Рыбкину не путевку в Сочи дали». Я, вчерашний председатель Госдумы, поехал в республику, конфликтную и залитую кровью, полностью разрушенную. Один и без оружия. А у Березовского, когда мы из самолета выходили, точка красного лазерного прицела на лысине светилась.
— Как относился, так и буду относиться. А когда он должен был от меня по шапке получить, он получал сполна и по полной программе без всяких изъятий, со всеми казачьими привнесениями. Иногда зарабатывал. Но это рабочие моменты, и он об этом знает. Он меня как-то спрашивает: «Боксом занимались, да?» — «Занимался». — «А что, вы можете сейчас ударить, чтобы человек с ног улетел?» — «А ты хочешь попробовать?» Он так предусмотрительно сразу на два шага назад отдернул. Кстати, сам человек, безусловно, талантливый, он с давних пор окружал себя людьми сомнительными, мелкими. И я часто ему об этом говорил. Они и привели к тому, кто он сейчас.
— К Александру Ивановичу Лебедю я летал еще тогда, когда он был назначен командующим армией в Приднестровье, а я был членом Верховного Совета России. Сейчас уже можно сказать, летали под легендами, под кличками. Одна поездка особенно памятна. После того как страшные бои произошли в Приднестровье, Лебедь вынужден был раздать оружие, и люди, осевшие там офицеры запаса, отбросили тех, кто на них нападал, за Днестр. В нашей группе от силовиков был генерал КГБ Прилуков Виталий Михайлович. Так получилось, что в документах мне указали звание майор, а ему капитан. Сидим в Ростове, нам Украина не дает коридора, ветер жуткий, гуляем по бетонке, он что-то занервничал и ругаться стал, я ему говорю: «Капитан, вы что себе позволяете?» На самом же деле он генерал-лейтенант. Мы рассмеялись, напряжение спало. В Тирасполе встретил Лебедь, ему только что генерал-лейтенанта дали. Так и познакомились. С тех пор друг друга понимали.
— Несомненно. Хасавюртовские соглашения, которые он подписал, разрабатывались, конечно, под руководством администрации, и Борис Николаевич дал ему четкое и прямое указание: войну прекратить. Поэтому Лебедь и подписал Хасавюртовские соглашения с Асланом Масхадовым. В подготовке соглашений ему помогал Владимир Лукин, и присутствовал при всем, конечно, Магомед Толбоев, в то время секретарь Совета безопасности Дагестана, летчик-испытатель нашего «Бурана», Герой России.
Говорили, что Лебедь сдал победу и генералы на него обижались. Мол, Михайлов и Вольский уже договорились о другом варианте урегулирования. Но между теми переговорами, прошедшими в Москве и Назрани в мае — июне, и хасавюртовскими, августовскими, был штурм Грозного, страшные бои, когда людей полегло с двух сторон море. По сути дела, Грозный оказался взят сепаратистами. И с этим не считаться нельзя. Я внутренне поддерживал Хасавюртовские соглашения, но когда Лебедь, выступая в Думе, говорил: все, войне конец, дальше не мое дело, думал: «Начинается самое сложное». Лебедь потом вообще ушел с поста, сказав: «Двум пернатым в одной берлоге (почему-то в берлоге!) ужиться нельзя». Это Куликову и Лебедю. Куликов — министр внутренних дел в то время.
— Это сюрприз от президента. 19 октября 1996 года Борис Николаевич выдернул меня с заседания Совета по внешней политике. Приехал в Барвиху, в санаторий. Ельцин готовился к операции, похудел, говорит: «Вот хочу предложить вам должность секретаря Совета безопасности, но сначала хочу наградить. Завтра 50- летие у вас?» — «Да». — «Мне сказали, что у вас ни одной награды нет». «Неправда. Есть, — говорю, — Борис Николаевич. Золотая медаль за школу». «Ха-ха-ха! Считайте указ подписанным, только сразу принимайте дела, — пожал руку президент, — надо помочь Черномырдину удержать страну». Была суббота — я вечером от Ельцина вернулся. А в воскресенье, 20-го, рано утром в Совбез приехал и принял дела. Мне говорят: к вам просится Александр Иванович Лебедь. Мы с ним встретились. Поговорили. У него крупные планы были и задумки реформ.
— В середине 90-х мне тот же вопрос задавали: мол, чем будете заниматься? Не беспокойтесь! У меня пять рабочих специальностей. Я и токарь, и слесарь... Вон сам сварил винтовую лестницу, два камина выложил в доме. Профессорствую. Объездил страну и заграницу с лекциями: фонд «Открытая Россия» Михаила Ходорковского подбрасывал работу. Считаю большим упущением, что его детище прикрыли. Он занимался образованием новых политиков, что для России крайне необходимо. Как-то, когда я еще выдвигался в президенты, мой хороший друг Владимир Филиппович Шумейко сказал: «Как же Ивану Петровичу после салона-вагона тяжело привыкать к плацкарте...» Помните самую короткую телеграмму-анекдот? Хрущев в 1957 году отправил Молотова в политическое небытие. Пришел 1964 год, и снимают Никиту Сергеевича. Вячеслав Михайлович прислал одно слово: «Ага!» Думаю, что ни мне, ни Владимиру Филипповичу к полевым условиям не привыкать. Все же нашу с ним жизнь плацкартой не назовешь. Егор Гайдар, будучи руководителем фракции «Выбор России», предложил сделать оклад председателя Думы равным премьерскому. Примерно такое соотношение сохраняется и поныне. А в реку госслужбы второй раз решил не входить. Хотя Борис Николаевич, уже сам будучи на пенсии, предлагал.
Однажды они с Наиной Иосифовной пригласили меня перед Новым годом в рыбный ресторан «Сирена», что недалеко от Сухаревки. Подъехали Татьяна Борисовна с Валентином Борисовичем Юмашевым, моя дочь Лариса. Говорили долго, а потом вдруг перешли на тему, что, мол, рано мне уходить из политики. Почему бы не пойти в Совет Федерации или на дипломатическую службу, а может, ректором Академии госслужбы...
О том, что не вернулся на службу, не жалею. На благо России можно работать, не занимая формальных должностей. А из политики хотел бы уйти, да не уйдешь! И все же, что ни говори, жизнь без галстука прекрасна!
Его роль / Искусство и культура / Культура
