Наши органы. не уделяют достаточного внимания истреблению местной фашистской администрации…
Приказываю:
1. Немедленно организовать систематическое повсеместное, и прежде всего в ближайшем тылу противника, истребление фашистской администрации и их имущества, особенно старост, бургомистров, руководителей полицейских органов и агентуры гестапо.
2. Использовать для этих целей все имеющиеся в нашем распоряжении и изыскать новые дополнительные агентурные возможности.
Широко использовать для этих целей партизан, диверсионные группы и разведагентуру наряду с выполняемыми ими другими задачами.
3. Из числа имеющейся агентуры всех отделов и управлений, а равно за счет новых вербовок создать специальные тергруппы численностью три-пять человек для выполнения заданий по истреблению фашистской администрации…»[585]
30 ноября 1941 г. Вермахт находился у стен Москвы и Ленинграда, а Киев был уже тыловым городом Третьего рейха. При этом НКВД УССР приказывал не проводить, например, диверсии на коммуникациях, чтобы затормозить продвижение германских войск, и даже не нападать на немецкие части с целью их отвлечения от действий на фронте. Приоритетом значилось истребление коллаборационистов. Важным моментом является также указание на уничтожение имущества лиц, сотрудничавших с нацистами: очевидно, что в результате таких действий должны были страдать и члены семей «предателей». Речь идет о применении принципа коллективной ответственности, присущего советской репрессивно-карательной системе.
Об установках на проведение партизанского террора из разнообразных источников получала информацию и немецкая сторона. Например, на допросе пленные 1-го партизанского полка НКВД УССР показали, что «их задание было различным. Они должны были, с одной стороны, вести диверсии на шоссе и железных дорогах, по которым следуют немцы, с другой — актами террора (поджогами населенных пунктов, отдельных хозяйств и расстрелами всех членов украинской милиции [на немецкой службе]) запугать украинское население или принудить его к сотрудничеству»[586] .
Первой относительно масштабной и известной акцией террора против коллаборационистов можно считать проведенный по Полтавщине в октябре-декабре 1941 г. карательный рейд партизанского отряда им. Буденного под командованием Ивана Копенкина, до войны занимавшего должность оперуполномоченного Татарбурнарского райотдела НКВД (Измаильская область, сейчас входит в Одесскую). Согласно детальному рассказу Копенкина, его партизаны расстреливали мирных жителей, лояльно настроенных к немцам, агентов германских спецслужб, старост, «церковников» (очевидно, глубоко верующих людей или служителей религиозных культов), дезертиров из Красной армии, а также солдат, отпущенных немцами из плена. Расстреливаемые были в возрасте от 14 лет и старше[587]. Любопытно, что сам Копенкин откровенно рассказывал о том, что убивал и членов семей указанных граждан — в том числе жену, мать и дочь одного старосты (бывшего кулака), мотивируя это тем, что они «активно распространяли антисоветские слухи».
Сведения об этом рейде дошли до руководства НКВД СССР: «За время деятельности партизанских отрядов Копенкина в тылу немецких захватчиков истреблено более 50 старост и других фашистских ставленников. В отряде имеется партизан по имени “Саша”, истребивший один 25 немецких ставленников и предателей родины»[588]. Рядом с этими словами на документе, возможно, заместителем Л. Берии Иваном Серовым сделана рукописная пометка: «Заслуж[ивает] награды».
В той же сводке сообщалось: «За время с 25 октября по 25 декабря 1941 года партизанский отряд Тесленко, действующий в Изюмском районе [Харьковской области], задержал 1026 дезертиров Красной армии, передав их командованию наших частей»[589]. По рассказам жителей Корюковского района Черниговской области, партизаны не только передавали дезертиров в Красную армию, но и убивали бывших пленных солдат и командиров, отпущенных немецкой властью по домам[590]. Жительница с. Рудня Мария Петренко вспоминала, что в их деревне ходили легенды о судьбе бывших военнопленных: партизаны «привязывали [их] к двум деревьям и разрывали надвое»[591]. Бывший красный партизан Василий Ермоленко, утверждал, что «в первый год войны партизаны расстреливали тех, кто бежал из плена и дезертировал. Замучают, а потом убьют. Воевать надо, а не бежать»[592] .
