замечала боли. — Мне все равно, что вы сделаете со мной.
— Зато вам не все равно, что будет с ними. — Блох отвернулся. Он все еще злился на себя за то, что не прикончил де Гира. Надо было пристрелить Голландца, но его остановила безумная, страшная решимость, которую он прочел в глазах де Гира. Теперь уже неважно, что де Гир мог добыть для него алмаз. Ну да ладно, пока надо забыть о нем; у него куча других забот. Он добавил, не глядя на кондитершу:
— Я привык использовать все возможности.
Катарина почувствовала, как бешено бьется сердце. Ей не хватало воздуха, и она почти теряла сознание. Скоро они будут у дома Джулианы. Ей остается только надеяться, что Хендрик спрятал дочь. Хендрик… Опять она доверила ему судьбу близких людей. Но разве у нее был выбор?
А был ли у нее выбор тогда?
Она посмотрела в окно и увидела огни Центрального парка. Джулианы и Вильгельмины не будет дома. Она отчаянно надеялась на это. Но на всякий случай еще раз обратилась к Блоху.
— Сержант Блох, вы теряете время. Мы можем прямо сейчас поехать за Менестрелем.
— Да, можем, — раздался отвратительно резкий голос. — Но не поедем.
Вильгельмина намазала маслом кусочек хлеба. Но разве это масло! Джулиана предпочитала обезжиренный, пресный маргарин без холестерина. Старой голландке он показался отвратительным. Она нашла в кухонном шкафу кусочек шоколадной плитки и раскрошила ее на хлеб. Ну вот, теперь вполне съедобно.
Позвонил консьерж. Он сообщил, что внизу стоит некий Хендрик де Гир, который хочет видеть Вильгельмину Пеперкэмп. Конечно же, он уже должен знать, что она здесь, и, разумеется, не станет выдумывать себе других имен или пытаться тайно проникнуть в дом. Он слишком хорошо знает ее. Он знает, что она его впустит.
Раздался звонок. Вилли прошла в прихожую и открыла дверь. Она хорошо держалась и спокойно смотрела на де Гира. Все такой же — крепкий и сильный. И глаза такие же голубые. На секунду их взгляды встретились. Но тут она заметила, что он тяжело дышит, и снисходительно улыбнулась.
— Никак стареешь, Хендрик?
Он ответил ей по-голландски.
— Вилли, ты любишь действовать мужчинам на нервы.
Он до сих пор называл ее Вилли. Именно он почти шестьдесят лет назад придумал для нее это имя.
— Я действую на нервы всем. Входи.
Она повернулась к нему спиной и направилась в гостиную, всем своим видом давая понять, как мало ее интересует, что он там делает. Джоханнес умер, сестра исчезла. А Джулиана поехала за Менестрелем. Незачем оглядываться назад. Нужно смотреть вперед.
Хендрик прошел за ней в гостиную и, остановившись у аквариума, стал рассматривать рыбок.
— Она очень странная, правда? Непредсказуемая и сильная. — Он повернулся к Вильгельмине, стоявшей у рояля. — Я думаю, это в ней от Пеперкэмпов.
Вильгельмина отложила хлеб с шоколадом, ей расхотелось есть.
— Ты всегда была сладкоежкой, — заметил Хендрик.
— Одна из моих слабостей.
— Сладкое и цветы.
Она пожала плечами, но его слова заставили ее вспомнить о своей маленькой квартирке, о повседневных заботах. Когда она вернется домой, цветы, наверное, уже засохнут. Она никого не попросила приходить и поливать их, пока она будет в отъезде.
Хендрик смотрел на нее.
— Мы с тобой могли бы хорошо зажить, если бы не война. Мы бы ладили друг с другом.
— У меня маленькая квартира в Дельфшейвене, и я решительно не могу представить, чтобы мы жили там вместе и ты занимался бегониями.
— А мы не обязательно жили бы там. Может, у нас была бы яхта, и мы проплыли бы на ней по семи морям.
— Ты все такой же. Мечтатель, — насмешливо сказала Вильгельмина.
