покрывающие днища пароходов, из-за чего время от времени судно приходится ставить в док для очистки.
Жаркое Красное море оказалось не таким уж страшным, так как нас овевал освежающий ветер, но пустынные берега и острова, выжженные солнцем, имели угрюмый и неприветливый вид, и мы не видели там ни признака растительности. Вокруг было безлюдно. Только на некоторых островах в самых высоких местах виднелись башни маяков, свидетельствующие, что и здесь изредка попадается живая душа.
Наконец, мы подошли к Суэцкому каналу и бросили якорь вблизи группы пароходов, ожидавших разрешения на вход в канал. Обычно по Суэцкому каналу можно было проходить без особой задержки. Но на сей раз, в силу военного положения, объявленного Египтом по случаю войны в Палестине, пароходы пропускались караванами по десять — пятнадцать судов сразу, одно следом за другим на расстоянии полукилометра. Прежде чем разрешали пройти канал, производилась тщательная проверка судовых документов.
Караваны одновременно выходили с обоих противоположных концов. Встречались же они и расходились в том месте, где канал проходил через так называемое «Большое горькое озеро».
По дороге мы встретили американский грузовой пароход, который, вопреки правилам, шел в одиночку. Чтобы пропустить встречный караван, он почти впритирку прижался к берегу.
С самолета канал мне больше нравился, чем с парохода. Теперь было видно, что облицовка берегов во многих местах осыпалась, а в тех местах, где она совсем отсутствует, берега обрушились, и песок занес края канала. Здесь копошились сотни полуголых арабов, вручную очищая русло от песка и ремонтируя обвалившуюся облицовку. Навстречу нам и перегоняя нас, по шоссе вдоль канала мчались грузовые и легковые машины, по обочинам дороги арабы ехали верхом на мулах и вели навьюченных верблюдов. Пролетели английские военные самолеты, видимо, поднявшиеся с расположенного где-то здесь вблизи аэродрома. Между пальмовых рощ виднелись белые палатки лагеря английских войск, на низеньком «виллисе» вдоль шоссе промелькнула группа английских офицеров.
Среди официальных цифр о количестве грузов и людей, проследовавших через канал, скрыты сведения о пушках, танках, самолетах и солдатах, отправляемых для убийств и истязаний населения Индонезии, Вьетнама, Малайи, Индии и Индокитая.
Самые различные суда встречались нам в Красном море. Быстроходный белый пассажирский пароход под французским флагом с нарядными пассажирами на палубе, грузовые пароходы разной величины под разными флагами. Вот вдали появилось низенькое судно довольно странной формы. Рассматриваем его вблизи; оказывается, это английское десантное судно с огромной обрезанной кормой. Пришвартовавшись задом к берегу, оно может выбросить из открывающейся кормы сотни людей с полным вооружением.
При входе в Суэцкий канал встретили полугрузового «Египтянина», палуба которого была набита до отказа людьми в убогих белых одеждах с белыми повязками на головах. Лоцман араб, сопровождавший нас по каналу, всмотревшись в пассажиров встречного парохода, замахал руками и что-то прокричал, а затем объяснил нам, что это едут из Порт-Саида мусульмане-паломники из Северной Африки и с Ближнего Востока в порт Джидду, расположенный на восточном побережье Красного моря. Оттуда они автобусом или пешком преодолевают восьмидесятикилометровый знойный путь от Джидды до Мекки, чтобы поклониться святым местам и реликвиям ислама.
Совершив путешествие в Мекку, мусульманин, отдавший все свои собранные годами трудовые сбережения «мутавифу» (лицо, обслуживающее паломников), возвратится домой, получив звание «хаджи» (паломника).
Наш пароход медленно вошел, наконец, в Порт-Саид мимо памятника Лессепсу, организатору и строителю Суэцкого канала.
Остановились на якоре в трехстах метрах от берега. На борту вскоре появился «шипчандлер» (агент, снабжающий суда провиантом). Это — старик-араб, хорошо говорящий по-русски. Он предупредил, что сейчас в Порт-Саиде военное положение по случаю войны с государством Израиль в Палестине. Поэтому пассажирам и командам многих иностранных пароходов выход на берег не разрешен. «Шипчандлер» не скрыл своего удовлетворения. Такая ситуация ему наруку, так как капитаны судов, команда и пассажиры вынуждены производить все закупки через него; заработок его возрос.
