Ушли клоуны, пришли слезы…

— Да, Ян…

— Так просил или нет?

— Боже мой! Ну да, просил. Мы с ним болтали о всякой всячине, ты ведь знаешь, поболтать с ним — одно удовольствие, и я сказал ему: знаешь, давай упростим нашу задачу, плюнь ты на своих начальников, расскажи мне о ваших опытах, а я тебе о наших, мы с тобой оба любим играть в теннис — вот и подадим друг другу мячи, и вдобавок у нас останется больше времени для самой игры. Но это я просто так, в порядке бреда, Ян! Я не всерьез это сказал! Господи, что случилось? Никогда не поверю, чтобы Том принял мою болтовню всерьез!

— Представь себе.

— Это невозможно! С ума сойти!

— Это не я, а ты сказал, Патрик!

— Послушай… Бедолага Том… Он не в своем уме, не иначе!..

— Это не я, а ты сказал, Патрик.

— Но что все-таки произошло?

— Сам пока не знаю. Я тебе еще позвоню. И никому ни слова — понял!

— Ты меня обижаешь! Мы с тобой столько лет дружим! Конечно, никому ни слова… Старина Том, Боже мой…

— Я заканчиваю, Патрик. До скорого.

— Всего хорошего, Ян. Позвони мне сразу же, как что-нибудь прояснится.

— Счастливо, Патрик!

— И от меня наилучшие пожелания, — сказал Том, выбивая трубку. — Ну так что, обманул я тебя?

— Диктофон останется у меня, Том, — сказал Барски.

— Если ты настаиваешь — пожалуйста. Хотя я не понимаю…

Барски перебил его:

— Мы с тобой старые друзья, Том. Я друг тебе?

— Конечно, Ян, ты мой старый добрый друг.

— Я должен, я просто обязан сделать сейчас нечто ужасное.

— Если тебя это страшит — не делай!

— Но я обязан.

— О чем речь, Ян?

— С тобой что-то не в порядке, Том. Мы все уже давно заметили. Моцарт. Ночное происшествие. Порнобар. А сейчас это безумие! — Барски указал на диктофон. — Не войди я сегодня случайно к тебе… Твое состояние, Том, для всей нашей группы — фактор риска. Я должен уйти. Но оставить тебя одного я не вправе, мало ли что ты еще натворишь. Я… извини меня, Том, пожалуйста, но на некоторое время я запру тебя в лаборатории.

— Ты должен?..

— Да, Том! Это для твоей же пользы! Не дури! И не сердись!

— Чего мне сердиться, Ян? — Доктор Томас Штайнбах улыбнулся. — Ты замечательный парень, Ян.

— Я постараюсь вернуться как можно скорее, — сказал Барски, направляясь к двери.

— Не торопись, старик! Я подожду. Выкурю еще трубочку, почитаю. Да, Ян, я чуть не забыл!

— Что, Том?

— Ты же не откажешься сыграть со мной в теннис? В семь, как обычно?

18

— Слышать это было выше моих сил, — сказал Барски, глядя мимо Нормы и Вестена на очередное судно, поднимавшееся вверх по Аусенальстер. Там тоже танцевали на палубе.

— «Moon rivers»,[11] — проговорил он упавшим голосом, прислушавшись. — Итак, я запер Тома, пошел к профессору Гельхорну и рассказал обо всем. Мы, сами понимаете, работали, соблюдая высшую степень секретности, — как и все фармацевтические предприятия и исследовательские группы. Выглядит это примерно так: у каждого на рабочем месте стоит компьютер- терминал. В него закладываются все формулы, цифры и результаты опытов. Эти данные автоматически кодируются и переводятся на главный компьютер, который собирает всю информацию на отдельной плате. Информацию с главного компьютера может получить только тот, у кого есть код. Том его, конечно, знал. Ну и вот, Гельхорн велел мне собрать нашу команду и повторить при всех свой рассказ. Все были ошарашены. И решили, что пока мы не узнаем, что случилось с Томом, оставлять его без надзора нельзя.

— Даже домой и то не отпустим, — сказал Такахито Сасаки. — Надо его обследовать. С головы до ног. Мы как-никак в больнице! Обследовать — самым тщательным образом! Кто за это?

Все подняли руки.

— А кто ему это скажет?

— Я! — предложили одновременно профессор Гельхорн и Барски.

Оба они вышли в длинный белый коридор.

— Ты, разумеется, прав, — сказал Гельхорн. — Придется бедному Тому пройти всех врачей, одного за другим.

Барски открыл дверь лаборатории. Том по-прежнему сидел за письменным столом, положив на него ноги и покуривая трубку. При их появлении он встал.

— Быстро вы, — обрадованно проговорил он. — Добрый день, профессор!

— Здравствуйте, Том. Выслушайте меня спокойно! Ян вам уже намекнул: в последнее время вы очень изменились. Я считаю: то, что вы собирались сделать с результатами наших опытов, решительно против всяких правил. Это ненормально!

— Да? Почему? Я полагал, что это самая естественная вещь в мире. Но если вы считаете… и Ян тоже…

— Том, — сказал Гельхорн, — мы тут не в игрушки играем. Вы нездоровы. Мы не знаем, что с вами происходит. И поэтому мы предлагаем, чтобы вы прошли обследование. Чем скорее, тем лучше. А лучше всего — прямо сейчас. Надо выяснить, что с вами. Вы не возражаете, если мы пройдем к Лаутербаху и все обсудим?

Том улыбнулся.

— Раз вы настаиваете, я не против. Даже сейчас же. Но у меня нет пижамы. И бритвенного прибора.

— Ян привезет вам все необходимое. Ваша супруга дома, не так ли?

— Думаю, да. Я несколько минут назад говорил с ней по телефону, — и улыбнулся. Вечно эта улыбка! — Ты там разберешься, Ян. Да, привези мне, пожалуйста, две пачки данхилловского табака, ты знаешь, где он у меня стоит. Здесь почти не осталось. А можно мне будет взять кое-какие записи, несколько книг и писчую бумагу, профессор? У меня появилась одна недурная идея. Я хотел бы обдумать ее, не теряя времени из-за этого обследования… — Он с улыбкой положил руку на плечо профессора Гельхорна.

Барски ехал на своем серебристо-сером «вольво» по Герберт-Вайхманштрассе. Штайнбахи жили в прекрасной квартире на третьем этаже старого аристократического особняка, уцелевшего во время войны. Дверь открыла Петра.

— Привет, Ян!

Она поцеловала его в обе щеки. И улыбнулась. О Боже, подумал Барски, у нее та же улыбка, что не сходит с губ Тома.

— Проходи! У меня Дорис. — И Петра первой вошла в гостиную.