Набиваю его продуктами из холодильника (тушенка и сгущенка – самые туристические продукты дожидались моего похода). Внутри рюкзака уже лежал складной нож, большой фонарь и один единственный диск (запись джаз концерта О. Питерсона). Хотя такой набор кажется странным, я не решаюсь их выкладывать. Если эти вещи находятся там, значит пригодятся (поезд, как заботливая мать лучше знает, что мне может понадобиться).
В шкафу нашлись теплые вещи. Причем, на мой взгляд слишком теплые для осенних прогулок – пуховая куртка с капюшоном, утепленные штаны, ботинки с мехом внутри. Эти вещи мне уже приходилось несколько раз надевать, когда поезд останавливался посреди снежной пустыни и в горах – тогда на улицу невозможно было выйти из-за жуткого снега и холода.
Ну, что делать… Если именно эти вещи сейчас болтаются в шкафу, значит именно они мне и пригодятся. Не в одном же пиджачке, в самом деле, отправляться в дорогу. Сразу вспомнилась ночная холодина, и как я мерз.
Полностью собравшись, так сказать при полном параде, в дутой куртке и полном снеди рюкзаке, я стоял в тамбуре на распутье – налево пойдешь, в снега забредешь; направо пойдешь, во ржи утонешь.
А может я зря решил идти в осень? Может сам поезд теплой одеждой решил мне подсказать другой путь? Я снял с плеча ношу, и недолго поковырявшись в ней достал фонарь. Высунувшись по плечи в царство спящего леса, начал светить по сторонам, стараясь уловить хоть малейшие признаки человека. Луч фонаря бегал по снежному покрову, стволам деревьев, куполу ветвей, заменяющему небо… Нет здесь жизни, только смертельная мерзлота. Ладно, коль решил выбрать осень, так нечего телиться.
Ведущую в зиму дверь решил не закрывать, как бы на удачу.
На асфальтированную платформу спускался под звон металлических ступеней. Еще раз сверху донизу оглядел увядший от безделья фонарь, и лишь затем ступил на рыхлую землю. Пройти с десяток шагов, обогнуть дерево и вот, я стою перед самым полем. Будто передо мной враз выстроили стену – монолитную, непроницаемую, неприступную. Кажется, что шагни я в эти дебри, сразу начну задыхаться, утопать в золотистой пучине. Страшно, но надо пересилить себя и сделать шаг, чтобы обратно пути не было.
– Чего ты так боишься? – спросил я сам себя, надеясь, что звук голоса хоть немного разомкнет стянувшие тело оковы. – Самое худшее, что с тобой может случиться – ты вернешься к поезду с другой стороны.
– Именно это и страшит меня более всего. Я боюсь, что так и буду топтаться на месте. Боюсь, что мои надежды ложные и все останется как прежде…
– Если боишься проиграть, то это нормально. Но если не рискнешь выиграть, то ты уже проиграл. Или ты решаешься, или… опять бесконечное ожидание
Не думал, что будет так тяжело погрузиться в густые, не меньше чем на полметра выше моей головы травяные заросли.
– Двигайся! – заорал я что было мощи, и сразу же шагнул вперед, зачем-то задержав дыхание.Странное ощущение… Сколько новых, неведомых ощущений появляется в моей жизни. Мне это нравится! Мне нравится новое. Мне нравятся перемены.
Я иду, с трудом делая каждый шаг, разгребая сплетенные колосья, словно плыву в мутном омуте. Небо надо мной почти невидно – высокая трава скрывает его от меня. Но я иду…
Моя куртка расстегнута – жарко, ведь тело работает на пределе. Возникшая передо мной преграда непреодолимо сложна. Но надо идти! И я иду…
Сначала я злюсь… Затем, слишком устав для злости, делаю небольшую поляну, утаптывая траву так, чтобы она устилала землю толстым ковром. Наскоро ем и пью., Свернувшись клубком и подложив под голову сумку проваливаюсь в глубокий сон. Как всегда мне ничего не снится (иногда думаю, что нахожусь в месте, до куда сны не долетают – так далеко я запрятан). Мне совсем не холодно – подстилка из травы с теплой одеждой надежно защищают и то сырой земли, и от промозглого осеннего воздуха. Лишь яркая луна, освещая мой сон помогает набраться сил на предстоящий день.
Проснувшись, опять наскоро перекусываю. Поднимаюсь и вновь иду… уже не злясь, а размышляя о всякой ерунде: о загадках поезда, о странных местах, в которых бывал… Думаю обо всем, лишь бы голова была занята, иначе мелькание нескончаемой травы со всех сторон попросту может свести с ума.
Когда становится совсем плохо, я перестаю идти, пригибаю траву и смотрю на хмурое небо. Когда темнеет – ем, пью и ложусь спать. Когда светает просыпаюсь и вновь иду…
За злостью пришло отчаяние… отчаяние, порожденное бесконечностью.
