, подумал я. — Уж я бы показал!..» Вспомнил, из чего складывается победа: тренировка и строгий режим, — испуганно посмотрел на часы. Ого, сколько времени, а мне еще уроки доделывать. Сказал Севе:
— Ну, ты иди, мне нужно режим соблюдать.
— Какой режим?
— Ну-у, это когда вовремя едят, спать ложатся…
— Как в лагере, да? — насмешливо спросил Сева. — Эх ты, маленький!
— Да ничего ты не понимаешь! В лагере не так! — обозлился я. — Там горнисты трубят, а я сам. Знаешь, сколько это добавочных сил прибавляет!
Сева облизал губы и сразу же насторожился:
— Прибавляет? Это точно?
— Конечно!
— Тогда… тогда и я буду. А как?
— Ну как? Ложись спать пораньше, вставай пораньше, делай зарядку и по пояс… Хотя ладно, это уж можешь не делать. Ешь вовремя…
— Да это я и так делаю, — обиженно перебил Сева, — вот только мама все время с хлебом заставляет.
— Правильно, так и надо. И еще по утрам до школы нужно менять темп: то быстрее, то медленнее ходить. Для дыхания, понял? Вот. А теперь иди, соблюдай режим.
Когда за Севой гулко бухнула дверь, я вдруг ощутил, что меня снова охватывает тревожное чувство. Мать, вернувшись из библиотеки, где она теперь каждый день готовится к экзаменам, даже спросила, отчего это я такой задумчивый, и приложила к моему лбу свою узкую холодную ладонь.
Когда мы поужинали и я, доделав уроки, лег спать, то долго-долго не мог заснуть: все время видел перед собой наступающего на меня мускулистого дядю и отбивал его огромные кулачищи.
19
На улице было холодно и еще горели фонари. Ночью нападало много снегу, и весь двор как бы приподнялся, отчего флигель стал казаться еще меньше. Тропинка, которая вела к воротам, была вся засыпана, и за угол дома вели лишь глубокие черные ямы — следы.
Старательно перепрыгивая из одного следа в другой и все равно чувствуя, что в ботинки набивается снег, я выбрался за ворота и огляделся: мостовая была уже чистая и вся разноцветно искрилась под светом фонарей, а тротуары расчищали дворники, дружно грохоча на всю улицу своими огромными фанерными совками, и воздвигали вдоль тротуаров снежные валы.
Я взял портфель поудобнее и, глядя себе под ноги, решительно пошел, постепенно ускоряя шаг.
Дворничиха Егоровна крикнула, думая, что я боюсь Митьки:
— Да ты не беги! Этот бандит еще спит небось!
Я ничего не ответил, потому что тогда пришлось бы останавливаться и сбивать дыхание, а этого, Вадим Вадимыч предупреждал, делать не рекомендуется.
Когда я подходил к школе, то с удивлением почувствовал, что весь разогрелся: щеки горели, по телу разливалась какая-то необыкновенная легкость и бодрость.
Жора, часто дыша — за мной гнался! — спросил:
— Чего ты так?
— Как? — делая вид, будто не понимаю, переспросил я.
Конечно, хотелось рассказать, что скоро буду выступать в настоящих состязаниях, что поэтому так и шел. Но не решился: скажешь, а потом вдруг…
— Ну-у, вот так: весь согнулся и то бежишь, то шагом идешь, — пояснил Жора.
— А, просто так, — ответил я и быстро отошел от него, будто вдруг что-то очень важное вспомнил.
Весь день я чувствовал себя великолепно. Хотелось прыгать, возиться, дурачиться. И поэтому, когда в классе стали сговариваться идти вечером на каток, я, узнав, что пойдет и Лиля, тоже захотел. Ребята уже несколько раз ходили, да так получалось, что мне как раз нужно было ехать во дворец. Но сегодня суббота, и я свободен. На последнем уроке сидел и только и думал, как буду кататься с Лилей.
Когда шел домой, на площади встретил Севу. Он тоже менял темп: то, согнувшись, трусил рысцой, то вдруг резко затормаживал и еле плелся.
— Зачем же так? Надо постепенно!
— Ничего, и так хорошо. Знаешь, сколько у меня уже дыхания прибавилось? Вот только мне не нравится, что когда медленно, то все время думаю, что в школу опоздаю. — И он двинулся дальше.
Я ухмыльнулся, покачал головой: «Ох, Севка! Вот какой чудак этот Севка!»
Возле нашего дома стоял самосвал. И Егоровна, натуживаясь, бросала в кузов деревянной лопатой снег.
Я обрадовался: мне же очень полезно поработать.
Подскочил к дворничихе:
— Дайте! Ну дайте, пожалуйста, я! — и, кинув на край тротуара портфель, выхватил у нее лопату.
— Ну валяй, валяй, — утирая фартуком свое багровое, в мелких бисеринках пота лицо, ответила дворничиха. — Да где же ты раньше-то был? Я вон уже какую пропасть перешвыряла!
Я нетерпеливо вонзил лопату в снег, но сразу же понял, что захватил слишком много и не подниму.
— Ох, сколько! Так и лопата может переломиться! — схитрил я.
— Не переломится, не переломится! — не разгадав моей уловки, успокоила дворничиха. — Не бойсь, поддевай, поддевай поболе!
Из ворот показался Митька. Я опустил лопату.
— Ну, чего тебе? — сердито обернулась к нему дворничиха.