В порту у причала и на якорях стояло несколько пароходов, один из них в это время грузился углем из баржи. На сходнях копошились сотни покрытых угольной пылью грузчиков, переносивших на головах корзины с углем с баржи на пароход.
Казалось бы, куда удобнее и быстрее грузить уголь с помощью механизмов! Но при той безудержной эксплоатации, которой подвергают здешнее население империалисты всех мастей, ручной труд — самый дешевый «механизм» в этих странах.
После двухчасовой стоянки в Порт-Саиде мы вышли в Средиземное море. Постепенно город с его минаретами и многоэтажными домами скрылся за горизонтом.
Средиземное море встретило нас спокойно, но через несколько часов разыгралось волнение. Большие волны ударяли в борт парохода, порой захлестывая палубу. Клетки с обезьянами пришлось поднять на горловину трюма и крепить проволокой. Некоторые из моих питомцев плохо переносили качку, сидели со скучным видом, ничего не ели; очевидно, они были подвержены морской болезни, как и многие люди. К счастью, погода вскоре улучшилась. Море успокоилось, на его гладкой поверхности вблизи парохода появились стада резвящихся дельфинов. Завидя их, гелады судорожно цеплялись за сетку, испуганно покрикивали, им вторили павианы, оглашая пароход резкими сигналами опасности. Только мартышки, забившись в глубь клеток, молча сидели, прижавшись друг к другу.
Нередко радист сообщал капитану, что пароход такой-то передает о замеченной в таком-то месте мине. В Средиземном море все еще встречается немало плавающих мин — это последствия войны.
По пути мы встретили нашу китобойную флотилию во главе со «Славой», направляющуюся в Южное полушарие на промысел. Наш капитан оживился — эта встреча напомнила ему о тех временах, когда служил на китобойном судне «Алеут». — Любопытно, — говорил капитан, — что несколько лет я плавал на грузовом пароходе по тем местам, где водились киты, и ни разу их не видел. Но как только пересел на китобойный пароход, я не только видел ежедневно по нескольку штук китов, но и успешно охотился на них, и приходилось удивляться, как я их раньше не замечал.
Слушая капитана, я вспомнил, что, находясь в местах, где водятся кобры, удавы и леопарды, я тоже как-то мало и редко замечал их, очевидно, потому, что все мое внимание поглощали обезьяны.
Мы пересекли Средиземное море, прошли Эгейским морем мимо его многочисленных островов и, наконец, вошли в Дарданельский пролив. Местами он настолько узок, что на обоих берегах отлично видны люди и постройки.
Через Мраморное море, Дарданельский и Босфорский проливы мы шли в сопровождении турецкого лоцмана, маленького, худощавого человека, одетого в новую морскую форму, довольно хорошо объясняющегося по-русски. Когда-то он был капитаном парохода, плавал по Черному морю и бывал в наших портах. По внешности он был больше похож на грека, чем на турка. Я спросил: «Не грек ли вы?» — Он уклончиво ответил: «Все, кто живет в Турции, по национальности турки». Я невольно вспомнил рассказы Мушега, охотника из Аддис-Абебы, о том, как турки «разрешали» армянскую проблему.
Мы проходили Босфор перед заходом солнца, освещавшего последними лучами Стамбул с многочисленными мечетями; над которыми возвышалась Айя-София. Это великолепное здание было построено как христианский собор еще во времена Византии, когда Константинополь принадлежал грекам.
Солнце опускалось все ниже, и город медленно исчезал вдали, покрываясь вечерней мглой.
По выходе из Босфора в Черное море капитан взял прямой курс на Сухуми. Мне надо было торопиться с ловлей «свободных пассажиров», чтобы посадить их в клетки и приготовиться к разгрузке.
В ловле мартышек приняла участие почти вся команда. Мы изготовили и расставили примитивные ловушки повсюду: в подшкиперской, куда на ночь обезьяны прятались от холода, в каютах, куда они залезали, чтобы чем-нибудь поживиться. В машинном отделении одну мартышку поймали попросту за хвост. Только одна беглянка оказалась неуловимой, она не шла ни в какие ловушки и почти весь день проводила на мачте, спускаясь только, когда вблизи не было людей, чтобы подобрать корм, выпавший из клеток, или напиться, вытянув поилку из клетки. Она так и осталась на пароходе, и только из Новороссийска, куда он ушел, высадив нас в Сухуми, в питомник пришла телеграмма: «Зверь пойман, посажен на цепь». Посланный
