лечебницы для раненых, усилить патрули халиттов мало пострадавшей в ночном сражении Саккаремской конницей, помочь людям продовольствием и взять под строжайшую охрану величайшее сокровище Пустынного города - водоемы. Затем эт-Убаийяд отпустил своих сотников и позвал Драйбена в отдельную, донельзя скромно обставленную комнатушку, единственным украшением которой служил выложенный самоцветами на стене изумрудный треугольник Атта-Хаджа. Разговор продолжался не слишком долго - нардарец ясно, в коротких фразах, описал все, что видел сам, и высказал предположение о смерти Кэриса, на что аттали ответил:
- Это достойно величайшего сожаления. Такой помощник в борьбе против сошедшего на наши земли зла был бы незаменим. Что ж, теперь придется справляться своими силами... Между прочим, уважаемый Драйбен из Кешта, я даже не могу вознаградить тебя по достоинству. Все халитты видели, что отрядом, принявшим на себя самый тяжелый удар Дикого Гона, командовал сотник Джасур. Аттали невесело рассмеялся. - Его привели ко мне сегодня утром, превознося его подвиги, а он хлопал глазами и ничего не понимал... Пришлось одарить его золотым пером к тюрбану, иначе вожди Священной стражи сочли бы меня неблагодарным.
- А я так старался... - фыркнул Драйбен. - Хотя какая разница? Меддаи мы так и не защитили.
- Ничего подобного, - отмолвил эт-Убаийяд. - Если бы не ты, погибли бы не десятки, а сотни. Я не буду спрашивать тебя о том, что ты хочешь в награду. Слава преходяща и недолговечна, золото тебя не интересует, к любым книгам библиотеки ты и без того допускаешься в любое время... Не знаю, какой ты волшебник, но то, что командир хороший, - это ясно. Прими веру Атта-Хаджа, и я сделаю тебя сотником Священной стражи. В нарушение всех традиций. Перечить моему слову никто не посмеет.
- Нет, спасибо. - Нардарец помотал головой. - Вы не подумайте, мудрейший, это не из-за того, что я не верю в Атта-Хаджа. Почему же, верю... Просто придется сидеть на одном месте, а мне, как человеку, больше других знающему о Небесной горе и ее Хозяине, нельзя быть привязанным к кому-то или чему-то, пусть даже к Священной страже величайшего из городов материка. Одного не понимаю, - Драйбен внезапно сменил тему разговора, - почему Владыка Самоцветных гор отправил свою мысль, воплощенную в тело черного волка, именно сюда? В Меддаи, к храму-крепости?
Перед самым рассветом нардарский безземельный эрл стал свидетелем непонятного события. Черное чудовище, неторопливо прошествовав по главной площади города, приблизилось к храму, возведенному Провозвестником, где хранились Камни, и без всяких затруднений прошло сквозь стену, оставив за собой медленно затягивающуюся прореху. Драйбен, осторожно следовавший за гигантским волком, видел, как существо остановилось возле отлитых из серебра ладоней, обнюхало лежащие на них Кристаллы... А потом, по-собачьи незамысловато задрав лапу, помочилось на постамент и попросту растворилось в воздухе. Драйбен сначала остолбенел от неожиданности и, лишь когда волчина исчез, понял: Владыка Самоцветных гор мыслью своей решился проверить, в действительности ли храм Меддаи скрывает в себе оружие, способное поразить Его сущность. Следовательно, теперь...
А что теперь?
Над головой нардарца пылали зелеными сполохами небеса. Предвечный был разгневан, волчьи стаи Дикого Гона, почуяв, что человеческое божество может обратить свою ярость на них, поджав хвосты, убегали обратно в пустыню... А где-то там, к восходу, за красновато-желтыми барханами Альбакана, ждали приказа к атаке другие стаи - на сей раз человеческие, но по злобе и бешенству стократно превосходящие любых волков. Око увидело, что наконечники небесных копий сохранились, а значит, будет устранять опасность, исходящую от Меддаи, и прежде всего пошлет на Священный город орды мергейтов.
Именно эти соображения и высказал Драйбен святейшему аттали.
- Тогда... - На лице старика не было написано ни испуга, ни обреченности, а только уверенность. Знание того, что Атта-Хадж сильнее любого монстра, явившегося из других миров. - Тогда я вижу лишь два пути: либо срочно вывезти Кристаллы Провозвестника из храма-крепости и спрятать в Дангарских горах, что будет немыслимым святотатством, либо требовать от прибывающего сегодня шада Даманхура защиты. Пала Мельсина, но это не весь Саккарем. Олицетворение Саккарема здесь, в Священном городе. Если мергейты и союзные с ними горцы превратят Меддаи в груду развалин, тогда можно будет говорить: 'Горе тебе, Саккарем!'
