«Разгромили завод, что-то порас-тягали, люди — как мыши»[1214]. После этого, по словам Ермоленко, все мельниковцы (400 человек) напились технического спирта.
Из дислоцировавшегося в бассейне реки Припять отряда Александра Сабурова 23 марта 1943 г. в УШПД ушла радиограмма, укреплявшая имидж сабуровцев в глазах руководства: «Комвзвод Бородинский занимается пьянками и разгильдяйством. [В] пьяном виде пугает оружием население»[1215].
Чекист Яков Коротков, в свое время не принятый Ковпаком, был послан УШПД в Полтавское соединение на должность командира по разведке. По словам комиссара этого отряда Митрофана Негреева, Коротков нашел общий язык с командиром соединения Михаилом Салаем на почве пристрастия к самогону: «Тов. Коротков оказался классическим алкоголиком, и агентурную работу заменил на изыскание самогона, уничтожение его и доставку через своих особистов и, в особенности, заместителя тов. Мангейма. Агентурная работа через это оставалась на 2-м плане, то есть ею совсем некогда было заниматься»[1216].
Немецкая разведсводка сообщала о том, что командир действовавшего в основном на Житомирщине 1-го Молдавского партизанского соединения Василий Андреев использовал алкоголь в качестве своеобразного поощрения для партизан: «Для большей смелости Андреев дает своим бандитам вино, которое ему тоже доставляет Москва. Вино дается только тем, кто ходит на диверсии и только тогда, когда идут на дело…На диверсию за пол литра вина согласны ходить все. Но всех людей Андреев от себя не отпускает, а установил очереди»[1217]. Вино периодически посылалось в партизанские отряды УШПД в подарочных пакетах, поэтому не исключено, что сообщение немецких спецслужб было не лишено основания.
С территории Полесской области БССР сообщалось о том, что «комиссар [отдельного] отряда [В.] Чепиги [И. Пасюча] бездельничает и в пьяном виде расстреливает бойцов» [1218]. Пасюча был отстранен от должности, и на его место назначили И. Семенишина, который также отметился пристрастием к алкоголю.
В Волынском соединении им. Ленина командование пьянствовало на протяжении первой половины января 1944 г.[1219], и, выйдя из запоя в связи с окриком Строкача, вернулось к «возлияниям» вместе с подчиненными: «В ожидании грузов начались опять поголовные пьянки, разложение»[1220].
Более всего алкоголизации подверглись разведгруппы партизанских отрядов. Во-первых, они действовали на удалении от командования соединений — иногда в течение нескольких дней. Во-вторых, войсковая разведка — крайне важное, опасное и тяжелое занятие, поэтому к дисциплине разведчиков вышестоящее начальство проявляло определенное снисхождение, далее угроз, как правило, дело не доходило. В ходе напряженной операции — возвращения из Карпатского рейда в одной из групп Сумского соединения были отмечены случаи выпивки разведчиков, что нашло отражение в приказе командира группы П. Вершигоры: «Во избежание разного рода явлений, связанных с употреблением спиртных напитков во время разведки, приказываю: 1. За употребление спиртных напитков во время разведки и вне лагеря виновные будут расстреляны на месте. 2. Спиртные напитки разрешено употреблять только в лагере»[1221]. Бандеровский документ фиксирует попойку другой группы ковпаковских разведчиков, учиненную ими спустя пять дней: «22.08.[1943] зашло 5 партизан с одним подростком в ресторан Луцика Ивана в Мыслове (Калушский район Станиславской, сейчас Ивано- Франковской области —
В дневнике командира одного из отрядов дислоцировавшегося на Волыни соединения Алексея Федорова есть красноречивая запись от 28 октября 1943 г.: «С самого раннего утра начал заниматься разведкой. Пришлось снова брать в оборот тов. Зубко. Выяснилось, что он специально посылал разведчиков за самогонкой, а не по делу. Вместо дела он вместе с бойцами занимался пьянкой. Сегодня послал тов. Зубко и всю разведку в населенные пункты Бересцаны, Олько и Городище с целью организации и расширения агентурной сети»[1223]. Через полтора месяца ситуация повторилась в другой группе этого отряда: «8 декабря 1943 г. Командир разведки тов. Ганжа доложил, что бойцы 2-й роты Никишин, Шорий и Лепешкин, которые были в с. Привитовка, мерзавцы напились и стали стрелять. Очень печально — крестьянин накормил, напоил, а они стали стрелять в квартире. Лева Кузкин стал стрелять по ульям. Не успели эти чудаки приехать в лагерь, я их арестовал и посадил под строгий арест»[1224].
