пройти через кучу головоломных испытаний, а шалопая, которому протежировал наш великий шеф, они вынуждены были выставить с музыкой, потому что у него не было ни малейшего представления о том, что это за работа, так что… а ведь при всем том он неплохой был парень, просто из числа тех, кто пытается использовать ходы и приемы прежних времен, а со всем этим надо покончить раз и навсегда, и с этим будет покончено, это станет нашим делом, нашим крестовым походом, но мы покончим с этим, какого бы труда нам это ни стоило… без конца задают дурацкие вопросы, просто чтобы выказать любезность, что ж, я им благодарна, правда, они стараются бескорыстно, мне хотелось бы ответить тем же, вот бы разразиться длинной речью про цеппелины в поддержку Николасу или про родовитых свекров, которые отдают богу душу в окружении всех своих родичей и торжественно дают наставления, они бы, конечно, слезу пустили: эти патриции допотопные готовы хныкать, наверное, над любой душещипательной ерундй — стикой, особенно с приправой во вкусе фотороманов, и я бы могла без труда выдать им проповедь насчет картошки или, скажем, редиски, но куда там, как мне выдать им нечто в этом роде, они бы и слушать не стали, не рассказывать же им, что по вечерам хожу на курсы английского вместе с такими же ребятами и девчонками, как я, и уже могу объясниться довольно сносно, и что все мы там — народ очень жизнерадостный, верим в труд, мечтаем о добрых и полноценных днях, хотя потом, может, нас быстренько окатят холодной водой, и все равно нужно верить и идти вперед, и разве было бы им интересно узнать, они ведь такие важные, что я люблю ходить в кино нашего квартала вместе с Рамонином, дома его зовут Мончо, в наше кино пускают в любое время, там тепло, и я сижу с ним, и мы с ним любим удирать куда?нибудь за город, недалеко, осматривать разные места: Эскориал, Аранхуэс, Алькала, едем на его малолитражечке, она подержанная, перекрашенная, и в ней тоже тепло, и я сижу с ним, и сегодня, как только кончится эта тягомотина, мы встретимся, перекусим где?нибудь, здесь, в Мадриде, нелегко отыскать тихое уютное местечко, где можно поговорить, и мы поболтаем о том, что будет, когда он выучится и получит место в жизни — не особо блестящее, но все?таки свое местечко в жизни, он добивается его собственными силами, и мы уже копим на квартирку, мы ни у кого не попросим взаймы, даже у банка, долой общество, состоящее из должников и матерых процентщиков, надо доказать всем этим господам, что не стоит им пыжиться и нечего притворяться, их намерения все равно так и просвечивают, видны за милю, а нам все это ни к чему, мы хотим жить, хотим только одного — жить, погружаться в волны каждодневной радости, творить себе по мерке место под солнцем и перешагивать из одного дня в другой, каждое мгновенье сознавая, что приносим пользу и даже, может, верны себе самим, все так ясно и так просто, так ново всегда, и мы не хотим больше видеть пелену подозрительности, вечно застилающую взгляд всем этим протухшим солиднячкам, неспособным примириться с нашими вкусами, нашей музыкой, нашей одеждой, нашей непринужденностью, все они слишком уж тяжелы на подъем, у них одно занятие — вспоминать, вспоминать, они созданы, чтобы быть репетиторами, врожденное призвание, потому и сижу здесь, набрав воды в рот, помалкивай, Лурдитас, пока тебя не спрашивают, и потом, с какой стати гово — ритъ, если твои слова придутся по вкусу лишь половине присутствующих, а вторая половина сочтет своим долгом насупиться и разворчаться, а то и раскричаться, даже начать скандал с целью призвать тебя к порядку, но и те и другие единодушно набросятся на меня, если я скажу то что уже пробовала сказать, — что на самом деле и по правде не нужно для жизни столько денег, сколько им хочется, что есть много людей, которые живут на de? ib- ги, куда меньшие, да, но ведь так уж повелось, мне даже не должны приходить в голову подобные глупости, мои сослуживцы распсихуются при одной мысли, что у кого- то могут быть такие мысли, ну и пусть, все равно, они не правы, им свет застит это тяготение к лишнему, пустячному, к тому, чтобы закабалить своего же товарища, тем хуже