Как уже говорилось, партизанами уничтожалась агентура немецких спецслужб. Поэтому крайне тяжело приходилось, в частности, лесникам — красные рассматривали их как потенциальных или действительных агентов немцев[593] или же как пособников, имеющих для оккупантов важное хозяйственное значение. Периодически данные об уничтожении лесников встречаются в отчетах как партизанских отрядов[594], так и бандеровцев[595]. Немецкие документы дают более масштабную картину: до мая 1943 г. включительно на территории генерального комиссариата Волынь-Подолье были убиты «1 немецкий особый руководитель [лесопромышленности], 191 местных сотрудников лестного хозяйства и служащих, из них в мае 1943 г. — 38… Уведено: 70 местных сотрудников лесного хозяйства и служащих…»[596]
Действуя вполне в духе традиции ленинско-сталинского классового террора, красные партизаны уничтожали кулаков — очевидно, предполагая, что они наиболее враждебно настроены к советской власти. На Черниговщине Алексей Федоров в первом приказе по созданному им отряду Мало-Девического района 30 октября 1941 г. в перечне лиц, предназначенных для уничтожения, указал на «недобитых»: «в) село Стрельники — уничтожить всех кулаков, которые заняли бывшие свои хаты» [597]. Ветеран Красной армии Иван Шарый рассказывал, что в их селе Рейментаровка (Черниговская область) партизаны из отряда Бориса Туника разрубили топором на куски кулака Даниила Ивановича (интервьюируемый, к сожалению, забыл фамилию убитого), на следующий день такая же участь постигла и жену крестьянина[598]. В ходе Карпатского рейда партизаны Сумского соединения вынуждены были относиться более или менее корректно к выжидательно настроенному мирному населению Галиции. Однако даже в этом случае проявлялась их классовая ненависть. Как сообщал бандеровский подпольщик, среди партизан «заметен рост враждебного отношения, до настоящего момента скрытого, к кулакам…»[599] В другом аналогичном донесении значилось, что в районе деревни Нивочини Коломийского района Ивано-Франковской (тогда — Станиславской) области «партизаны… сильно грабят население и говорят, что вскоре возьмутся за всех националистов и кулаков»[600].
Но все же основным объектом партизанского террора в 1941 — 1942 гг. оставались полицейские и гражданские коллаборационисты, которых нередко убивали вместе с семьями. Например, группа партизан Злынковского партизанского отряда соединения А. Федорова 2 ноября 1941 г. «по поручению командования отряда произвела налет на дома немецких шпионов в с. Дубровка Злынковского района [Новозыбковского района Орловской, сейчас Брянской области РФ]: Николаенко Сергея Даниловича, управляющего, и Коткова Григория Ивановича с целью уничтожения их как выдавших ряд партизан немецкому командованию. В результате действия указанной группы произведено следующее: спален дом Николаенко, сам [он] ранен и уничтожено трое его членов семьи, разрушено внутреннее состояние квартиры Коткова Г. И.»[601]
По воспоминаниям Михаила Наумова, полицейско-партизанское противостояние приобретало характер братоубийственной войны: «Полицейский [Козеха] сжег хату брата-партизана и его семью, которая состояла из трех человек детей. [Партизан] Козеха напал на семью брата — того полицейского и уничтожил его хату и семью… Такая жестокая борьба происходила на Сумщине в 1942 году между партизанами и полицаями»[602]. Отчасти эту брутальность можно пояснить тем, что по обе стороны оказывалось множество людей, психологически травмированных режимами. Среди полицаев до 1/3 составляли люди, чьи родственники были уничтожены коммунистами, или они сами побывали «в местах не столь отдаленных». Да и в рядах партизан
