доверила ей управление своими меблированными комнатами, разрешив ей за этот труд пользоваться бесплатно комнатой. Эта добрая и святая женщина заинтересовалась мной, освободила меня от грубой работы и стала давать мне уроки. Ей я обязана своим развитием. Она же пробудила во мне первые подозрения относительно незаконности моего пребывания у Видеман и усиленно старалась оживить во мне самые смутные воспоминания о моем раннем детстве. Это время было самым лучшим в моей жизни, так как позже у нас поселились две старые актрисы, Леклерк и Пиньоль, у которых явилась несчастная мысль сделать из меня опереточную актрису. О следовавших за этим противных годах я не скажу ничего. Я всегда питала отвращение к сцене, и это было тяжелым учением. Но не в этом дело. Мне исполнилось уже тринадцать лет, когда в мои руки попало существенное воспоминание о моем детстве. Когда Видеман известила о своем приезде, я должна была прибрать комнату, которую она всегда оставляла себе. Там, в старой шифоньерке я нашла забытый дорожный мешок с детскими вещами. Сейчас я покажу вам его. С этого дня у меня сложилось убеждение, что Каролина не имела на меня никаких прав, и что она, может быть, украла меня, так как вид этих вещей сразу пробудил во мне воспоминание о красивой и изящной даме, державшей меня на коленях, ласкавшей и целовавшей. Я помню также маленького мальчика, игравшего со мной. Но подождите, я покажу вам эти вещи.
Виолета говорила с все возрастающим волнением. С быстротой молнии она бросилась в свою комнату и принесла оттуда пакет. Положив его перед Ричардом Федоровичем, она поспешно развернула его.
Последний, неспособный говорить, слушал ее с тяжелым сердцем, восставая против очевидности, что ребенок, с таким отчаянием разыскиваемый и так горько оплакиваемый, был это самое разбитое и погубленное существо. И кем же погубленное! О, зачем только он нашел ее?.. Зачем только не умерло это несчастное дитя!
Вся поглощенная своим собственным волнением, Виолета не обращала никакого внимания на волнение своего гостя. Дрожащими руками развернула она перед Ричардом Федоровичем маленькую рубашечку, полосатые чулочки, кожаные золотистые туфельки и белое пикейное платьице, отделанное кружевами, столько раз описанное Ксенией Александровной. Потом она достала и показала тоненькую золотую цепочку, на которой висели крест и образок Пресвятой Девы Марии.
Распаковывая то, что она называла своими реликвиями, Виолета продолжала говорить, путаясь в словах и обрывая фразы, до такой степени она торопилась. Глаза ее были затуманены слезами.
— Странная вещь! С тех пор, как я живу здесь, в этом доме, мои воспоминания стали еще живее. Из окна гардеробной видны уголок сада, толстый дуб и балюстрада террасы. Если бы это не было невозможно, я поклялась бы, что уже видела все это, а также старые часы с появляющейся при бое птицей. Когда я увидела метку «О. Г.» с короной… рубашечка и панталоны батистовые… мои родители, должно быть, богатые люди… и набожные; это доказывают крест и образок… Ах, я помню, что дама давала мне совсем другое имя, а не Виолета, только я никак не могу вспомнить его… Оно было короче.
— Ольга, — машинально сказал Ричард Федорович, не сводя глаз с метки, уничтожившей последние сомнения.
Молодая женщина сразу умолкла и сжала голову обеими руками.
— Вы сказали Ольга! Это именно то имя, какое мне давали и которого я никак не могла вспомнить! Но в таком случае, вы знаете моих родителей? Где они? Говорите!.. Да говорите же!..
Виолета схватила руку Ричарда и только тогда заметила его страшное волнение. Жалость, смешанная с чем-то неопределенным, отражалась в его взгляде и звучала в его голосе, когда он тихо пробормотал:
— Несчастное дитя! И зачем только я нашел тебя!
Виолета быстро отступила назад. Смертельная бледность сменила ее румянец. С минуту, широко открытые глаза ее переходили то на Ричарда Федоровича, то на разложенные на столе вещи. Вдруг она глухо вскрикнула, и слезы ручьем брызнули из ее глаз.