- Я знаю, что шад собрал большую наемную армию, - начал развивать мысль аттали Драйбен. - Но посуди сам, мудрейший: Даманхур много седмиц ведет войну, наверняка большая часть казны потеряна или истрачена. Содержание иноземного войска стоит дорого - я не беру в расчет рыцарей из Полуночной империи. Вольных конисатов или Нардара, которые приехали в Дангару с надписями на щитах 'Война ради войны'. Для них битвы - лишь развлечение. Безусловно, конница Нарлака сильна, но после первого же поражения они начнут сомневаться, а после второго - подадутся обратно, на родину. Биться до конца станут лишь арранты или сегваны, но им нужно платить. Как я предполагаю, золото у Даманхура кончится очень и очень скоро.
- Золото? - вскинул брови эт-Убаийяд. - Пусть справедливо накажет меня Атта-Хадж за несдержанный язык, но я скажу так: золота, цветных камней, серебра, драгоценных даров моря в Меддаи накоплено великое множество. Поверь, мне стоит лишь приказать, и казначеи Священного города купят десять самых великих армий, но дело в другом. Во-первых, нужны мудрые полководцы, без которых самое обеспеченное и многочисленное войско будет лишь стадом баранов. А во-вторых, требуется как можно быстрее устранить саму первопричину войны тварь, засевшую в Самоцветных горах. Положим, мы убьем Гурцата. Но чудовище, пожирающее страх, используя свою стократно увеличившуюся силу, немедленно найдет себе другого слугу. И как знать, не будет ли им шад Даманхур, кениг Нарлака или, уж прости, ты сам, а то и конис Юстиний Нардарский?
- Верно, - сокрушенно согласился Драйбен. - Но как? Как его уничтожить? Мы по-прежнему ничего не знаем.
- Искать! - Аттали повысил голос. - Что-то знают арранты, наверняка сохранились древние книги, - в конце концов, библиотека Меддаи не единственная в этом мире. И до времени, пока мы не найдем способа испепелить явившегося в нашу Сферу чужака и развеять его прах по ветру, нам придется лишь огрызаться.
В дверь робко постучали, и в темном проеме появилась озабоченная бородатая физиономия мардиба Джебри.
- Что? - рявкнул эт-Убаийяд. - Я разговариваю, выйди!
- Мудрейший... - тихо сказал мардиб. - Со сторожевых башен заметили караван. Самые зоркие воины Священной стражи разглядели зелено-синее знамя Солнцеликого шада Даманхура.
- Вот как? Ну хорошо... Подготовь мне одеяние первосвященника и прикажи халиттам взять в кольцо Золотую площадь. Я выйду встретить Даманхура.
Когда Джебри исчез в полутьме прохладного коридора, медленно, но верно засыпающий от переутомления Драйбен вскинулся:
- Прости, господин, а где девушка, которая была с нами, и Фарр атт-Кадир?
- Отдыхают, - коротко ответил поднявшийся с ковра эт-Убаийяд. - Иди по коридору, третья дверь справа. Тебе тоже нужно поспать. Я справлюсь со всеми делами без твоего участия.
* * *
Изумлению шада не было границ. Даманхур оставался в неколебимой уверенности в том, что у стен Меддаи его наконец-то встретят божественное спокойствие и безмятежность, в коих искони пребывал Священный город. Все войны, стихийные бедствия, эпидемии и прочие несчастья, сваливавшиеся на человечество со времени окончания Золотого века, обходили твердыню Атта-Хаджа стороной, разбивая свои волны о белые стены и зеленые купола храмов, выраставших из песков Альбакана. Даже зачерпывать воду из водоемов Меддаи имели право лишь особо назначенные управителем-аттали люди, использовавшие Для этого освященные серебряные сосуды, прозрачная жидкость из которых затем переливалась в кувшины и бурдюки паломников или жителей города.
- Энарек, - дрожащим шепотом позвал Даманхур своего верного слугу. Посмотри, что это?..
- По-моему, мертвец, - пытаясь сохранять безразличный тон, ответил дейвани. - И кажется, не один.
В нынешние времена труп человека стал не такой уж и редкостью - разоренный Саккарем завален мертвецами, оставшимися без погребения, раздувшимися и истекающими смрадом, над которыми трудились
