— Нет, — сказал он. — Никогда.
И опять исчез.
Старуха-голландка не умела говорить по-английски, и это взбесило Блоха. Но он сообразил, что младшая сестра переведет, он легко заставит ее сделать все, что ему нужно. Собственно, особых объяснений и не потребовалось. Он нацелил на старуху свой «магнум» и велел толстой корове пошевеливаться и собираться. И она не стала мешкать.
Но он допустил оплошность — расслабился и отпустил вниз своего охранника — и вот тут-то в ее руках и блеснул нож. Таким ножом можно было слона разрубить пополам. Блох так неожиданно почувствовал его лезвие на своем горле, что не успел выстрелить в эту чокнутую суку. Он замешкался на какую-то долю секунды и теперь стоял идиот идиотом. Ему не хотелось поднимать шума — он и так переполошил всех внизу, прорываясь сюда мимо швейцаров. И сейчас, даже если ему и удастся разрядить свою пушку, старуха успеет всадить ему нож в глотку. А если и не успеет и ему удастся отбросить ее, — все равно будет шум и переполох.
А кроме того, не исключено, что алмаз у нее. Вильгельмина Пеперкэмп нужна ему живой.
— Эх ты, — проворчала старуха и обругала его по-голландски. Она отбросила нож и прошествовала к лифту.
— О, Господи, — пробормотал Блох. Хорошо еще, что рядом не было его людей.
Он старался не глядеть ей в глаза, пока они ехали в лифте. Он признал, что пока она взяла верх над ним.
В холле к ним присоединился один из его людей. Парню стоило немалых усилий убедить швейцаров, что пока не настало время вызывать кавалерию. К дому подкатила машина, и они вскочили туда, при этом Блох хорошенько наподдал старухе. Хенсона — того, что стоял на посту на другой стороне улицы, — они тоже забрали с собой. Вид у него при этом был почему-то не очень радостный. Они еще не отъехали далеко, а Блох уже успел узнать причины печали.
— Приходил Старк, — сказал Хенсон.
Блох выругался. Ему следовало бы навестить Старка, когда он был в Вашингтоне. Черт! Надо было позаботиться о нем еще двадцать лет назад во Вьетнаме.
— Что ты рассказал ему?
— Ничего.
Блох не поверил. Ну да ладно, все равно пора кончать с Мэтью Старком.
— Как вы думаете, швейцары не вызовут полицию?
— Вызовут — не вызовут, — насмешливо протянул Блох, — Какая разница? Что ты дергаешься? Мы свободны и невинны.
Хенсон откинулся на спинку сиденья, но его явно что-то тревожило, и Блох спросил себя — уж не задумывается ли парень о чем-то лишнем или у него просто душа в пятки ушла? Все его люди — барахло. Ну, не все, конечно, но большинство. Но скоро все должно измениться, и он решит эту проблему.
Он приказал — водителю поторапливаться, ему хотелось как можно скорее оказаться в аэропорту Тетерборо в Нью-Джерси. Потом велел этим двум бабам, болтавшим по-голландски, заткнуться. Та, что помоложе, на вид ничего, только побледнела очень и вся взмокла из-за сломанной руки. И как же она ненавидит его! А старуха назвала его нацистом. Блох порадовался, что она не знала про сломанную руку сестры, иначе вряд ли отбросила бы нож.
— Ну, дамы, — игриво произнес он, — я очень надеюсь, что кто-нибудь из вас приведет меня к Камню Менестреля. Иначе мне придется выяснять, куда де Гир спрятал нашу малышку Джулиану Фолл. А потом, когда семья наконец-то воссоединится, мы все вместе будем умиляться этой трогательной картине.
Для себя он уже решил, что Джулиану Фолл нужно разыскать в любом случае. Не имеет значения, насколько сговорчивы будут ее мать и тетка. Джулиана слишком много знает и может выдать его. Ее нужно убрать. А женщинам совсем не стоит об этом знать. Сейчас, решил он, самым правильным будет вернуться в лагерь и хорошенько все просчитать. Если повезет, то девчонка, Голландец и даже Стальной мужик сами явятся к нему.