— Вы мой отец! Метка «О. Г.» означает Ольга Герувиль. Вам стыдно, что вы нашли меня опереточной актрисой и любовницей вашего брата. Но неужели же я так виновата, что вы не можете простить меня? Я была молода, беззащитна; меня осыпали насмешками за то, что у меня нет любовника. И все-таки я хотела остаться честной. Я боролась и сопротивлялась до того рокового вечера, когда Жан привез меня сюда и заставил выпить столько шампанского, что я потеряла рассудок и волю. Я люблю его. Он так добр и красив и обещал на мне жениться.
Ричард Федорович встал. Он не мог произнести ни слова. Дыхание у него захватывало. Он окончательно терялся перед адскими осложнениями этой семейной драмы. Когда же он услышал, к какому средству прибег его брат, чтобы предательски обольстить этого несчастного ребенка, он почувствовал в душе почти ненависть к этому бессовестному виверу, не знавшему предела своим страстям и погубившему свою собственную дочь, конечно, не зная этого. Но как открыть истину Ксении и Ольге? Как нанести им этот смертельный удар?
В своем волнении, ни он, ни Виолета не слышали звонка, через несколько минут после которого на пороге гостиной появился Иван Федорович. Удивленным и недовольным взглядом смотрел он на бледного и расстроенного брата и на залитое слезами лицо Виолеты. Черные брови его нахмурились.
— Что такое творится здесь? Что значит твое посещение, Ричард, и слезы моей обожаемой Виолеты? Неужели он осмелился оскорбить тебя? — с гневом вскричал он.
— Жан, это Сам Господь привел тебя! — вскричала Виолета, бросаясь к нему. — Скажи же моему отцу, что ты женишься на мне! Он только что открыл, что я, Ольга, его дочь, которую похитила у него еще совсем маленькой злая Видеман. А теперь ему стыдно, что он нашел меня твоей любовницей.
Виолета быстро умолкла и точно замерла, так как у Ивана Федоровича вырвался глухой крик, и он, точно получив удар в грудь, отступил назад и прислонился к стулу. Он был бледен, как смерть: его широко раскрытые глаза со страхом, смешанным с ужасом, смотрели на молодую женщину, которая стояла неподвижно, не понимая Ничего из того, что здесь происходило.
Гнев Ричарда Федоровича сменился глубокой жалостью. Он понял, что, несмотря, на легкомыслие и цинизм брата, ужас совершенного злодеяния поразил его, как удар молнии. Он схватил похолодевшую руку Ивана Федоровича и пожал ее.
— Мужайся, мой бедный друг! Ты согрешил, сам не ведая этого! — воскликнул он.
Иван Федорович точно очнулся от оцепенения. Не отвечая ни слова, он вырвал свою руку и, не взглянув на Виолету, которая все продолжала стоять неподвижно, прошел в спальню и запер за собой дверь.
Оставшись один, Иван Федорович опустился в кресло, откинул голову на спинку и закрыл глаза. В ушах у него шумело; дыхание спирало. Мысли бурно толпились у него в мозгу.
Тысячи сцен далекого прошлого восстали в его памяти с ясностью, причинившей ему почти физическую боль. Здесь, где он сидит, ему положили на руки на вышитой подушке маленькое розовое существо, с большими невинными голубыми глазками. Далее он видит ребенка, пытающегося делать первые шаги, играющего в саду, весело встречающего его, когда он возвращался домой, и играющего с ним на диване, который и тогда, как теперь, стоял в углу около туалета.
Ему казалось, что он и сейчас чувствует, как девочка с черными кудрями и блестящим взглядом взбирается к нему на колени со своим серебристым смехом, обнимает его пухленькими ручонками и покрывает поцелуями, не переставая повторять:
— Скорее, папа, пойдем обедать!
А теперь! В той же самой комнате, где она родилась, он осквернил и погубил собственную дочь, принеся ее в жертву своим скотским страстям, злоупотребил ее наивностью и безжалостно отнесся к ее невинности и одиночеству! О, какой дьявол вмешался и направлял нити судьбы, чтобы привести к такой ужасной развязке.
Глухой стон, похожий на рыдание, сорвался с губ Ивана Федоровича. Несмотря на эгоизм, легкомыслие и жажду наслаждений, чувство отца сохранилось нетронутым в его душе. Ребенок для него был священным существом. И вдруг с суеверной дрожью он вспомнил ужасную грозу, бушевавшую в ту роковую ночь. Сама природа, казалось, возмутилась тогда и хотела предупредить его, что он совершает преступление.
И какое же будущее ждет теперь его? Как признаться в истине Ксении и Ольге? Как перенести позор, неизбежные угрызения совести и грозивший ему неслыханный скандал?