для них, не нужны мне все эти драгоценности, меха, сапоги, все эти бесконечные охи — ахи, парикмахеры, и модельеры, и косметологи навалом, хотя, может, это все и самохвальство с моей стороны, все равно, не нужны мне эти путешествия в неограниченном количестве, я только одного хочу — жить, и я уже вооружилась, оружие — лучше не бывает, не подведет, нечто, чего не может быть у тех, кто пережил то, что они, прошел через все эти злоключения, позволяющие им оправдывать свою зловредность и тупость, да, вот оно, у меня в руках, цельное и жизнестойкое, лучшее из всего, чем можно обладать, — это моя надежда — надежда, как хорошо идти, когда она при тебе… и пускай себе вопят на здоровье: «Девочка, давай шевелись! А ну?ка, ту папку, быстрее!», и пускай они со мной не считаются, а что, я ведь всего только девушка из архива, малорослая, незначительная, дурнушка, вечно в джинсах и свитере и с книжкой, тихоня, живущая на жалованье, какая мне разница, я иду вперед — твердым шагом и улыбаясь, безмятежно — спокойная, я, Лурдитас, девушка из архива, бедняжка из архива — пускай, кто бедняжки, так это они в конечном счете… И мне так обидно, ужасно обидно, что официанты над всеми издеваются…
— Ой, доп Марио, дон Марио, я хотела бы поговорить с вами, несколько слов, можно? Мне приснился жуткий сон! Ой, знали бы вы только! Вы, конечно, можете истол ковать мой сон, у вас ведь особый дар, не сомневаюсь, уж вы?то истолкуете мой сон!
Е — Расскажи, Долорииас. Раз этот сон приснился тебе, мне он может доставить только удовольствие.
1,4 — У вас ведь такой мощный тайный дар, я?то не поняла ничегошеньки в этом проклятом сне…
— Давай рассказывай и не набпвай себе цепу.
— Ну так вот. Расскажу быстренько, а то дон Карлос уже собирается выдать свою муть, я хочу сказать, свою речь, ну, вы понимаете. Так вот. Точно не пбмню, с чего он начался, — конечно, с чего?то да начался..
— Ох, крошка, к делу…
— Дон Марио, да я едва успела открыть рот. Не действуйте мне на нервы, я собьюсь!..
— Ты переходи прямо к делу!..
— Ой, ну и характер, нельзя же так! Слушайте. Я лежала в больничной палате. Там было три койки. Мы — все, кто там был, — лежали по двое.
— Ты, надо думать, была с этим своим женишком, который весьма смахивает на грустного тюленя… Хотя, может, если разденется… Или все равно?..
— Дон Марио, вы не очень?то, ну скажем, тактичны… Вы почему меня не слушаете? Все очень серьезно, клянусь вам.
— Рассказывай, зануда!..
— Так вот, значит, с кем я лежала, не знаю, по крайней мере вначале не знала. Но нам было очень хорошо вместе, уж это точно. Мы очень здорово сочетались… В смысле, я хочу сказать, нам удобно было вдвоем в постели, тепленько, и мы друг другу не мешали… Тем, кто лежали на двух других койках, тоже было очень хорошо. Мы все сознавали, что в этой больнице с нами обращаются замечательно, честно, просто замечательно. В общем, мы были довольны. Я лежала на средней койке, не помпю, говорила я вам или нет. И устроилась на левом боку, где сердце. Это хороший знак или плохой?
— Да к делу ты, черт, к делу!
— Ладно. В углу была еще одна комнатка, в смысле дверь была в еще одну комнатку, напротив двери в санузел… Потому что там и санузел был, знаете, и очень красивый, итальянского образца.
— Снова отступление. Продолжай давай!
—. Продолжаю, продолжаю! В этом самом закутке находился врач. Там у него был кабинетик и множество всяких разностей. Мы все, шестеро больных, ну те, кто там лежали, ужасно любили нашего врача. Ой, прямо ужасно любили! Такой интересный, такой воспитанный, седой, руки такие нежные… Он обычно разгуливал по своей комнатке нагишом и курил сигару, душистую — предушистую. Ой, когда я видела, как он там разгуливает в таком виде, стыдно сказать, но я испытывала такую дивную релаксацию!..
— Слушай, голубушка!..
— Продолжаю, продолжаю! Сейчас будет самое главное. Там было два санитара… Мне?то не было страшно, мне?то всегда эти санитары… Хотя нет, ой — ой, хотя нет, кое?что я у них заметила. Не спрашивайте, что именно, но кое?что.
— Дальше, Долоринас!
— И вот в одно прекрасное утро, в то самое, когда мне снился этот сон… Да, сон?то был цветной, знаете?
— Да — да!..
