И снова образуется круг. Присутствующие становятся, глядя друг другу в затылок и, подпрыгивая, движутся по этому кругу.
Затем „святые”, или „белые голуби”, как они себя называют, ставши в круг плечом к плечу, начинают прыгать справа налево.
Четыре или восемь человек становятся по углам помещения. Оттуда они прыжками поодиночке или попарно подвигаются к середине зала и таким же образом возвращаются обратно на свои места.
Танцы эти длятся до полного изнеможения и, в конце концов, доводят скопцов до состояния безумного экстаза.
Скопческие дома производят очень опрятное впечатление. На окнах цветы. Самое селение с его чистыми улицами выгодно отличается от виденных нами до сих пор грязных приленских сел.
Мы осмотрели хорошо оборудованные мастерские, лавки и мельницу. Перед домами разведены цветники и огороды. Скота скопцы не держат, так как их религиозные убеждения запрещают им употреблять в пищу мясо.
Скопческая община на Лене насчитывает в общем сто девяносто три „брата” и восемьдесят две „сестры” различного возраста. Все они — спокойные, тихие, мирно между собою живущие люди. Страсти, ссора и вражда как будто совершенно отсутствуют среди них. Чувствуя свою отчужденность от прочих людей и хорошо сознавая, что им уже нет возврата в мир нормальных людей, они тем более сплочены меж собой.
Но и между этими сектантами попадаются люди, с отчаянием несущие свой тяжелый жребий. Многие из них подвергаются обращению в эту секту еще в юношеском возрасте. С одним из таких сектантов пришлось мне познакомиться.
На мельнице я застал управляющего ею двадцативосьмилетнего молодого человека, типичного украинца. Во время осмотра поселения он сопровождал нас вместе с несколькими скопцами. Его ясные ответы обратили на себя наше внимание. Он заметил у меня в руках цейссовский фотографический аппарат, которым мне здесь, к сожалению, не пришлось воспользоваться. Меня предупредили, что фотографированием я могу оскорбить „братьев” и „сестер”.
Управляющий мельницей, видимо, услыхал это шепотом произнесенное предупреждение и предложил мне зайти к нему в дом. Он хотел показать мне им самим оборудованное фотографическое ателье и собрание фотографий.
Он сам соорудил камеру-обскуру со всеми необходимыми принадлежностями и обладал несколькими первоклассными аппаратами. У него даже имелся превосходный самодельный увеличительный прибор.
А сколько великолепных снимков мне удалось у него увидеть! Все они были распределены по отдельным альбомам: ландшафты, изображения скопческих поселений, религиозные праздники, шествия и погребения. Во время последних „сестры” и „братья” несут к могиле открытый гроб. Тут же находились и фотографии всех стадий „божьих танцев”, вплоть до конвульсий их участников.
— Неужели вам разрешают делать эти снимки?— спросил я в изумлении.
— Да! — отвечал он, — благодаря им, мы вербуем новых членов.
Заметив мой все возрастающий интерес, он становился общительнее и шаг за шагом все больше углублялся в быт и нравы этих сектантов, видящих „богоугодное дело” в искажении человеческого тела. Его слова постепенно убедили меня в том, что этот человек презирал и ненавидел своих собратьев и воодушевлявшие их идеи.
— Но ведь вы сами скопец? — спросил я его, в конце концов.
Он долго молча смотрел на меня и, наконец, ответил:
— Да, но не по своей воле... Эти преступники искалечили меня одиннадцатилетним мальчиком!
Последние слова его похожи были скорее на стон. Он дрожал от охватившего его внезапного возбуждения. Он схватил новый, еще невиданный мною альбом...
— Видите эти фотографии? Вот что делают скопцы из своих юношей и девушек!
Что за ужасная картинная галерея развернулась теперь передо мной! Это были мужские и женские тела, снятые на различных ступенях увечья.
— Вот она, моя пропаганда в пользу скопцов, — засмеялся он.
Этот смех, прозвучавший высоким фальцетом, заставил меня содрогнуться. Только теперь я понял, что переживал этот несчастный человек.
Эта история глубоко меня потрясла. Мое отношение, по-видимому, тронуло его, так как он становился все сердечнее и подарил мне множество своих фотографий. Однако мне пришлось обещать ему сохранять их в тайне. Под конец он предложил мне чаю, так как ему хотелось еще услышать от меня о нашей экспедиции.
В комнате, в которой уже шумел самовар, было чисто, но печально. Окна были украшены цветами. На книжной полке стояло множество книг. Мы быстро позабыли о нашем недавнем волнении. Правда, меня на минуту смутила появившаяся к чайному столу „сестра”, но я быстро узнал в ней ту, чей портрет был показан мне наверху, в фотографическом ателье.
Она налила нам чаю и нарезала прекрасного белого хлеба. На спокойном ясном лице ее не было видно следов страданий, но на всем ее существе лежал какой-то покров безразличия и тоски[8].
Вечером 1 июня пароход доставил нас в Якутск.
XI. В ЯКУТСКЕ
В Якутске мы остановились в единственной в городе гостинице, убогой и грязной, но по своему центральному местоположению удобной для нас.
Чрезвычайно важным являлся вопрос о нашем дальнейшем провианте. На пути к Колымску нам предстояло проехать сотни километров по почти совершенно безлюдной местности. Правда, в якутских селениях и на этапных станциях мы могли рассчитывать получить свежее мясо. Что же касается хлеба, то об этом не могло быть и речи, так как хлеб севернее Якутска уже не произрастает. Лена покрыта здесь льдом в течение двухсот дней в году.
У якутских булочников мы заказали ржаные сухари. Мы предполагали также закупить в Якутске необходимых нам лошадей. Но по совету опытного казачьего атамана мы в конце концов решили пользоваться в продолжение дальнейшего нашего путешествия казенными лошадьми.
Путь от Якутска до Колымска равен трем тысячам километров. Нам предстояло проделать его верхом. Для троих членов экспедиции, нанятого нами переводчика и двух прикомандированных к нам казаков требовалось шесть лошадей. Перевозка поклажи, по нашим расчетам, требовала еще четырнадцати.
Поэтому вперед был тотчас же послан казак, извещавший о нашем прибытии все станции этапного пути от Якутска до Верхоянска и далее до Колымска. Он передавал содержателям почтовых станций приказания приготовить нам шесть верховых и пятнадцать вьючных лошадей. Кроме необходимых двадцати мы считали нужным иметь еще одну резервную лошадь.
Этот передовой казак должен был опередить нас на неделю, а мы не спеша заканчивали сборы. Мы запаслись чаем, сахаром, солью, кое-какими консервами. Накупили всякой всячины для подарков туземцам и для обмена. Мужчинам предназначались якутские ножи, порох, свинец, трубки и табак. Женщинам — чай, сахар, цветные бусы, пестрые шелка и иголки.
В областном казначействе мы разменяли несколько тысяч рублей на золото и на новенькое серебро. Туземцы не принимали бумажных денег, но как дети радовались при виде блестящих серебряных монет.
В течение почти трехнедельного пребывания в Якутске мы вполне успели осмотреть его немногочисленные достопримечательности. Каменных зданий в Якутске, за исключением складов, нет. По обе стороны немощеных улиц тянутся небольшие деревянные домики. Для пешеходов имеются деревянные
