Современная испанская повесть

снимает особняк. На старика немедленно накинулись со всех сторон (в переносном смысле слова) и стали кричать, что если так рассуждать, то вообще никого приглашать нельзя. Тогда кривому пришлось сделать различие между гостем, который вечером Уходит домой, и гостем, который остается ночевать. Разница гут не в сути, а в степени, уточнил Клешня. Я по — прежнему стоял на лестнице, припав ухом к двери, и старался не проронить ни слова. В пылу спора жильцы совсем забыли обо мне; возможно, так продолжалось бы до глубокой ночи, если бы не спасительное появление сеньора Дамиане, переписчика. Он сухо приветствовал меня как знакомого незнакомца, поскольку никто не дал себе труда представить нас друг другу, и открыл дверь своим ключом. Естественно, воспользовавшись случаем, я проскользнул вслед за ним. Все были так увлечены беседой, что ничего не заметили. Наш писака получил деньги за сверхурочную работу, и теперь в кармане у него лежал лотерейный билет. Семья питалась впроголодь, но двадцать пять песет на лотерею находились всегда. Воспользовавшись всеобщим замешательством, сеньор Дамиане решил потереть билет о горб старухи. Переписчик был суеверен. Однако исполнить задуманное оказалось не просто: хозяйка ни минуты не стояла на месте. Бедняга и так и сяк вертелся у нее за спиной, пытаясь осуществить задуманное. Он так суетился, что в конце концов сеньора Ремей заметила его маневры, и разговор резко изменил тему. Неизвестно почему, к великому неудовольствию старухи, все вдруг принялись выяснять, выигрывает ли билет, если им потереть о спину горбуна. Сеньора Ремей, услышав такое, возмутилась до глубины души: она не признавала себя горбатой и дефект своего телосложения называла искривлением позвоночника. Старик тоже вознегодовал и закричал, что не потерпит подобного издевательства, что все это козни злобных невежд и еще не известно, кто здесь болван! Тут один из присутствующих — в суматохе я не понял, кто именно, — сказал, будто негры приносят такую же удачу, как и горбатые. Негр ужасно разозлился, сделал слишком резкое движение и головой задел скромную люстру под потолком. Во все стороны брызнули осколки, и у бедняги по лицу потекла кровь. Его подружка завизжала, а старуха стала требовать немедленного возмещенпя убытков, жалея разбитую люстру. Одна только жена переписчика догадалась оказать Негру первую помощь. Порез на лбу оказался поверхностным, и молодой человек ничуть не расстроился. Пожалуй, даже напротив — он единственный сохранил полное спокойствие. Когда старуха заговорила об уплате, Негр осведомился, что опа думает по поводу разгрома, учиненного в его, комнате. Возможно, под влиянием недавних событий он успел забыть о своем решении не платить за квартиру. Подруга напомнила ему об этом, но Негр продолжал вести разговор так, как будто хотел получить деньги сию же минуту. Старик заметил, что сейчас речь не о деньгах, а о пребывании в доме чужих людей, и только тут увидал меня среди собравшихся. Не осмеливаясь осуществить прямое нападение, кривой накинулся на Жуана и потребовал моего немедленного изгнания, в противном случае он за себя не ручается. Брат Сильвии возразил, что здесь нет ничего удивительного: за такого подозрительного типа, как наш хозяин, вообще никто поручиться не может. Последние слова опять изменили ход беседы, но жильцы уже заметно утомились и вскоре разбрелись но комнатам. Сильвия взяла меня за руку и увела к себе, а Жуан в гордом одиночестве еще долго выяснял отношения со стариками. Мы поощряли его мужество громкими аплодисментами, а иногда даже кричали «ура!», чтобы подбодрить беднягу. Когда Жуан наконец махнул рукой и вернулся в спальню, он едва дышал. Дабы восстановить иссякшие силы супруга, жена достала бутылку коньяку, хранившуюся для особо торжественных случаев. Брат Сильвии горько сетовал, что теперь за целый вечер не сможет напечатать ни строчки. Тем не менее, выкурив сигарету, чтобы коньяк не ударил в голову, он уселся за кухонный стол, где стояла машинка, лежали книги и листы бумаги. Жуан переводил новеллу Генри Джеймса. За неимением словаря он обходился своими силами. Познания молодого человека в области английского были весьма поверхностными, и добрая половина слов оставалась непонятой. В тех случаях, когда контекст не помогал, Жуан, ни капли не смущаясь, вставлял несколько строк от себя. Мне не довелось прочесть перевод, да и сомневаюсь, чтобы его где?нибудь опубликовали. А то было бы любопытно взглянуть на плод этого вынужденного сотрудничества. Машинка трещала вовсю, и никто даже не пытался заснуть. Скуки ради мы начали обсуждать недавние события. Жуану наша болтовня нисколько не мешала; лежа напротив, когда попадался слишком трудный абзац и приходилось останавливаться и придумывать что?