ведь я считаю машины той же марки, что и наша, как странно произнести — наша, раньше я всегда так делала, смотрела на угол, где поворот, назначала себе отрезок расстояния или времени и количество машин, если сойдется, значит, он приедет, появится на террасе, поцелует меня, и почти всегда получалось, но теперь?то зачем считать, какой в этом смысл, что за глупость, господи, все считать, считать, все держаться и ждать, возле гаража замедлю шаг, может, удастся рассмотреть татуировку, русалочка, я уверена… И семенит в толпе, огибая по мостовой тот угол, где порнокинематограф, — чтобы не подумали, что она туда, только этого не хватало, — сеньора, разбирающаяся в диетах и в картошке, столь богатой глюкозой, и фосфором, и крахмалом, чудотворной, если сварена на пару, сеньора, которой уже ничто не грозит по милости роскошной статьи из левой газеты — ни рак, ни язва, нп авитаминоз, ни прочие возрастные кошмары, она помолодела, подумать только, какие деньги я ухлопала на врачей, а теперь оказывается, несколько самых обычных картофелин — и можно вылечиться от всего на свете, замечательная штука — такие обеды, можно столько всего узнать, обменяться мнениями, уж не говоря о том, что заводишь знакомства, всегда пригодится на будущее, вот именно, ничего нельзя предвидеть, все в мире так изменчиво, из этих никто не верит в картошку, во — первых, потому, что «Эль пайс» — левая газета, а во — вторых, потому, что им неловко признаваться в том, что они едят картошку, ах что вы, как можно, они кушают лишь ветчину, ветчину и ветчину, выжиги, как же им есть картошку, молодцы, вас же насквозь видно, напускают на себя важность, эта Кон- чона жутко боится рака, теперь?то говорится — «новообразование», не так страшно, но лучше честно говорить — «рак», ладно, ей, бедняжке, несладко, вечно она в гриппе, подозрительное обстоятельство, может, у нее уже одно легкое сгнило или разложилось, или как там в медицине говорится, но уж если по правде, в сущности, она живет такой жизнью, бедная пустышка, теперь она говорит только об иллюстрированных журналах, дамская пресса, что называется, ну и наплела она мне в тот раз про свадьбу герцогини Альбы, никогда ей не прощу, еще бы, можно было подумать, ее тоже пригласили, а сама все нахватала из фотографий в разных журналах, уж я?то знаю, но ведь так принято, нужно произвести впечатление на того, с кем имеешь дело, уничтожить его враньем… Картошка, картошка, вот если бы она помогала от забывчивости, у меня котелок совсем дырявый, не имею представления, где же я оставила машину… И его высокопревосходительство герой дня, в высшей степени сановитый сеньор, что бесспорно, то бесспорно, входит к себе в дом, жилище с максимально усиленной охраной и минимальной квартплатой, специально для правоверных, налогом за излишки не облагается, привратник — одноглазый инвалид войны — щелкает каблуками, берет под козырек; входя в дом, герой дня разглаживает лацканы, рыгает, возможно от скопления газов, сейчас в лифте выпущу, никто не услышит. И молю вас — почти коленопреклоненно — простить мне… — дерьмо, нельзя ни на минуту отвлечься, прищемил руку дверцей лифта, искры из глаз посыпались, а все потому, что повторял обрывки речи, надо думать, я произвел впечатление на этих сукиных сынов, оглоедов, тупоумных голодранцев — …простить мне все те случаи, когда при исполнении моих жизненно важных и естественных обязанностей руководителя и начальника я мог причинить кому- пибудь из вас неприятность, какую?нибудь легкую неприятность, нет — нет, это не годится, в следующий раз придется изменить порядок прилагательных, и кроме того, по — моему, я уже читал где?то нечто похожее, если не по форме, то по мысли, надо соблюдать осторожность, скажу Долине, пусть подберет мне другие слова, почувствительнее, этот пассаж они, наверное, восприняли как нечто знакомое, еще будут потешаться, с них станется, до того ехидные и сволочные, а потом, глядишь, и на магнитофон меня запишут, от них всего можно ждать, ну и окажусь в дерьме; и неплохо бы процитировать Асанью, он сейчас в моде, и Ортегу, тоже снова вошел в обращение, этим остолопам по вкусу определенная эрудиция с этаким левым душком, хотя сами двух слов толком связать не могут, что за сброд, господи помилуй, что за сволота, и вот изволь корми их, подкидывай им, как приманку, похвалы или порицания за работу, чтобы оправдать собственное долготерпение, правильно говорят, что у нас показатели производительности — ниже некуда, какая может быть производительность с этими ротозеями, черт возьми, как глупо получилось — защемил себе руку между дверьми, счастье никогда не бывает безоблачным, скорее всего, меня сглазил кто?нибудь — кто?то из этих бесстыдников, фотограф, или профессор, специалист по сардиноведению, или Лолина, она последнее время что?