— Но почему, объясни мне! — воскликнула Мила. — Раньше ты никогда таким не был! Ты всегда жалел людей! Вот и сейчас только что колол мне глаза шлюхами из «Алой Розы» и моим танцем! Почему же сам собрался плодить наркоманов?! Объясни, Север!
— Потому что людей жалеть нечего! Потому что люди живут так, что недостойны жалости! Потому что люди такой своей жизнью сделали из моей любимой женщины конченную, отмороженную шлюху! И я буду мстить им за это! Всем! Всем, ты поняла?! Вот почему я хочу стать наркобароном и миллиардером! Мало тебе?! — Север клокотал.
— Значит, из-за меня… — поникла Мила.
— Из-за тебя! — выкрикнул Белов, будто ржавый гвоздь вбил.
— Но ведь я верна тебе все последнее время, ты знаешь… — Мила словно умоляла о чем-то.
— А мало ты!.. — Север осекся, оскалился, подбирая слова. — Мало ты, скажем так, была неверна мне раньше?! Мало?! Мне достаточно! По горло достаточно! До самой смерти! И что, мне все это простить?! Забыть, списать, спустить в сортир?! Ну, нет!
— Убей меня… — прошептала Мила.
— Тебя?! Ну нет! — повторил Север бешено. — Ты хоть блядь, но ты не виновата в этом, тебя сделали такой! Общество сделало, человечество, мир! Весь мир! И они мне ответят!.. — Север вновь осекся, помолчал. — Ладно, о чем, бишь, мы? О Газавате. Ты должна будешь расколоть его, вызвать на откровенность, вот твоя задача!
— Это будет трудно сделать, если я не трахнусь с ним, — заметила Мила. — Флирт флиртом, игра игрой, а койка — койкой… Думаю, не такой он дурак, чтобы раскрыть свои тайны девке, даже не трахнувшись с ней!
На сей раз Север ее ударил. Голова Милы мотнулась, глаза сверкнули и тут же потухли.
— Ну и дурак… — произнесла девушка грустно. — Пойми, не рвусь я к нему в постель, нужен он мне… Мне таких, как он, наверняка надо не меньше трех. А тебя одного хватает…
— Тебе еще раз врезать?! — ощетинился Север.
— Ну и врежь, подумаешь… Если тебе легче станет. Я привыкла… — Мила говорила почти спокойно. — Только пойми, я сказала правду. Не станет Газават откровенничать с женщиной, как бы он ни влюбился в нее, я уверена.
— А ты попробуй! — воскликнул Север возбужденно.
— Я попробую, — кивнула Мила. — Только долго ли я смогу водить его за нос? Неделю, две, три… не больше. И если он за этот срок не расколется, то мне останется либо исчезнуть, либо… сам понимаешь. А тебе ведь нужен результат, а не просто мой платонический роман с Газаватом.
— У тебя есть предложения?
— Может, похерим это дело? — произнесла Мила просительно.
— Как?! — Север даже дернулся. — Как это похерим?!
— А так… Уедем куда-нибудь… Будем жить себе… Деньги у нас есть, полно… Возьми, сколько надо, верни Романову то, что он давал, остатки раздели между братвой или отдай Умнику… Уедем в Москву, к Павлу, единственному оставшемуся другу… Квартиру купим… а? — Она смотрела на него с нежностью и отчаянием.
— А Газават? — выкрикнул Север.
— Ну, убей в конце концов этого Газавата, если он так уж достал Романова! И вся недолга! И уедем! А? — повторила она тихо.
Как был бы счастлив Север, если бы мог ответить ей утвердительно! Собственно, он сам только об этом и мечтал: уехать куда-нибудь, где их никто не знает, или в Москву, где вообще никто не знает друг друга и не интересуется делами других, да и жить нормально, вдвоем, без крови и грязи… Только Север понимал то, чего не понимала Мила: не сможет она так жить.
ПОКА не сможет. Если дома, под боком, не будет своего личного монстра, нимфомания погонит Милку самораспинаться в объятиях других монстров, качеством пожиже, зато числом поболе… Болезнь есть болезнь, и шуток она не шутит. А зло, которое так остро чувствует Мила и уровень которого подсознательно стремится снизить сексуальным самопожертвованием, — оно кругом. Оно все растет и растет, и конца этому росту не видно… И уж лучше пусть он, Север, останется для жены сгустком концентрированного зла, чем… ясно, что. Поэтому к чертям лирику!