В голове стал слышаться голос, упрекающий меня в глупости: 'Ты ошибся, – раздраженно твердил он, – и теперь готовься блуждать в этом проклятом лабиринте из золота ВСЕГДА!' Как я не изгонял голос, как не пытался заглушить его слабой надеждой и мечтами о скором выходе, страх все равно находил лазейки, выползая на поверхность.
Я шел и плакал… а наружу хрусталиками слез из глаз выливалось
И лишь когда в опустошенном, измотанном переживаниями теле не осталось ничего, кроме равнодушия и смирения, я смог выбраться.
Спустя много-много хмурых дней и лунных ночей, я выбрался…
Смотря себе под ноги, чтобы трава не царапала лицо, разгребая ее руками, я не сразу сообразил, что идти вдруг стало совсем легко, а руги касаются лишь воздуха. Получилось шел-шел, а затем «бах!», и вынырнул из зарослей.
Позади оказалась уходящая в обе стороны бесконечная стена травы, и даже моих следов не осталось. А впереди – то, к чему стремился, за чем так упорно шел.
Я стоял на краю скошенного поля – из земли торчали короткие обрубки, достающие мне до лодыжек. Впереди виднелось какое-то строение. Уже темнело, и отсюда сложно что-то толком разглядеть – виднелось лишь пять этажей в бело- красных пятнах.
Быстрым шагом, наслаждаясь свободой и легкостью движения, я направился в сторону здания.День клонился к завершению, от чего старое полуразрушенное здание, то ли заброшенного склада, то ли завода, казалось еще мрачнее. Вырастая из земли выбеленным веками скелетом доисторического животного, оно возвышалось надо мной.
В стенах то здесь, то там не хватало целых кусков, и лишь обглоданные ржавые прутья торчали из дыр. Железобетонные блоки-ребра держали остатки чего-то, что когда-то служило людям, защищало их от дождя и ветров. Сейчас же этот полумертвец был ни на что негоден. Разве чтобы наводить тоску и мысли о смерти.
Честно говоря я сильно расстроился, когда после стольких усилий и тягучего ожидания впереди появилась эта развалюха.
Найдя место более всего походившее на вход, я оказался внутри.
Здесь все было еще хуже… Провода, словно разорванная мышечная ткань свисали со стен и потолка. Пол сплошь усыпан мусором: битым кирпичом, искореженными железяками и осколками стекол. Лужи и жидкая грязь растеклись между ними. Вокруг мрачно, сыро и холодно.
Сильный, сквозящий среди разрухи ветер бился о стены, пытаясь выбраться, спастись из ловушки. Диким зверем он метался внутри, находил какие-то щели-лазейки просачиваясь сквозь них издавая странные звуки – то ли свист, то ли хрип… Само здание стонало умирающей старухой – просило о помощи, молило об избавлении, о смерти, чтобы больше не мучиться, разъедаемой днями-проказой.
Я еще раз огляделся. Под курткой пробежал холодный озноб – последние вздохи, обвисшие ткани, одиночество и бесконечное, медленное загнивание. А еще где-то в темноте звук падающих капель – неужели это и есть смерть… смерть воплоти?
Наваждение опутало меня порождая страх, прогоняя прочь. Я встряхнул головой стараясь прийти в себя, вернуться в реальность и не кинуться прочь отсюда со всех ног, куда угодно, лишь бы подальше… Мне нельзя убегать, особенно сейчас, когда я искал движение и наконец нашел его. Нашел, чтобы поддаться непонятному, нелепому страху? Нет уж!
Ясно как день, что здание прогоняло меня.
На улице окончательно стемнело – расположение комнат в здании угадывалось лишь по неясным силуэтам, а в дырах стен виднелась лишь чернота. Я достал из рюкзака фонарь и начал обшаривать каждый угол в поисках… Черт, а действительно, что именно я ищу?! Выход? Отгадку? Или подсказку? Тяжко, когда нет определенной и вполне конкретной цели – «ищи то, не знаю что».
Не найдя ничего интересного на первом этаже решил подняться на второй, содрогаясь от мысли, что так придется рыскать по всем этажам.
Лестниц оказалось две. Остатки первой можно было различить лишь по выпирающим из под груды хлама первым трем ступеням. Вторая бетонными обрубками сохранилась чуть лучше. По ним-то я и смог кое-как, карнизным самоубийцей прижимаясь к стене, подняться сначала на пролет, а затем и на второй этаж.
Здесь было немногим лучше, разве что маленькие озера луж не хлюпали под ногами. А еще очень тихо… Каждый мой шаг разносился на метры вперед – как бы бережно ни старался ступать, под ногами постоянно что-то хрустело, надламывалось, крошилось и позвякивало.
А я шел вперед… чувствуя, что уже точно знаю куда идти. Поэтому шел уверенно, но все же стараясь издавать как можно меньше звуков. Так наивно, хотел обмануть здание. Будто оно не знает что я все еще здесь.
Направление ощущалось вполне отчетливо. Пройдя несколько больших залов, петляя по бесчисленному количеству коридоров, остановился – искомое нашлось…
Я стоял в проеме
