него, толкнул. Сенатор повалился, громыхая скелетом, подавился криком. Его уже выкручивала, вертела дьявольская сила, сдернули «Моссберг» с плеча, а самого схватили за лодыжки и куда-то поволокли! Он обмер и даже не отбивался, в горле встала блокада. Баркасов царапал ногтями землю, «благородная» голова стучала по кочкам. Его проволокли через жалящий кустарник, бросили на узком пятачке, и над душой воцарился чумазый упырь с белоснежным оскалом. Он действительно был одет в униформу охранника! У горла она была забрызгана кровью, но, возможно, это была чужая кровь…
— Не ожидали, Владимир Митрофанович? — зашипел упырь. Сенатор дернулся, от напряжения лопались сосуды в глазах. Ужас пронзил, онемели все члены. Злоумышленник приставил к горлу нож, и из выпученных глаз председателя Заксобрания потекли крокодиловы слезы. Возможно, злодей и не собирался лишать «мирного» охотника жизни, но вид у него был такой, будто именно это он и должен сделать.
— Не делайте этого, умоляю… — запричитал, давясь кашлем, сенатор. — Вы не можете это сделать… Со мной такого делать нельзя…
— Нельзя? — удивился злоумышленник. — Или ВООБЩЕ нельзя? Или делать это с вами, Владимир Митрофанович, КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩАЕТСЯ? И почему мне кажется, что можно и даже нужно? — Кожу на горле проткнуло острое лезвие. Злодей на минуту замешкался, подумав, что же сделать с этим замечательным гражданином именно в этом месте и в это время?
— Я вам помогу… — мямлил сенатор. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы к вам не применяли суровых мер наказания… Я помогу вам выбраться из заповедника…
— Поможете, Владимир Митрофанович, поможете… — с какой-то зловещей вкрадчивостью отозвался злодей. — Но сначала мы сотрем с вас различия между городом и деревней, не возражаете?
Он черпанул горсть земли с листьями и иголками и принялся запихивать это пахучее благолепие в горло сенатора. Потихоньку начало забивать пищевод и дыхательные пути. Цепкие пальцы впились в горло, физиономия Владимира Митрофановича сделалась ужасной. Она распухла, побагровела, вздулись вены. Мучитель ослабил хватку, и тот закашлялся, выхаркивал богатый минералами чернозем. А вурдалак насторожился, привстал, начал вслушиваться. Действительно, если задача решается слишком легко, значит, он что-то делает неправильно.
Отдышаться сенатор не успел, тяжелая оплеуха обрушилась на челюсть. Он дернул головой и чуть не лишился сознания. А когда вернулась способность соображать, обнаружил, что «злобный дух» пропал. Над душой и телом никто не довлел. Был ли мальчик? Владимир Митрофанович перевернулся на живот, так было легче изливать из себя всякую гадость. Привстал на все дрожащие конечности… и вдруг взвыл дребезжащим воем:
— Помогите!!!
К нему уже бежали. Верные хранители тела не нашли в заданном квадрате злоумышленника, исполнились предчувствиями и бросились обратно. Нашли следы и вскоре выскочили на хозяина, тот стоял на четвереньках, таращился на них воспаленными глазами и разве только не лаял.
— Вы как, Владимир Митрофанович?! — свалился на колени Максим.
Да уже никак… Разве объяснишь этим кретинам, что один в поле не воин?!
Кира Ильинична Островская крупно сожалела, что поддалась на уговоры и поехала в этот день на охоту. Никогда она не упускала возможности отвлечься в мужской компании от суетных городских дел (да и ритуал, пропади он пропадом, один из элементов круговой поруки, сцепляющий сильнее суперклея), но сегодня было предчувствие. Противилась тонкая женская интуиция. Но куда деваться, если собирается большая дружная семья, члены которой связаны, хоть и ненавидят друг друга? Слева и справа что-то происходило. Тревожно кричали люди, шум стоял, как на базаре. Губернатор куда-то влип, у сенатора дела шли не в гору. По лесу разносились вопли: «Хватайте, вяжите, он здесь!» Потом вдруг батюшка Лаврентий заголосил на три октавы — позднее выяснилось, что батюшка по дурости подвернул ногу, загремев в какую-то нору, откуда вылез страшный зверь барсук.