— Ты, кажется, плохо меня поняла… — произнес Север угрожающе. — Ты, кажется, решила, что я с тобой в игрушки играю. Я ведь ясно сказал — мне нужны деньги Газавата, власть Газавата, а не его жизнь! Я его убью, если потребуется, но отнюдь не из бла-агородства!
— Но Романов…
— А я плевал на Романова! Я просто использую его, дурака! Ясно?!
— Ясно… — Мила вздохнула. — Эх, Север, кем же ты стал из-за меня… Что ж я за баба такая разнесчастная…
— Заткнись! — заорал Север. — Я брошу к твоим ногам весь мир! Я утоплю тебя в золоте! Любая мразь будет ползать перед тобой! Только не мешай мне! А то я и тебя прикончу! Прикончу, поняла, прикончу, прикончу! — Он разыгрывал истерику. — Тоже мне, бедненькая, разнесчастная! Хочешь, завтра куплю тебе самолет?! Деньги есть! Хочешь?! Ну?! Говори, хочешь?!
— Успокойся, Север, пожалуйста!.. — Мила испугалась — не за себя, за него. — Не надо мне никакого самолета. И я сделаю все, как ты скажешь! Только не надо так кричать, Север…
— Довела! — Север сел — он перед этим вскочил. — Достала своей болтовней, телка. Ладно… Вернемся к нашим баранам. Мне действительно не нужен просто твой платонический роман с Газаватом, это ты верно сказала. Но и трахнуться ты с ним не можешь, ясно?! Так что делать? У тебя есть предложения?
Мила немного подумала.
— Пожалуй… Нужно найти мне дублершу. Двойняшку. Заводить Газавата, дурить ему мозги и кружить голову буду я, а трахаться, если все же придется, — она. Технически это вполне можно обставить. В общем, надо нанять похожую на меня проститутку.
— У тебя есть кандидатура? — поинтересовался Север иронично. — Где же ты найдешь вторую такую красотку?
— Кандидатура есть. И ты зря скалишься. Помнишь Геллу? Гальку Куприянову? Ну, ту, из «Алой Розы»? Она еще в тот вечер тебе предназначалась, ты ее клофелином угостил…
— Ну помню, — перебил Север. — И это она — твоя двойняшка? Ну, ты дура, жена! Да Гелла эта вполовину не так красива, как ты! Будь объективной! Она же тебе в подметки не годится!
— Не спеши, Север. У Гальки фигура — точь-в-точь моя. И лицом похожа. А красота… Женская красота — это прежде всего сексуальность, чувственность, соблазнительность. Из меня они прут помимо моей воли, потому мужики и дуреют… Совершенство лица, фигуры — дело второе. Хотя тоже важное, но второе. Так вот: я смогу при встречах с Газаватом воспроизводить образ Гальки. У меня легко получится: помнишь, когда мы сваливали из «Алой Розы», прорывались через охрану на выходе, я выдала себя за Геллу? Помнишь?
— Помню, — подтвердил Север. — Только ты тогда надела плюмаж, чтобы скрыть свои волосы. Гелла ведь блондинка.
— Мы ее перекрасим под меня, сейчас нетрудно купить отличные краски. Можно было б меня осветлить, конечно, но моя родная шатеновая масть смотрится теплее, более влекуще. Мне с ней легче будет играть. А ведь основная роль в этом кино — моя, Галька лишь дублерша…
— А ты уверена, что она вообще согласится? Ставка-то в игре — жизнь.
— Ну уж, жизнь! Мы обеспечим Гелле минимальный риск.
— Но ради чего ей рисковать даже и минимально?
— Во-первых, Галька весьма жадна до денег. Пообещай ей запредельную сумму, и она купится. А во-вторых, Гелла влюблена в меня…
— Эт-то еще что?! — опешил Север.
— Нет, не розовой любовью, — улыбнулась Мила. — Галька — не лесбиянка, она такая же однозначная натуралка, как я. Просто Галька — убежденная шлюха, природная развратница. Мессалина. Для нее и жизни вообще ничего нет, кроме секса и денег. Причем секс — на первом месте. А мой танец
