подготовиться, сидела в вагончике со своей астрологической «родственницей» Риммой Марковой (1925, Бык) и потягивала винцо. –
– Ну что, народная артистка, тяжело? Тяжело? Подложите-ка ей камней в чемодан побольше, чтобы едва поднимала.
Шум, гам, я повинуюсь. Чемодан неподъемный, но азарт помогает. Снова, снова и снова дубли. Чувствую, что ему с крана виднее и что-то не нравится. Для него быть в поднебесье на виду у молодежи и не решить на их глазах, как снимать, – невыносимо.
– Ну что, бабуль, тяжело? А? Не слышу! Подложить, может, еще?
– Мне не тяжело! – срывая связки, ору ему в небо. – Давай снимай!
– Нонна Викторовна! Делаю картину я. Могу слезть и показать вам, как нести тяжесть и в это же время искать свою надежду, своего мужа Ваню. Где ты, Иван?
– Здесь я! – с готовностью кричит Ваня Бортник.
– Вы видите его, народная артистка? Или вам уже застило? Да, трудно бабушкам играть такое.
Я поставила тяжеленные вещи и устремилась к вагончику. (На съемке у нас вагончик – комната отдыха.) До сих пор не могу понять, как Никита почти опередил меня, и в тот момент, когда я стала задвигать дверь, он вставил в проем ступню и колено. Не пускает. Я тяжело дышу, вижу, что и он озверел. Ткнула его со всей силы кулаком в грудь – не помогает. Схватила за рубашку, посыпались изящные пуговички с заморской пахучей одежки. Тут я пяткой поддала по его колену и, ничего не добившись, кинулась на постель.
Сердце вырвалось из ушей.
Секунду он постоял молча, потом закрыл дверь и вышел вон.
Через некоторое время входит Павел Лебешев, оператор.
– Нет! – вскакиваю. – Уезжаю в Москву! С этим козлом я больше незнакома.
К окну подъехала «Скорая». Она всегда дежурила у нас на съемке. Пока врачи щупали пульс и готовили укол, я орала на весь вокзал:
– Уйди, Пашка! Не будь подхалимом. Сниматься больше не буду! И его духи больше нюхать не буду.
Пашка садится на противоположное сиденье и говорит:
– Понимаешь, сейчас отличный режим…
– Не буду!
– Солнце садится, объемность нужная!
– Не буду!
– И отменная морда у тебя…
– Не буду! Отстань!
Он встал, попросил сообщить, когда я буду готова продолжить съемку. У меня мелькнула реальная, практическая мысль: «Морда отменная, режим натуры отменный, надо скинуть этот кадр…» И, придерживая ватку на месте укола, я встала как вкопанная в кадр.
Боковым зрением вижу: к камере подходит Никита.
– Значит, так…
– Молчать! – ору я. – Пашке говори, а он – мне! Через переводчика, понятно?
Подходит Павел.
– Сейчас мы снимем крупный план, где ты зовешь мужа.
– Хорошо, – говорю. – Давайте. Ваня, ты здесь?
– Здесь.
– Паша! Слушаюсь твоих команд.
Никита тихо ему в ухо, а Пашка корректирует:
– Приготовились. Начали, – тихо говорит Павел для меня.
Я им выдала нужный дубль и резко пошла к машине.
– Давай еще один, – попросил Павел.
– Обойдетесь! Небось на «кодаке» снимаете. Я сегодня Род Стайгер, даю один дубль.
В гостинице долго стояла под душем, пытаясь решить, что делать. Бросить картину я могла по закону. Но роль бросать жаль…
Вытерлась, застегнула все пуговички халата, слышу деликатный стук в дверь.
– Кто?
– Мы.
Это мои «товарищи по перу» – Всеволод Ларионов и местный, днепропетровец.
– Садитесь, – говорю.
Ставятся пиво, кукуруза вареная и нарезанное сало в газете. Я суечусь с посудой, достаю колбасу, вяленую рыбу, хлеб.
– Негоже позволять мальчишке так унижать тебя перед всем честным народом.
Я молча накрываю на стол, ставлю стулья. Снова стук, но уже не деликатный.
– Да-да, – говорю.
Входит Никита и прямым ходом в спальню. Такое впечатление, что и не выходил из нее никогда.
– Нонночка, – зовет меня. Я не гляжу на него. Он еще раз: – Нонночка…
Обернулась, вижу красное, мокрое, в слезах лицо, тянет ко мне ладони, зовет к себе. Я посмотрела на сидящих, их как корова языком слизала.
Так и стоим – он ни с места и я. «Нонночка», – заплакал.
Ох, негодный, таки добился! Пошла я, не торопясь, к нему, он обнял меня и смиренно застыл.
Так постояли мы, потом он сказал:
– Пойдем, милая моя. Пойдем ко всем нашим, чтоб они видели, что мы помирились.
Выходим, на Танюшку, его жену, наталкиваемся. Она взволнованна.
– Танечка! Посиди у телевизора. Мы скоренько придем, – говорит Никита.
С криками «ура» нас принимали, целовали, угощали, пока Таня не крикнула:
– Никита, тебя Берлин вызывает!
Хорошо, когда у режиссера жена не актриса. Уютно в экспедиции, чистосердечно поболтать можно, потискать маленьких еще тогда их деток. Танюшка – переводчик и в прошлом фотомодель. Что я ей? Чем лучше работаю, тем как бы лучше для фильма, а значит, и для ее мужа Никиты…»
Съемки в Днепропетровске длились до 19 октября, после чего группа вернулась в Москву.
Спустя почти месяц, 14 ноября, съемочная группа выехала для продолжения съемок в город Пущино. Стоит отметить, что перед этим Нонна Мордюкова почти месяц провела в больнице с сердечной недостаточностью. А когда съемки возобновились, ей пообещали, что режим работы для нее будет щадящим. Но актриса сама не согласилась с этим – пользоваться какими-то привилегиями она не умела. И работала на площадке с таким же азартом, как и раньше. Хотя в первые дни сцены у нее были камерными. Так, 15 ноября на территории Института микробиологии снимали эпизод, где Коновалова и Ляпин приходят в гостиницу.
23 ноября в гостинице «Пущино» прошла подготовка к съемкам эпизода «в ресторане». Это был настоящий ресторан, только пока еще не функционирующий – его только построили. Однако для Михалкова решили сделать исключение (его здесь знали еще со съемок «Неоконченной пьесы…») и разрешили ему и его группе стать первыми посетителями заведения.
В тот день Мордюкова репетировала будущий танец со Стасиком. Обучал ее премудростям танца хореограф. Репетиция длилась несколько часов, после чего актриса почувствовала боли в сердце. Однако никому ничего не сказала и кое-как доковыляла до номера своей подруги, которая немедленно дала ей сердечных капель. «Как же ты завтра будешь репетировать?» – спросила подруга, когда Мордюкова, обессиленная, рухнула на кровать. Однако назавтра репетировать не пришлось. Утром 24 ноября выяснилось, что накануне хореограф угодил в автомобильную аварию и в ближайшие день-два не сможет провести репетиции. А пока снимали очередной эпизод: Мария продолжает преследовать Стасика, на этот раз в ресторане. В маленькой роли официанта снялся сам Никита Михалков. Также в кадре можно заметить художника фильма Александра Адабашьяна (официант), оператора Павла Лебешева (повар) и ассистентку режиссера Тамару Кудрину, которая играла посетителя ресторана… с усами.