— Охренеть… — пробормотала Антонина — подвижная крепко сбитая дама, которой Кира Ильинична после долгих поисков и колебаний доверила сохранность собственного тела. До последнего дня Антонина не подводила, охрана председателя горсовета была поставлена грамотно и не слишком вызывающе. Она нашла эту барышню с брезгливо поджатыми губами, вечно недовольную, что рядом мельтешат какие-то мужчины, в службе безопасности крупного медийного концерна. Отличный послужной список, мастер спорта по дзюдо, по стрельбе, по плаванию. Исполнительная, шустрая, умеющая принять верное решение. А главное, отсутствие вредной привычки задавать вопросы. Больше всего в этой женщине Киру Ильиничну умилила погашенная судимость за убийство собственного мужа, которого Антонина пригвоздила шампуром к стене своей кухни — за то, что спелся с ее подругой и вынашивал каверзные планы избавиться от благоверной. Планы «заговорщиков» подтвердило следствие, поэтому Антонине много не дали. А судья, выносившая вердикт, тоже недавно разлаялась с мужем… Сумма, предложенная элегантной государственной дамой, в несколько раз превышала оклад в медийном концерне. Антонина согласилась и вот уже несколько месяцев нещадно гоняла окружающих Киру Ильиничну телохранителей-мужиков.
— Что, Антонина? — пробормотала Кира Ильинична холодеющими губами.
— Охренеть, говорю, — повторила Антонина, с усилием отводя взгляд от поваленного дерева, заросшего опятами от макушки до основания. — Я вас предупреждала, Кира Ильинична, что добром затея не кончится, а вы не послушали. А сейчас я не могу поручиться, что полностью контролирую процесс. Присядьте, пожалуйста, — она положила испуганной женщине на плечо руку и заставила опуститься на корточки. А сама замерла, сканировала профессиональным оком окружающие реалии. Застыли двое мужчин, сопровождающие председателя совета. В округе сделалось как-то тихо, затихли крики, разбежались люди, еще недавно учинявшие вселенский переполох. Сложилось впечатление, будто звуконепроницаемый экран отгородил четырех человек от событий извне.
— Довольно, Кира Ильинична, мне это окончательно перестает нравиться, — приглушенно изрекла Антонина. Ее лицо немного побледнело. — Нужно уходить в лесничество. Мужчины прикроют сбоку, а я буду прокладывать дорогу. И чего ждем, работники? — неприязненно процедила она в адрес сильного пола, который не рвался проявлять инициативу. — Живо обступили Киру Ильиничну — и ходу…
Грянул выстрел из помпового ружья, и с головы Киры Ильиничны слетела шапочка с козырьком. Женщина завизжала — едва «кондратий» не хватил от страха. А Антонина, верная долгу, уже летела на свою хозяйку, накрыла массой так, что затрещали кости, и Кира Ильинична едва не задохнулась.
— Стреляйте, идиоты! — выкрикнула она.
Двое заметались — куда стрелять, в какую сторону? Слева овраг, замаскированный охапками вездесущей крапивы, справа — черные паданцы, живописно выставившие в небо «руки-крюки». Один застрочил влево, другой — вправо. И тут же воцарилась неразбериха, взмыли птицы с деревьев, заполошно кричали люди.
— Вы как? — прокричала Антонина.
— В ужасе, — призналась Кира Ильинична, готовая уже родить от этого нечеловеческого напряжения.
Затряслись кусты — не слева, не справа, а практически на западе, где деревья толпились уже не так густо, и в ворохах желтеющей листвы светлели прорехи.
— Он там, вы что, не видите? — гаркнула Антонина, скатываясь с «особо ценного» тела.
Она взметнулась на колено, вскинула «Кипарис». И все трое открыли обвальный огонь по кустам. Пули расшвыривали листву, крошили ветки. Телохранители впали в азарт, вбили новые магазины, встали в полный рост и, продолжая вести огонь, двинулись в атаку. Гавкнул помповик, заглушив истеричную трескотню автоматов. Охранник переломился — пуля размозжила колено, он повалился, как подпиленный столб, завертелся. Автомат отлетел в сторону. Второй отпрыгнул, как будто под ногами уже взрывалась граната, но не помогло, прогремел второй выстрел, охранника отбросило, как фанерный щит. Кровь полилась из простреленного бедра. Он вопил, не в состоянии обуздать проникновенную боль. Хор из двух голосов исполнял надрывную чувственную арию. От внимания Антонины не укрылось, что стреляли не из кустов, а несколько левее — из-за ствола полувековой осины. Она метнулась вбок — в канаву, где позиция была поинтереснее. Но одолела лишь половину расстояния, прозвучал выстрел, и пуля разбила ей щиколотку. Передняя часть туловища уже была в канаве, а ноги болтались над травой. Антонина материлась, как заправский дембель. Но про священную обязанность не забыла. Ей удалось заползти в