— А ты, Вилли? Разве ты никогда ни о чем не мечтала?
— Только о том, что возможно, но не о том, что могло бы быть. Ну, хватит болтать ерунду. — Она испытующе взглянула на него. — Зачем ты пришел?
— Чтобы увезти тебя, — просто сказал он.
У нее, как в ранней юности, екнуло сердце, но жизнь научила ее полагаться только на себя и ни на кого больше. Она сумеет позаботиться о себе. И всегда умела.
— Я еду за Катариной, — продолжал Голландец. — Я обещал Джоханнесу, что с ней — как и с тобой, и с Джулианой — ничего не случится. И выполню обещание.
— А Джоханнес, разумеется, не поверил, — фыркнула Вильгельмина: — Все мы слышали от тебя множество обещаний — и верили им. Но ты-то думаешь, прежде всего, о своей шкуре.
— Ты не веришь, что я мог измениться?
Вилли лишь засмеялась в ответ. Она уже не верит словам, ей нужны поступки. Но все же что-то внутри — какая-то крохотная, непослушная часть ее души — подсказывало ей, что на этот раз Хендрик не обманывает ее, и, может статься, не обманывается и сам. Он всегда был полон радужных надежд и грандиозных замыслов. Он считал, что ему все по плечу. И Вильгельмину всегда привлекала эта его черта. Когда они были молоды, он всегда казался таким бодрым благодаря своему неиссякаемому оптимизму, в нем била энергия, и ни у кого не возникало сомнений, что он способен совершить те чудеса, о которых хвастал налево и направо. Он не был негодяем, но не был и простаком.
Нет, Хендрик не изменился. Она не даст ему еще один шанс самоутвердиться; она сама распорядится своей судьбой. Но все же она поймала себя на том, что втайне желает, чтобы сейчас наконец он не упустил этой возможности, — не выжидал и не прятался, а действовал. Действовал, не понуждаемый обстоятельствами, а исходя из собственных убеждений.
— У Катарины нет Менестреля, так? — спросил он, подойдя к окну.
Вильгельмина не ответила.
Хендрик взглянул на нее и улыбнулся.
— Ладно. Можешь не отвечать, я и так догадался. Если бы Джоханнес отдал Менестреля Катарине, она выбросила бы его в Хадсон-ривер. Мы-то с тобой знаем, как она ненавидит алмаз. А Блоху это неизвестно. Но когда он обнаружит, что у нее нет камня, он убьет ее и займется Джулианой и тобой, Вильгельмина. Но он может объявиться и раньше. Это в его стиле.
— Пусть объявляется. Джулианы здесь нет, а мне он не страшен.
— Похоже, твои желания начинают исполняться, — зловеще произнес Хендрик, застыв у окна и глядя на улицу. Он кивнул Вильгельмине, и она подошла. Встав рядом, она выглянула в окно и увидела, как двое мужчин быстрым шагом направляются ко входу. — Это Блох со своим человеком.
— Там стоят швейцары…
Хендрик засмеялся, и Вильгельмина тут же пожалела о своей наивности.
— Если Блох опять столкнется со мной, он убьет меня, — сказал Хендрик. — И тогда я вряд ли смогу вам помочь.
Вильгельмина пожала плечами.
— Мне кажется, он все равно когда-нибудь убьет тебя.
— Может, и так. — Он усмехнулся. — А тебе хотелось бы этого, да, Вилли? Поверь, это не принесет тебе удовлетворения, которого ты ожидаешь. Ты живешь ненавистью ко мне.
Он направился к двери. Вильгельмина коснулась его руки, но не для того чтобы удержать. И он, похоже, почувствовал это. Его глаза остались такими же голубыми, какими она запомнила их. Она видела их во сне. Она не могла приказывать снам, не могла отогнать их прочь. Кто она такая, чтобы переиначить прошлое? Он — дьявол, да! Но не всегда же она считала его таким. Это тоже было частью прошлого.
Она тихо спросила:
— Ты когда-нибудь касался ее?