А если нет, то он отправится на охоту за ними.
Глава 20
Маленький старинный дом Джулианы стоял на холмах над Баттэнкилл-ривер, в юго-западной части Вермонта. Снег легкой шалью лежал на дорожке, ведущей к дому. Сухой и пушистый, он искрился в лунном свете. «Мерседес» Шаджи проторил колею по трехдюймовой целине. Джулиана через заднюю дверь вошла в дом и прошла через летнюю кухню, везде включая свет. Голова раскалывалась, глаза слипались от недосыпания. Она, чуть не падая от усталости, добралась до холла и попыталась развести огонь в огромном камине. Дрожащими от холода и волнения руками она чиркала одну спичку за другой. Наконец дрова загорелись.
Треск поленьев и вой ветра за стеной — вот и все звуки, что окружали ее. Да еще гулкое эхо собственных шагов, когда она шла в свою маленькую спальню. Она отыскала теплые штаны, свитер, шерстяные носки и натянула все это на себя. Ее цивильная одежда осталась грудой лежать на полу.
Дрова в камине быстро прогорели, и Джулиана отправила в камин новую порцию. Она села на круглый, ручной работы, коврик у огня и скрестила ноги. Все вокруг дышало спокойствием. На полу стояла корзинка с рукоделием — им она занималась только здесь. Последние четыре года она вязала свитер из шерсти, которую купила у фермера, жившего по соседству. На шейкеровской этажерке стопкой лежали непрочитанные книги. Пучки зверобоя и медуницы, высушенные ею прошлым летом, атлас лесных птиц, книги по садоводству, руководства по варке джемов… Ей подумалось, что та женщина, которая время от времени приезжает сюда пожить и с упоением погружается в нехитрые повседневные заботы, не имеет ничего общего ни с Джулианой Фолл, только что завершившей очередное блестящее турне по Европе, ни с Д. Д. Пеппер.
Она откинулась назад, положив голову на край дивана, и попыталась немного расслабиться. Нужно все обдумать. Но сначала она отдохнет — всего несколько минут. Она закроет глаза и на время забудет обо всем, а потом сможет хорошенько подумать, что ей делать с Камнем Менестреля и как выручить мать. Она чувствовала, как огонь согревает ноги и тепло поднимается вверх. К сердцу и выше, туда, где звучит Шопен. Она вслушивается в музыку и сейчас слышит в ней то, чего не слышала прежде. Она закрывает глаза, и музыка охватывает ее, проникая все глубже и глубже, сливаясь с ее сущностью.
Она не замечала, как бежит время, и вдруг в какой-то момент почувствовала, что она не одна. Не было слышно, чтобы кто-то входил. Она забылась, но не спала и помнила, что какой-то звук — то ли скрипнувшая дверь, то ли шум подъехавшей машины — насторожил ее.
Совсем рядом с ней раздался ворчливый голос:
— Я мог бы придушить тебя и смыться. Сам не пойму, почему я не делаю этого.
Она открыла глаза, и сердце радостно екнуло. Прямо над ней нависала крепкая фигура Мэтью Старка. Ей очень не хватало его — она поняла это сейчас, когда ей было так плохо, она молила Бога, чтобы Мэтью оказался рядом.
— Мэтью…
Неужели он услышал ее призыв?
— Как ты вошел сюда?
Он смотрел на нее сверху вниз, его лицо терялось в полумраке комнаты.
— Я прошел через кухню. Ты, между прочим, забыла запереть дверь.
— Если бы я заперлась, — ответила она, заметив гаечный ключ в его руках, — то ты вышиб бы дверь. И мне пришлось бы ставить новую. А как ты нашел меня?
— Тетя Вилли. Она подумала, что ты должна быть здесь.
— Она? Вот это да! Какая сообразительность! А я вот сижу, напеваю Шопена, — сказала она и, словно в подтверждение своим словам, промурлыкала какую-то мелодию. — Это то, над чем я должна была бы сейчас работать. Фредерик Шопен. Концерт номер один для фортепиано. Умер дядя, погибла Рахель Штайн,
