Ага, вот и первый кончик. Запомним его местонахождение по ощущениям, благо это легко, потому что природные нити воздушнее и много пушистее на ощупь, чем те, что составляют заклинание.
Что ж, исток найден, теперь можно потянуть, высвободить, ослабить, скатать в клубок и спрятать в «шкатулку». Конечно, мест основных креплений должно быть не менее четырех, по числу Источников, но даже разрыв одной связи существенно ослабит действие заклинания. Начать, что ли? Или все же попробовать прежде пробраться вглубь? Туда, где бьется чье-то маленькое сердце?
Думаю, это похоже на танец. Безумный. Нелепый. Уродливый и прекрасный одновременно. Жаль, что я не могу видеть себя со стороны. Правда, в такие минуты меня и не существует. Есть только жар и холод, перекатывающиеся волнами внутри моей плоти, под самой кожей. Холод притягивает, жар отталкивает. Уклониться от прилипчивых объятий одного кружева, раздвинуть острые клыки капкана другого, подобрать и подтянуть подол третьего, откинуть в сторону, чтобы сделать шаг в безопасное место. Все очень просто. И очень трудно. Потом я буду усталый, но донельзя довольный. Как и всегда, когда заканчиваю работу. И стремясь поскорее приблизить миг удовлетворения, следовало бы…
Нет. Не сегодня. Не сейчас. Если бы в нагромождении нитей не запутался человек, я бы вообще разобрал чары с самого порога. Не сходя с места. В крайнем случае, разорвал бы.
Шаг. Оборот. Два шага. Оборот. Влево. Вправо. Танцы не бывают для одного, но я и не один. Вместе со мной танцует целая вереница нитей. Вашу руку, невидимая госпожа, и закружимся в танце! Быстрее, еще быстрее, еще…
Все. Нашел. Тугие пучки, разбегающиеся в стороны. Перекрученные. Очень густые. Их всего пять или семь, но уж слишком причудливо они пересекают друг друга… Или растут из одной точки? Похоже. Но мне не нравятся мои ощущения. И беда в том, что я не могу сейчас нащупать чужую плоть обычным образом. А то, что дрожит под моими пальцами… Это даже не отдельные клочья, а настоящее мочало, спутанное, оплавленное, лишенное формы. Значит, мне нужен свет. Свеча есть, остается только зажечь. Это так просто, когда у вас под рукой множество туго натянутых нитей: нужно лишь обернуть одну из них вокруг фитиля и потереть. Совсем чуть-чуть. Просто переместить взад и вперед, и вот уже золотистый огонек взвивается над толстой восковой палочкой, освещая…
Всеблагая мать!
Я бы выронил свечу, если бы вообще чувствовал, что держу ее. И с радостью бухнулся бы в обморок, если бы умел. А еще правильнее было бы зажмуриться, повернуться и быстренько убраться подальше от того, что находилось передо мной. Потому что человеком ЭТО уже невозможно было назвать. Хотя оно все еще дышало и продолжало жить.
Должно быть, мальчику всего лет семь или восемь, по крайней мере, кости, которые сохранились в целости, указывают именно на такой возраст. Но боги, как же их мало! Руки и ноги… Да их просто не осталось. Словно кто-то взял и выкрутил конечности ребенка, как белье. Выкручивал, пока не размолол все мышцы на отдельные волокна, а кости не превратил в мелкое крошево, продолжающее… висеть в воздухе длинным окровавленным шлейфом. Тьфу! Меня сейчас вытошнит. И очень хорошо вытошнит. Вот только легче не станет. Ну хоть опорожню желудок и…
Напряженно сомкнутые веки на искаженном страданиями лице дрогнули, раскрываясь. Должно быть, из-за внезапно вспыхнувшего посреди темноты огонька свечи. Не смотри на меня, малыш, всем, чем могу, заклинаю, только не смотри!
Оловянные лужицы ничего не выражающих глаз. Ему даже уже не больно. А как только из тела уходит боль, уходит и жизнь. Он умер. Или ненадолго задержался на самом Пороге. Я не смогу помочь. Ничем. И никто бы не смог, потому что жгуты чар проходят сквозь кажущееся целым тело, а значит, и внутренности ребенка — сплошное месиво. Стонал, говорите? Нет, он кричал. Пока не сорвал голос и не понял, что помощь не придет. Но в светлых, уже почти невидящих глазах… Мне кажется? Или он все-таки ждал? И теперь думает, что дождался?
