Погода на море не позволяет отплыть на помощь мужу, но она, презрев опасность, бросается к нему навстречу.
Клеопатра понимает, что поход заканчивается провалом, хочет верить в это Антоний или нет. Ее задача теперь спасти возлюбленного, увезти его подальше от опасного места.
Он принимал жену в палатке под градом стрел парфян, в мрачном настроении. Ни слова жалобы, только гневные обвинения в адрес предавшего его шурина.
Поход в Парфию после нескольких попыток закончился провалом, полной фатальной катастрофой.
Зачастили дожди, и полководец приказал начинать отступление. Свое разочарование он заливает чудовищным количеством вина, которое сбивает его с ног. На армию одно за другим обрушиваются несчастья. Наводнение, голод, жажда, дизентерия. При отступлении Антоний теряет не менее четверти войска. Погибло двадцать тысяч пехотинцев и четыре тысячи всадников. Немыслимые потери!
Усиливало трагедию Антония известие о победном марше Агриппы, который разгромил сына Помпея на море и объявил Октавиана абсолютным владыкой Запада.
Октавиан, правда, ведет себя лояльно по отношению к своему товарищу по власти. Ведь тот попал в очень трудное положение. Он сознательно делает вид, что верит донесениям Антония о победоносном завершении войны с Парфянами.
Сети Октавиана
Клеопатра тоже не собирается мириться с поражением. Она заставляет Антония сопротивляться отчаянию, вселяя в него презрение к страшному повороту судьбы. Ее поддержка делает свое дело – Антоний вновь уверен в себе, он готов к новым битвам. Пока длится период всплеска любовного чувства, Клеопатра вновь пытается добиться у Антония передачи ей Иудеи. Царица готова добиться осуществления своей мечты любыми способами – неукротимой страстью ночью или безостановочными возлияниями вина днем. Наверное, первый раз ей не удается замысел, а остается только смириться с твердостью Антония. Тогда в обмен на отказ от Иудеи она требует у Антония, чтобы он провел остаток зимы в Александрии. Он сначала соглашается, но тревожные события в Сирии заставляют его заговорить о предстоящем расставании.
В Риме Октавиан, как раньше Цезарь, окружает свою личность божественным ореолом. Он мечтает о том, чтобы упразднить в скором времени сенат и призывает Антония отправиться в столицу для встречи с друзьями.
Клеопатра в панике. Она готова простить Антонию Иудею, но поездка в Рим не входит в планы Царицы. Антоний, конечно, отправится туда без нее, и станет неизбежна его встреча с Октавией. Ревность лишает Клеопатру разума. Она кричит, ругает Антония, пытается удержать его всеми возможными способами. Никогда, никогда она не отдаст его другой женщине!
Удивительно, но Антоний принимает доводы царицы и вновь начинает думать о завоевании мира. Она горячо и убедительно говорит о том, что проведенная в Александрии зима даст ему возможность подготовиться к походу в Парфию, для того чтобы взять реванш, поэтому нельзя терять год, отправляясь в Рим.
Октавиан противопоставляет Клеопатре следующее: он утраивает пышные торжества в честь Антония и требует у сената установки статуй двух великих властителей – Антония и его, Октавиана, – в храме Согласия. Вместе с этим принимается декрет о том, что отныне он сам и его зять могут пировать в храме вместе со своими семьями, когда им будет угодно.
Клеопатра вне себя от ярости! Антоний уже год не видел Октавию, следовательно, она не может считаться его женой! Он не интересуется и детьми соперницы, он ни разу не видел ее младшую дочь. Клеопатра убеждает Антония, что эти действия могут быть страшной ловушкой.
Он соглашается с женой и погружается вновь в мир чувственных удовольствий и любви, который сосредоточился в бездонных глазах царицы, в ее ярких губах, в ее горячем теле.
Проходит несколько благословенных недель, и начало весны застает супругов на пути в Сирию.
Антоний пребывал в прекрасном настроении. В Парфии начались междоусобицы, а значит, время для войны с ней выбрано как нельзя удачнее. Мидийский царь обещал поддержку, так как боялся усиления роли парфянского властителя. Это пробуждало надежды в сердце Антония, ведь мидяне были лучшими лучниками и всадниками. Клеопатра ликовала, видя смену настроения мужа. Жизнь преподносила подарки, и царица строила планы на будущее, но утром пришло неожиданное письмо. Клеопатра, не смущаясь тем, что оно адресовано мужу, вскрыла печать. О, великая Исида, письмо было написано соперницей. С трудом удерживаясь от того, чтобы порвать ненавистное послание, Клеопатра вошла в покои Антония и протянула ему большой сверток.
