звон и грохот сокрушаемых предметов. Негр и его подруга, в чьей комнате мы находились, настойчиво требовали возмещения убытков, а Сильвия по меньшей мере дважды выругала бесстыдника, который щипал ее за бока. Тут кто?то опрокинул ночной горшок, и паника сменилась хохотом, к великому неудовольствию старухи; та оставалась серьезной и твердила, что все это подстроили нарочно, с целью незаметно похитить подсвечник. Нас она обвиняла в сообщничестве. Тем не менее хохот не утихал. Наконец Жуан, вдосталь насладившись содеянным, повернул выключатель. Может быть, он поступил так потому, что его жену тоже не оставили без внимания чьи?то нескромные руки. При свете лампочки комната имела такой вид, точно по ней прошелся тайфун. Сыновья переписчика спрятались под кроватью и забавы ради дергали за ноги всех, кто имел несчастье пройти мимо. Сильвия, жертва их изобретательности, растянулась на смятом ковре, а старуха шарила руками по стенам, точно забыла, где находится дверь. Шагу пельзя было ступить, чтобы не споткнуться. К нам вернулось серьезное настроение; Негр призвал всех в свидетели того, что сеньора Ремей — именно она, и не кто иной, как она, — разорила их до нитки. Затем Негр заявил, что хозяйка не выйдет из комнаты, пока не заплатит все до последней песеты, и тут же принялся называть цифры, округляя как только можно. Старуха было запротестовала, но угодила рукой в лужу, которую малышка оставила между кроватью и ночным столиком, — кстати, уже вторую за сегодняшний вечер. Один из мальчишек Дамиане — конечно, не без умысла — тоже внес свою лепту. Так по крайней мере утверждала подруга Негра, совершенно мокрая. Жуан уже собирался было уйти, но задержался на минуту и предложил в целях расследования сдать мочу на анализ. Все развеселились и закричали: давайте, давайте! Но жена Негра схватила горшок и выплеснула остатки содержимого в раковину на кухне. Последнее несколько позднее старуха обнаружила по запаху. Скандал немедленно возобновился, так как хозяйка клялась, что моча была многодневной давности, а подруга Негра обвиняла во всем детишек. Тем временем Клешня, утомленный суматохой, уселся и стал пересчитывать убытки сам. По его словам выходило, будто ущерб не составляет и двухсот песет. Негр сказал: прибавь еще ноль — и то будет мало. Старик согласился, но предложил организовать складчину. Услышав это, все заволновались и устроили оживленную дискуссию. В конце концов Негр потерял терпение и выгнал нас вон. Последним его решением было возместить убытки за счет квартплаты. Услыхав подобную ересь, старуха наотрез отказалась выйти из комнаты, но Негр схватил ее и вытащил в коридор, захлопнув дверь перед самым носом. Очутившись на своей территории, хозяйка еще полчаса кричала, что, скорее, даст себя зарезать и что пропавший подсвечник гораздо дороже неизвестно кем поломанного хлама. Старуха утверждала, что похититель — именно Негр; хоть ои и чернокожий, все равно не имеет права платить такой черной неблагодарностью. Жуан с женой, Сильвия и я отправились к себе и снова принялись за салат. Не успели мы закурить сигареты, как в коридоре опять раздались вопли — и какие! Сеньора
Ремей, стоя на пороге, приглашала всех самим посмотреть — или, вернее, понюхать. Мы повиновались и впервые за весь вечер пришли к единому мнению. Тогда старуха стала изо всех сил колотить в дверь Негра, крича, что кое у кого нет и намека на воспитание и хороши мы все будем, если каждый начнет выливать горшки в комнату соседей. В конце концов дверь распахнулась, и на пороге появился Негр. Воспользовавшись минутным затишьем, он сказал, что, если его сейчас же не оставят в покое, пусть пеняют на себя. Кроме того, кухня — вполне подходящее место для подобных дел. Мы поняли, о чем идет речь. У старухи не нашлось на это возражений, и она удалилась, крича, что Негр может складывать чемоданы: таких жильцов ей ни за что на свете не надо. Сеньора Ремей, видите ли, не привыкла иметь дело со всяким вонючим сбродом. По пути на кухню хозяйка попыталась поведать нам свою родословную, сплошь состоявшую из особ знатных и даже, как мне показалось, отмеченных наградами. Однако нас мало интересовали их высокие достоинства. Мы обнаружили, что уже очень поздно и пора ложиться спать. Я по — братски разделил матрас с Сильвией, вытащив его из?