В связи с цитированными внутренними документами партизан вполне правдоподобным выглядит описание ситуации бандеровцами в Волынской области в феврале 1944 г.: «На протяжении нескольких дней безостановочно оперировала по селам красная разведка. Разъезжая по селам, разведчики все время заливались самогоном»[1225].
Критика УШПД несколько повлияла на ситуацию в соединениях, но воздействие, несомненно, было не кардинальным.
Например, первая радиограмма Строкача Ковпаку о недопустимости пьянства была послана в феврале 1943 г. Однако, как свидетельствовал побывавший в Сумском соединении чекист Яков Коротков, попойки продолжались и в марте. По его словам, заместитель Сидора Ковпака по хозяйственным вопросам Павловский «никогда не бывает трезвым, самогон для командования приготовляется под его руководством в хозяйственной] части»[1226]. Согласно сведениям бывшего политрука 5-й группы Сумского соединения Минаева, вследствие критики Строкача «пьянка уменьшила свои размеры, но не ликвидирована полностью. (…) Можно привести ряд фактов вопроса пьянки… Сейчас раненые партизаны Ковпака в Москве пьянствуют и дебоширят, но своевременно пресечены.
Комиссар т. Руднев начал искоренять пьянку физической силой, т. е. не один раз попало командиру и политруку 10-й роты и др. товарищам, кто напьется, а командир т. Ковпак плеткой как втянет разочка два- три, так и хмель проходит, поэтому случаи пьянки стали реже»[1227] .
Дневник Григория Балицкого свидетельствует о том, что в образцовой части — отряде им. Сталина Черниговско-Волынского соединения — пьянство оставалось распространенным бытовым явлением даже после того, как подчиненные Алексея Федорова с начала 1943 г. стали неплохо контролироваться Центром, благодаря налаженной связи с «Большой землей». Да и в советском тылу попойки партизан были нередкими. После ранения Балицкий попал на излечение в Москву, где также на отдыхе оказались командир и комиссар соединения. Эти партизанские вожаки устраивали в столице настоящие дебоши: «Я стал жить вместе с [Алексеем] Федоровым, [Владимиром] Дружининым, [помощницей по комсомолу командира соединения Марией] Коваленко, [комиссаром отряда им. Сталина] Працуном в гостинице “Москва”, в 859 номере. Об этом номере знала почти вся “Москва”. Жизнь проходила исключительно весело: пили, гуляли, так проходили дни и ночи. Выпили спирта и 40-градусной водки столько, что, наверное, заработала бы водяная мельница…»[1228]
По возвращении в немецкий тыл 8 марта 1943 г. в связи с «международным женским днем» была организована «выпивка, гулянка». 30 марта 1943 г. у Алексея Федорова был день рождения, вследствие чего им была устроена попойка в Винницком соединении Якова Мельника, в которой принял участие и украинский писатель Николай Шеремет: «Здесь было ведро самогона и несколько литров спирта 96 градусов». 9 апреля пьянка была устроена без повода: «В часть [Михаила Наумова] выехали нас 3 Героя [Советского Союза] — Федоров, Колпак и я. Со своей свитой. Эх! И погуляли крепко, было очень много самогонки и хорошей закуски». Первомайские торжества продлились два дня: «2 мая 1943 г. Сегодня и вчера с утра был приглашен Федоров на завтрак и обед. Была самогонка и хорошая закуска. Тов. Федоров все время танцевал. Вечером организованы были различные танцы и игры. Все это хорошо, но плохо то, что несколько десятков дней не ведем боя с противником…»
Завтраки Алексея Федорова, сопровождавшиеся распитием самогона и спирта, повторялись регулярно. В конце мая Балицкий с группой партизан снова был командирован в Москву, откуда должен был возвращаться 5 июня, но вылет был сорван ненастной погодой. «Лесные солдаты» нашли, чем себя занять:
