плитками розового гранита. Однако его подхватили широченные и мозолистые ладони Тугана. Высокий халитт не дал упасть юному священнослужителю, прижал его к своей необъятной груди и чуточку встряхнул.
- Надо уходить! - услышал Фарр хриплый шепот телохранителя аттали. - Ты говорил словами Атта- Хаджа, словно сам бог вложил эти речи в твои уста. Не ошибусь, предсказывая тебе Хрустальный трон Меддай. Есть в тебе что-то... особенное. Но посмотри вокруг!
Туган довольно жестко поставил Фарра на ноги и придержал за плечо. Атт-Кадир постепенно проясняющимся взглядом обозрел опустевшую площадь и в свете льющегося с небес зеленого огня увидел темные тела погибших и затоптанных, черные ручейки крови, протекшие по мраморным мостовым, несколько силуэтов бегущих куда-то и пока живых людей и в отдалении - быстро движущиеся тени. Дикий Гон преодолел заставы халиттов и теперь рыскал в поисках добычи по белоснежным улицам города Провозвестника.
Атта-Хадж, как видно, вновь посчитал, что люди сами управятся с опасностью. Свечение над головами Фарра и Тугана меркло, однако атт-Ка-дир, непроизвольно подняв глаза к небесам, вдруг различил в проносящихся над Меддаи черных тучах лицо человека лет сорока с короткой и окладистой черной бородой. Он смотрел вниз с тревогой и заинтересованностью. Но, скорее всего, это было лишь видение, явившееся измученному разуму Фарра атт-Кадира. Ибо известно со времен Эль-Харфа: Всеблагой ныне и вплоть до Последнего Дня не станет спускаться в Среднюю Сферу - обитель смертных.
- Куда уходить? - очень слабо пробормотал Фарр. Уверенность в себе куда-то исчезла, и смелости добавляла лишь тяжелая ладонь Тугана, покоившаяся на плече. - Посмотри, рассвет скоро... Небо синеет. Глядишь, и переждем, а?
- Не думаю, - коротко бросил халитт. - Мы на высоте, но сюда можно забраться по ступеням библиотеки. Я не смогу долго защищать тебя.
Атт-Кадир осмотрелся. Здание хранилища свитков (его строили арранты лет двести назад, в знак уважения к саккаремской религии) представляло собой огромный прямоугольный фундамент из гранитных блоков, на котором, поддерживая крышу, стояли розовые резные колонны. Основание колоннады поднималось над площадью на четыре с половиной локтя - запрыгнуть, особенно зверю, можно, но трудновато. Лестница с другой стороны здания. Попасть внутрь библиотеки невозможно - с вечера служители заперли двери, а ключи сейчас находятся один Атта-Хадж знает у кого. Двери близлежащих храмов закрыты. Вокруг - Дикий Гон.
Фарр и Туган не двигались с места. Сейчас они находились в относительной безопасности, но внизу, на Золотой площади, все чаще и чаще мелькали черные приземистые силуэты хищников, чуявших кровь. Большая стая царапала когтями неприступные двери храма Отца и Дочери, другие просто рвали зубами мертвую человеческую плоть, разбросанную в самом центре города, где многие века не происходило ни одного убийства... Значительная часть хищников собралась внизу, в четырех локтях от стоящих на возвышении Фарра и верного телохранителя аттали. Еще немного - и они бросятся в атаку.
...Аттали эт-Убаийяд по-прежнему наблюдал за происходящим с вершины минтариса Золотого храма, единственный проход наверх перегораживала тяжелая дверь, а рядом с правым плечом стоял халитт, недавно принесший безрадостное донесение с окраин города: 'Священная стража отступает'. Он и остался последним телохранителем Предстоятеля Веры.
Эт-Убаийяд боялся. Причем боялся так, как никогда в жизни. Аттали рассмотрел, как через улицу Полудня, посвященную немеркнущей силе Атта-Хаджа, входящей в зенит вместе со светилом, обозревающим мир из высшей точки, его город посетило Нечто. Гигантский черный волк, отнюдь не порождение сил природы, однако и не демон; дар таинственного и чужого волшебства. Огромный зверь, чья голова равнялась с крышами домов, как хозяин шествовал к Золотой площади и далее к храму-крепости. К Камням Атта-Хаджа.
* * *
Гон закончился так же внезапно, как и начался. Уставшие и изрядно напуганные всем происходящим халитты довольно вяло оборонялись, устроив завалы на окраинных улицах города, большинство жителей прятались в подвалах домов, снедаемые ужасом, те, кто не успел укрыться в храмах, становились жертвами почуявших вкус человеческой крови диких зверей... Ржали чуявшие близкую и неотвратимую опасность лошади, взревывали принадлежавшие беженцам волы, где-то неподалеку от конюшен выпущенные Священной стражей псы насмерть дрались с волками, слышались крики людей, как яростные, так и предсмертные, на минтарисах большинства храмов били гонги, внося в общую какофонию дополнительные мрачные нотки... Холодно мерцала на очистившемся от облаков небе луна, приобретавшая неприятный красноватый оттенок тем более, чем ниже склонялась она к краю неба. Звезды светили тускло и недовольно. Восход постепенно беременел рассветом, раскрывая пока что слабые и бессильные перья солнечных лучей. Сильно пахло дымом - ветер сменился и доносил со стороны Междуречья запах тлеющих останков саккаремских крепостей и деревень...
Драйбен счел, что минувшая ночь была худшей в его жизни. За много лет путешествий бывший эрл Кешта повидал всякое: удивительных чудовищ, волшебных существ, войны, нападения разбойников, что морских, что сухопутных. Ему всегда удавалось вывернуться - счастье не покидало нардарца. Вплоть до того самого дня, когда его собственная гордыня расстелила перед ним путь в Пещеру. Минувшая ночь - лишь следствие необдуманности.
Некогда Драйбен вычитал в книге нарлакского мудреца следующие слова: 'Зло - не вожделение плоти, а ярость разума'. Что ж, именно такая 'ярость разума' и позволила Драйбену возжелать давно исчезнувшего таланта - волшебства. Только для себя одного. Смешно, но Кэрис за время пути почти убедил нардарца в том, что волшебник из него не получится. И способности вроде бы имеются, и желание, и самые простые фокусы он умеет делать (как известно, все великое начинается с простого), но... Человеку, способному произнести не столь уж и простенькое заклинание, изменяющее суть материи, а именно превращающее медь в золото, недоступно другое, не менее важное искусство: своей колдовской силой противостоять другой магии. И сейчас, видя перед собой невообразимое чудовище, спокойно шагающее по улица Священного города, Драйбен тщетно призывал все свои умения для того, чтобы хоть ненадолго остановить призрачного волка.
'Какого еще призрачного? - Драйбен спиной прижался к выбеленной стене одного из домов. Он уже приказал оставшимся в его подчинении ха-литтам спрятаться на крышах или в узких переулках и, по возможности бережно расходуя стрелы, палить из луков и арбалетов в монстра, превосходящего ростом самого крупного быка. - Я отчетливо вижу: черный волк живой, хотя под этой странной 'жизнью' скрывается совсем другая сущность! Так просто его не победить... Куда, интересно, делся Кэрис?'
Нардарец, обученный вельхом, умел отсылать свою мысль к мыслям Кэриса, если это требовалось. Броллайхан мог ответить ему когда угодно - во сне, будучи предельно занятым в библиотеке или, например, любезничая с какой-нибудь прекрасной саккаремкой (броллайхан не чуждался маленьких человеческих слабостей и зачастую находил время на охмурение женщин). Однако сейчас Драйбен не мог отыскать даже промелька того фиолетово-лилового огонька, которым светилась душа его приятеля. Используя все накопленные знания, Драйбен обшаривал город, окружавшую его пустыню, дороги, ведущие на полдень и восход... Кэрис пропал.
'Он что, умер?! - смятенно подумал нардарец. - Великие боги, вельх всегда твердил, что убить его почти невозможно! 'Почти' - коварное словечко... Если он сцепился с этим... этой... в общем, с этим чучелом... Что мы теперь будем делать без него?'
Волк вышагивал по мрамору мостовых, бесшумно касаясь мягкими подушечками лап камня. Людей он словно не замечал - в его холке и боках торчали десятки стрел, две или три, засевшие в веках, раскачивались в такт движениям, одна, особенно удачливая, пробила верхнюю губу. Вожак Дикого Гона не обращал внимания на боль, если вообще был способен ее чувствовать. И он точно знал, куда шел.
'Где же Кэрис? - Драйбен, опустив глаза, отчетливо увидел, как дрожат его пальцы. Скрыться негде - до ближайшего переулка шагов пятьдесят, если побежишь, волк может и прыгнуть, - кто знает, что кроется в его голове? - А это что еще?'
Нардарец замер, глядя на свои руки. Он уже привык к новому облику 'сотника Джасура', но сейчас смуглая саккаремская кожа посветлела, Драйбен увидел старый шрам на запястье, полученный еще в детстве при обучении владению клинком... Значит, и волосы из вороново-черных вновь стали по-нардарски