нибудь подходящее взамен, он прерывал работу и вставлял несколько слов в нашу беседу. Неудивительно поэтому, что вскоре разговор сам собой перешел на литературную тему. В этой области познания Жуана и его супруги оказались неистощимыми. Они перечитали все на свете. Интересно только, где и когда, ведь в комнате почти не было книг. Тем не менее оба уверенно рассуждали обо всех знакомых и о некоторых совершенно незнакомых авторах. Жуан так и сыпал именами: Эптон Синклер, Синклер Льюис, Льюис Стоун… Последний, правда, был киноактером, но в фильмах Жуан тоже здорово разбирался. Генри Джеймс, Джеймс Джойс, Джойс Кэри, Кэри Грант… И так далее. Он говорил о писателях как о хороших знакомых, которые охотно делятся с ним своими мыслями. Создавалось впечатление, что он лично присутствовал при ссорах Кафки с отцом, он наизусть зпал предсмертное письмо Маяковского и был в курсе всех сплетен: Эзра Паунд сидит в сумасшедшем доме, Элиот собирается принять католицизм, Папини[11] уже написал восемьсот страниц своего «Страшного суда», книги, которая успела сменить дюжину названий… Он знал решительно все. Во время беседы брат Сильвии продолжал стучать на машинке, как будто разговаривать и переводить одновременно проще простого. Так могло бы продолжаться до утра, если бы во втором часу на пороге комнаты не появилась супруга переписчика и не попросила нас замолчать. Дети до сих пор не сомкнули глаз и не переставая плакали. Увлеченные болтовней Жуана и его жены, мы их даже не слышали. Решено было укладываться спать, к немалому огорчению переводчика, который как раз ощутил прилив вдохновения. Подозреваю, что вдохновила его пачка сигарет, купленная мною в результате нашей кинематографической деятельности. На следующий день там не оказалось ни одной сигареты, но зато окурков полно — около двадцати. Жуан, узнав, что я их собираю, счел такой выход вполне подходящим. Раз уж сигареты наши, не стоит устраивать из?за них проблем, сказал он. В восемь брат Сильвии был уже на ногах и вскоре снова уселся за машинку. Мы все давно проснулись, потому что детишки Дамиане вставали рано и, освеженные сном, расходовали энергию в самых буйных играх, которые только могли придумать. Возле умывальника, как всегда, выстроилась очередь. Умывальник стоял в коридоре, и мыться приходилось на виду у всех. Если кто?нибудь хотел ополоснуть ноги, он брал ведро и наполнял водой из?под крана. Некоторые, правда, делали попытки мыть ноги прямо в рако вине, однако старуха тщательно за этим следила и ни в коем случае не позволяла. Однажды Негр даже решил выкупаться целиком, но хозяйка схватила метлу и погналась за ним по коридору. Молодой человек не воспринял ее действия всерьез и стал носиться по квартире, легко преодолевая барьеры в виде стульев, которые выставляла на его пути старуха. Говорят, тогда все соседи столпились в прихожей сеньоры Ремей, чтобы поглазеть на удивительные гонки. Но я не верю. Негр, при его?то росте, не мог беспрепятственно бегать по квартире, не стукаясь головой о притолоки. Так или иначе, благодаря старухиным порядкам вымыться не было никакой возможности, но я ни разу не слышал, чтобы жильцы жаловались. Все они ходили в большей или меньшей степени грязными; Жуан, правда, утверждал, будто это не грязь, а признак богемности. Ополоснув лицо и руки, мы с Сильвией, слегка умытые, вышли на улицу, взяв с собой тощий ломоть хлеба, полученный в качестве завтрака у жены Жуана. Накануне пришли ответы из контор, куда мы писали, и поэтому прежде всего предстояло сделать несколько обязательных визитов. Однако ни один из них не увенчался успехом. И вот наконец судьба преподнесла нам подарок в виде объявления одинокой старухи, которая искала себе образованную и хорошо воспитанную девушку. Сильвии показалось, что она отвечает обоим требованиям, и мы немедленно, даже не пообедав, отправились по указанному адресу. То есть я остался на улице, а Сильвия поднялась наверх. Ждал я долго, но зато, когда девушка вернулась, лицо ее сияло. Полный триумф. Старуху требовалось развлекать с девяти утра до восьми вечера за обед и десять песет в день. Бедняжка была парализована и не выходила из дому. Ночевать девушка могла у себя, так как на ночь ее сменяли монахини. Плата сразу показалась мне недурной, даже щедрой, что довольно странно для человека в летах. С возрастом люди обычно становятся скупыми, особенно те, у которых есть деньги. Позже нашлось объяснение такому великодушию. Старуха была сущим дьяволом, и, кроме монашек, которым положено Жертвовать собой ради ближнего, никто ее вынести не Мог. Однако, пока это обстоятельство оставалось для нас тайной, Сильвия просто сияла от счастья. Девушке хотелось поскорее обрадовать родных, и мы поспешили домой. Мы ожидали определенных затруднений, но не могли предположить, что дело зайдет так далеко. Старик караулил дверь с полудня и, чтобы не прозевать нас, даже обедал в прихожей. Услышав стук, он носмотрел в глазок и, убедившись, что это мы, велел мне убираться куда подальше. Я не хотел подводить девушку и собрался било уходить, но она не пустила. Войдем вместе, уверенно сказала Сильвия. Каким образом, оставалось загадкой. Через глазок