— Привет, малыш.
Искусанные губы шевельнулись:
— При… вет. Я те… бя… знаю?
— Нет, я гость в твоем доме. Всего лишь гость. Твой дедушка попросил найти тебя и привести. Все волнуются. Ты же не хочешь, чтобы твоя семья волновалась?
— Нет…
Он попытался качнуть головой, но вышло больше похоже на судорогу всего распятого в пустоте изломанного тельца, и меня замутило еще сильнее. Но отводить взгляд все равно нельзя. Иначе с мальчиком случится то же самое, что с моим отцом. И снова из-за моей слабости.
— Ты, наверное, устал и проголодался? Ничего, сейчас я отведу тебя к дедушке… Он не будет ругать тебя, не бойся. Он мне обещал, что не будет.
— Прав… да?
— Конечно, правда! Он же добрый, твой дедушка. Просто притворяется строгим, потому что думает, иначе ты не будешь его слушаться. Вот такой он смешной.
А улыбка почти обыкновенная. Так мог бы улыбаться любой малыш.
— Мы сейчас возьмем и пойдем к дедушке… — Боги, что я несу?! КАК пойдем?! — Я тебя отнесу, хорошо?
— Хоро… шо…
Но сначала нужно разобраться в путанице нитей, исходящих из… Все-таки одна начальная точка? Да. Прямо на груди. Маленькое зернышко жемчуга в оправе, подвешенное на тонкую цепочку. Амулет? Какое отношение он может иметь ко всему случившемуся? Ну-ка, взглянем поближе…
Вот в чем дело! Да какой же бездарь его заклинал?! Топорщится во все стороны кончиками нитей, словно еж иголками, неудивительно, что зацепился за построения охранного заклинания, увлек чары за собой и… Убил невинного ребенка. А ведь наверняка был оберегом. Впрочем, и остается: ему-то ничего не сделалось! Сейчас я его высвобожу, заодно и точку напряжения уберу, и тогда… Все будет кончено. Быстро и просто. Мальчик не почувствует прихода смерти, не будет испытывать боль. Он и так должен был умереть, если бы не многослойная сеть заклинания, отправившись бродить по которой волны, вызванные пульсом жертвы, попавшейся в ловушку, теперь возвращались обратно, заставляя сердце вздрагивать и притворяться живым. Как только я уберу амулет, узел исчезнет, сеть распадется, и колебания стихнут. Навсегда.
Так и нужно поступить, но я уже свалял крупного дурака! И теперь светлые глаза смотрят на меня с остатками надежды:
— И… дем… дедуш… ке?
— Идем, малыш. Конечно, идем!
Только не показывать вида. Только не плакать. У меня есть дело. Я сделаю свое дело. Я смогу сделать. Я умею. Никто больше не умеет. Только я. Значит, должен.
Правая рука пусть пока лежит на амулете, а левая пробирается сзади, через скопление порванных мышц и треснувших костей. Так, чуть раздвинем ребра, вернее, их осколки, еще чуть-чуть, медленно, осторожно… Прямо в горячечное сплетение спекшихся нитей… Плоть поддается легко и привычно. Да, убивать просто. И мое вмешательство снова убийственно. Но оно позволит мальчику прожить еще несколько минут. Тех самых минут, которых хватит, чтобы сказать…
— Дедуш… ка… я… боль… ше… не бу… ду…
Он перестает дышать раньше, чем мои пальцы прекращают ритмично сжиматься на маленьком комке сердца. Мальчику нужно было всего лишь попросить прощения у любимого дедушки. Все эти долгие часы ребенок думал только о том, что заставил взрослых переживать и бояться за него. Какая глупая мысль… Но ее хватило, чтобы не дать ниточке жизни оборваться. Какое-то время.
Я что-то шепчу, словно в моих руках все еще лежит холодеющее тельце. Все еще разговариваю с мальчиком. То ли что-то рассказываю, то ли о чем-то прошу. А пальцы левой руки все еще сжимаются и разжимаются, не в силах выйти из ритма, давно уже никому не нужного. Не нужного вот уже целую минуту. Две минуты. Три. Четы…
— Да сделайте же что-нибудь, маг вы или нет?!
— А что я могу?
— Да хоть усыпите! Вы что не видите, у него вены вздулись на лбу так, что еще немного, и лопнут!