под кровати. Кажется, меня действительно допустили в дом, поскольку пи у старика, пи у его жены мое появление возражений не вызвало. Однако следующий день показал, сколь глубоко было это заблуждение. Благодаря не совсем обычным обстоятельствам в первый вечер на меня почти не обратили внимания, зато наутро, когда мы с Сильвией уже намеревались отправиться в вестибюль «Вангуардии», старик набросился в коридоре на Жуана и заявил, что комнаты, кажется, на гостей не рассчитаны; кроме того, хозяип посоветовал впредь быть умнее и не водить в дом подозрительных типов. Да, он знает, Жуан и раньше оставлял ночевать случайных знакомых, но после пропажи подсвечника не желает больше видеть в доме чужих. Очевидно, перебрав за ночь все возможные варианты, супруги решили обвинить в краже гостя. Жуан защищал меня как мог, уверяя, что я проживу в квартире совсем недолго, только до тех пор, пока не пайду подходящего жилья. Поскольку разговаривать спокойно в доме было не принято, мужчины быстро перешли на крик, выясняя этот несложный вопрос. Жуан заявил, что имеет право делать у себя что захочет и приглашать кого захочет, ведь комната принадлежит ему. Старик с такой точкой зрения не согласился и добавил, что отныне лично займется этим делом и найдет другие средства. Жуан тут же ответил ему каламбуром, в котором упомянул имя жены хозяина; тот удалился в такой ярости, что, по словам молодого человека, сам себя щипал за ляжки. Как бы там ни было, соображал Клешпя туго, и это позволило нам прожить спокойно еще несколько дней. Утро мы с Сильвией посвящали чтению бесплатных номеров «Вангуар- дии», а по вечерам обходили те конторы и учреждения, где поменьше претендентов. Не будь моя спутница такой невежественной, она давпым — давно нашла бы работу. Но девушка ничего не знала и не пыталась узнать. Кое — где ее охотно бы взяли просто за красивые глазки, но при этом намекали, какого рода услуги им требуются, и Сильвия отказывалась; только на четвертый день пам подвернулась роль в массовке на киностудии. Там собралось человек двести, и всем тщательно разрисовали физиономии, дабы придать соответствующий вид. Наша сцена длилась какие?нибудь две минуты, но повторяли ее раз сто. Под вечер режиссер, кажется, успокоился, нам заплатили по пятьдесят песет и отпустили на все четыре стороны. Однако блаженство оказалось недолгим. С эгоизмом, свойственным молодости, мы решили отметить первую удачу и в результате к вечеру снова остались без гроша в кармане. Чтобы избежать упреков, решено было ничего не говорить брату Сильвии. О нашем участии в фильме так никто никогда и не узнал. И надо же, неприятности начались в тот же день. Старик, обдумав случившееся, насколько позволяли ему извилины, заявил, что комната, может быть, и принадлежит Жуану, но проходят- то в нее по хозяйскому коридору. Открыв нам дверь — у Сильвии не было ключа, так как на каждую семью полагалось только по одному, — Клешня безо всяких разговоров впустил девушку, а мне преградил дорогу, вытолкнул меня на площадку и захлопнул дверь перед самым носом. Я слишком растерялся, чтобы что?либо предпринять, но из квартиры скоро подоспела помощь. Сильвия обо всем рассказала Жуану, который воспринял действия Клешни как личное оскорбление. В прихожей раздались громкие голоса и шум борьбы. Разговор шел на повышенных тонах, и я отчетливо слышал каждое слово. Хоть коридор и не сдается, доказывал Жуан, право передвижения по нему должно быть свободным не только для квартирантов, но и для их гостей, так как это единственный путь в комнату. Однако старик не уступал: в конце концов, он здесь хозяин, и жильцы пользуются коридором не по праву, а из милости. Очевидно, бедняга совсем не соображал, что говорит. Шуан расхохотался и спросил, как это он пришел к таким противозаконным выводам. Клешня, конечно, ни к чему такому и не думал приходить, но ответил, что ни перед кем не обязан отчитываться. Брат Сильвии возразил, что, разумеется, не обязан, но все?таки можно было бы говорить повежливее, это ведь совсем не трудно. Дальше я не понял ни слова: оба заговорили одновременно и с такой убежденностью, что совсем перестали слышать друг друга. Я по — прежнему стоял на лестнице и терпеливо ждал, чем же закончится поединок, не подозревая, что все только начинается. Это стало очевидно, когда вмешалась старуха. Стоило ей заслышать крики — она не могла усидеть на месте. Скандалы при — тягивали сеньору Ремей, как мед — муху. Хозяйка внесла в спор еще большую неразбериху, напомнив о пропаже подсвечника. Разговор принял неожиданный оборот, и я совсем отчаялся что?либо понять. Старуха опять пригрозила позвать полицию, но Жуан ответил: пожалуйста, пусть зовет, все равно сама первой окажется вне закона. Не знаю, откуда он такое взял, да и правда ли это, но брат Сильвии сказал, что в комнаты можно пускать только трех жильцов, а у стариков их десять, включая ребятишек, которые тоже люди и имеют бессмертную душу. Его слова произвели на хозяйку некоторое впечатление и даже заставили на минуту замолчать. Но тут подоспели другие квартиранты, и дискуссия возобновилась с новой силой. Теперь уже говорили не только все сразу, по и обо всем сразу. Наружу выплыли давние и недавние обиды, а кто?то даже посетовал па погоду, чем окончательно сбил спорящих с толку. Думаю, что это сказал Жуан — единственный человек, не утративший чувства юмора. Остальные слишком отупели от нищеты. Когда же разговор вновь вернулся к изначальной теме, хозяин — жильцы из принципа приняли мою сторону — заявил, что если кто хочет звать гостей, пусть