то очень бунтует, слишком уж, можно подумать, я не заплатил то, что должен был заплатить, а сколько помогал братикам, а того, что старшему подыскал работенку за границей, не простое дело, ему очень и очень нужно было смыться отсюда, будем надеяться, теперь ему не взбредет в голову возвратиться, и мне пришлось купить землю ее родителей, чтобы они смогли расплатиться с долгами, да что там, если бы не я, но ведь тут что, в чем все дело: им всего мало, есть люди, которые считают, что на все имеют право, а может, меня сглазила вдовушка, до чего стала томная в обществе соседа по столу, так льнула к нему, приятно смотреть, ну и вкус у нее, за такой выбор отлупить надо, конечно, покойничек не терялся, да уж, этот мальчик не терялся, ходок был каких мало, наш добрый Федерико, вот уж был бабник, родной матери не пощадил бы, дол- банулся спьяну как нельзя кстати, а то столько было грязи, столько грязи и всяческих мерзостей, ведь бедняжка… Вечно остается какой?то противный осадок, уже эти мне супруги Риус, эти супруги Риус, физиономии такие, словно у обоих запор, а какая серьезность, смех берет, можно подумать, все время стараются мне напомнить, что я сделал и чего не сделал, ну и типы, до чего же мне трудно держать его на привязи, а статьи?то, ну и дерьмо, не статьи, а нечто неудобоваримое, а ведь при нынешней смуте эти Риусы уже ничего собой не представляют, я?то знаю, а им- то откуда знать, ну и твари, зависть проклятая, до чего злобные… А вон идет фотограф, шагает широким шагом, фотоаппарат болтается то на запястье, то на плече, эти люди жмутся под прицелом объектива, сразу видно, и злятся, когда выходят плохо, вот черт, щелкнуть бы этих старух, снимок был бы класс, кто они — две богомолки, точно — заправские ханжи, перебирают, наверное, четки, сидя за столом и грея ноги под свисающей до полу скатертью, а под столом — электрогрелка, которую они выключают время от времени, и кот мурлычет, из дому выбираются за пенсией, кое?как сводят концы с концами, раз в месяц ходят в кино на фильм, рекомендованный для самого широкого зрителя без возрастных и прочих ограничений, а после обеда отправляются на девятины, если еще существуют девятины, и они соблюдают святые часы и прочую дребедень и клянут, наверное, всех встречных — по- перечных, вот тебе образчики прежнего духовного резерва Испании, мужик, небось тоскуют по феррольцу, ниспосланному провидением; а девчонка?то с песиком, собачонка уже наложила кучку, такого кадра нельзя упускать, гениальная штука, полицейский пристает к ней, хочет оштрафовать, но девчонка держится, что называется, классно, молодец твоя мамочка; а эти темные внутренние дворы с галереями тоже кадры что надо, в духе Бунюэля, объектив — свидетель, ладно, хватит забивать себе голову Бунюэлем, он устарел, возьмем кого?нибудь другого, кто помоложе и ближе к нам, Берланга например, Саммерс, Саура, какого дьявола упорно объявлять пределом совершенства то, что в достаточной степени отстало от времени, хороши мы, у нас же законная самостоятельность — нечто недопустимое, нужно повторять, повторять — или повторяться, еще того хуже, вот невезенье, пленка кончилась, еще бы, сколько пришлось потратить на доброго господи на, этот дядя — просто прорва, массу пленки изведешь, пока получится нечто пристойное, чтобы не лезла в глаза эта сальная лысина, замаскированная тремя волосинками, эта выпяченная губа, эта гримаса презрения или ненависти, то и дело появляющаяся у него на физиономии. А его галстуки? Сколько раз я ему говорил, как надо повязывать галстуки и какого цвета, а он повторяет все те же промахи, упрямый гад ретроград, его ничему не выучить, у меня уже есть куча пленок с ним, которых он никогда не видел, а увидит — наделает в штаны, он же урод, урод на самом деле, всем уродам урод, при виде его хочется скрежетать зубами, протухший, прогнивший, ручаюсь, стоит ему поглядеться в зеркало, он мигом перестает петушиться, сучий потрох, старье, бабник, а ничего не попишешь, как ни крути, он все равно что мой отец — и-брат- и — друг — и-почти что любимая, но все когда?нибудь кончится, пусть его фотографирует собственная мамаша, если у него таковая имеется, а нет — пускай поищет под оркестр и кастаньеты, мне уже осточертело лезть из кожи вон, изобретая композиции со знаменитыми полотнами на заднем плане, или с башнями Флоренции, или с куполом собора святого Павла, или с римскими виллами, сколько провалов, но куда денешься, обычная у нас система: кто правит, тот прав, как ни злобствуй на того, кто вершит и платит… пора мне кончать с этим занятием, пусть каждый ищет свое место и обделывает свои делишки, кто получше, кто похуже, я бы с наслаждением нащелкал кучу кадров в этой таверне, вон старики сражаются в карты, блестит цинковая стойка, или вон мальчишки играют в камушки на тротуаре под акацией с нарождающимися листьями… И погружается в уличный грохот профессор- рыбовед, ученый муж, ковыляет по улочке прибрежного квартала, круто спускающейся вниз, к реке и к ночи, роется в хламе только что слышанной болтовни, ну и люди, плети им что хочешь, все сожрут, скажи я им, что эти высокомудрые мерланчики собираются в косяки и уходят метать икру к Огненной Земле, — сожрут, и скажи я им, что в Карибском море водятся рыбки,
Вы читаете Современная испанская повесть