«Прости, любимый, я нечаянно сломала печать, но не успела прочесть ни строчки», – голос царицы был таким сладким и притворно спокойным, что Антоний заподозрил неладное. «От кого письмо?» «Из Рима, любовь моя».
«Прочти мне. Я не хочу держать его в тайне, тем более что оно уже вскрыто».
Едва сдерживая волнение, Клеопатра читала: «Дорогой муж мой, в ответ на твою просьбу, обращенную к моему брату Октавию, сообщаю тебе, что смогла получить у него не обещанные двадцать тысяч, а только две тысячи солдат.
В утешение могу добавить, что это лучшие из его легионеров. Вместе с ними прибудут и деньги на их содержание. Октавиан передает тебе множество драгоценных подарков для военачальников и несколько десятков прекрасных вьючных животных. Повелитель Востока достоин лучшего, так решил мой брат. С особым удовольствием сообщаю о нашей скорой встрече, так как я сама спешу к тебе на корабле. Краткая остановка в Афинах немного задержит меня, но я надеюсь, это не слишком огорчит моего Антония. Любящая и преданная тебе жена Октавия».
Антоний молчал, оценивая ловушку, расставленную ему Октавианом. Пока Клеопатра читала письмо, он не переставал поражаться тому, с какой искусностью научился его шурин плести придворные интриги, каких успехов достиг он в этом непростом деле.
Антоний поднял глаза на жену. Странным было то, что не летели еще по комнате первые попавшиеся под руку предметы, не слышно гневных ругательств, обращенных в адрес соперницы. Клеопатра стояла, бессильно опустив руки, всем свои видом показывая, что она подавлена новостью, обрушившейся на нее столь неожиданно.
«Что ты ответишь ей? – Антоний молчал. – Ты прогонишь ее?» «Нет». Клеопатра перевела дыхание, сжала кулаки, но сдержалась: «Она хочет вернуть тебя. Она готова простить тебе все. Но игра ее бесчестна. Я боролась за тебя в одиночестве. Она – с помощью могущества своего брата».
«Она – моя жена. Она имеет право приехать сюда».
О, Боги, как выдержать это? Клеопатра подавила слезы. Не сейчас. Не во время разговора. «Она стала твоей женой не по своему желанию. Она подчинилась воле брата». «Она любит меня, или ты сомневаешься во мне?» Антоний уже раздражался от бессмысленного разговора. Клеопатра поняла, что может перегнуть палку: «Я не сомневаюсь Антоний, потому что тебя невозможно не любить. Я готова ради своей любви терпеть многое, и ты это знаешь. Способна ли она на то, что сделала я для тебя? Много лет меня называют лишь твоей любовницей, а я прощаю, я, владычица огромного царства, готова склонить перед тобой голову, во имя нашей любви. Я умру, если ты бросишь меня Антоний. Я не переживу еще одного расставания с тобой. Что она может дать тебе такого, что не могу дать я?» Клеопатра не сдерживала уже слез, и они текли по щекам, смывая искусно наложенную косметику.
Антоний молчал. Сети, расставленные Октавианом, были сплетены весьма искусно. Эта ловушка была более опасна, чем засада, расставленная парфянами. Он должен принять законную жену, но тогда он наверняка потеряет главного союзника в войне, царицу Египта. Он может отвергнуть Октавию, и тогда его же шурин объявит ему беспощадную войну.
Несколько дней понадобилось Антонию для раздумий. Тем временем Клеопатра вела тонкую игру, изображая пылкую, неодолимую любовь. Она тихонько плакала, когда замечала, что Антоний видит ее. Она ничего не ела, сидя с ним за столом, и украдкой вытирала слезы, пытаясь сделать вид, что прячет их от мужа. За своей спиной Антоний слышал разговоры придворных, в которых его называли бесчувственным, жестоким, безжалостным. Он губил женщину, которая жила с ним и родила ему божественных детей. Громко говорили во дворце о том, что если Антоний отвергнет царицу, она умрет от горя.
Может быть, Клеопатра просто разыгрывала прекрасную комедию, но ее можно было понять и простить.
