— Куда ты вдруг заторопился? Надолго? — сразу же спросила Норма.
Вестен пожал плечами.
— За римскими триумфаторами стоял слуга — раб, который шептал им на ухо: «Не забывай, что ты смертен». Я не триумфатор. Я обыкновенный старый человек, который очень часто думает о смерти. Времени у меня осталось мало.
— Не говори так! — воскликнула Норма.
Барски поддержал ее:
— Пожалуйста, не надо, господин Вестен!
Времени осталось мало, в отчаянии подумал он. Как часто она повторяла эти слова, моя Бравка, как часто! Он заметил, что Норма наблюдает за ним. Она не забыла, не забыла, что я ей рассказывал.
— Не тревожьтесь обо мне, — сказал Вестен. — Наша жизнь не беспредельна. Нам дан шанс за короткое время разобраться в некоторых вещах. Кое в чем я разобрался. И поэтому сейчас исчезаю. Я очень рад, доктор, что отныне вы будете рядом с Нормой.
— О-о, — смущенно протянул тот, — знали бы вы, как этому радуюсь я.
— Сондерсен как будто не в себе, вы не находите? — спросил Ханске.
— Похоже на то, — согласился Вестен.
— Но в чем дело?
— У него какое-то горе.
— Горе?
— Да, — сказала Норма. — Я уверена.
— Но какое, черт возьми? — спросил Ханске.
Криминальоберрат вернулся и сел рядом с Нормой.
— Ну что, выяснили, как этот тип попал в заблокированный канал? — полюбопытствовал Ханске.
— Нет, — сказал Сондерсен. — Никто ничего не может понять. — Он казался выжатым, как лимон. Словно преодолевая внутреннее сопротивление, проговорил: — Зато у меня есть другие, важные сведения, фрау Десмонд. Установлена личность стрелявшего в вас человека.
— Довольно скоро, — удивленно заметил Барски.
— Иногда это происходит еще быстрее, — сказал главный редактор Ханске. — Если учесть, что господин Сондерсен обратился за помощью в Интерпол.
— Откуда вы знаете?
— Боже мой, где у нас только нет друзей, господин Сондерсен. Фрау Десмонд трижды оказывала Интерполу важные услуги. А там работают люди, знающие о благодарности не понаслышке. Прежде чем прийти сюда, я позвонил кое-кому в Париже.
— Как я доволен, что мы в одной команде, — сказал Сондерсен.
У него действительно должны быть крупные неприятности, подумала Норма. Он несчастен? Черт побери, а кто вообще счастлив? Из сидящих в этой комнате — ни один. Хотя счастливые люди все же встречаются…
Она услышала голос Сондерсена.
— И все же обычно это длится сравнительно долго. Понимаете, — объяснил он Барски, — когда мы имеем дело с неизвестным, мы снимаем первым делом отпечатки пальцев. Они передаются в ближайшее полицейское управление. И уже оттуда отпечатки пальцев проигрываются в Висбадене.
— Что значит «проигрываются»? — спросил Барски.
— Ну, передаются по полицейскому каналу телевидения. А из ФКВ они переправляются в Интерпол. В Париж, а оттуда — в соответствующие инстанции других европейских стран. И везде, куда они ни попадут, их дигитализируют.
— А это что значит?
— Компьютеры преобразуют линии отпечатков в числовые формулы, — продолжал объяснять Сондерсен. — А затем компьютер проверяет, нет ли в его памяти такой формулы. Как правило, компьютер «выплевывает» две-три фамилии, соответствующие ей. После чего уже нетрудно сделать выбор. Нужны только специалисты-дактилоскописты. Они берут из архива первоначальные снимки с отпечатками пальцев, сравнивают и определяют, кому именно они принадлежат.
— А если этот человек не зарегистрирован? Если его отпечатков пальцев не существует в природе? — спросил Барски.
— Нам сказочно повезло.
— У него была судимость?
— Нет. Однако некоторое время он работал в Монако. В Монако полиция берет отпечатки пальцев у всех приезжих. Без исключения. Они есть на его carte d’identite,[15] даже если это кристально честный человек. Повторяю: нам сказочно повезло!
— И кто же он? — спросила Норма.
— Его зовут — или звали — Антонио Кавалетти, родился одиннадцатого января сорок девятого года в Аяччо на Корсике. — Норма записывала. — В семьдесят четвертом переехал в Монако. Во время военной службы во Франции прошел подготовку в снайперском центре. В Монако оставался около пяти лет. Долгое время Кавалетти работал в крупной частной фирме. В охране. И считался первоклассным работником.
— Сейчас вы еще скажете, что эта фирма занималась генной технологией, — пошутил Барски.
— Да, — подтвердил Сондерсен. — Это был центр управления общества, именующегося «Генезис два».
— Как?
— «Генезис два» — «Второе творение».
— Скромные ребята, — хмыкнул Ханске.
— Если Кавалетти из «Генезис два», то это более радикальная группа! — подытожил Вестен.
— Верно. В Монако долгие годы сбрасывали в море камни и наращивали плотный слой почвы, чтобы хоть чуть-чуть увеличить размеры герцогства. Один из таких уголков на западе называется Фонтвейль. Там и находился центр «Генезис два».
Норма заметила, как вытянулось лицо Барски.
— Что?.. — переспросил он.
— Да, — кивнул Сондерсен, — находился. За три недели до кровавого происшествия в цирке «Мондо» все кабинеты вдруг опустели, как по мановению волшебной палочки. Исчезли все сотрудники до единого. Как сообщает Интерпол — «бесследно и в неизвестном направлении». И до сегодняшнего дня их местопребывание никому не известно.
А сейчас лицо Барски побелело, отметила про себя Норма.
24
— Что тебе нужно? — спросил маленький, хрупкого сложения доктор Такахито Сасаки, с недоумением глядя на представшего перед ним Барски.
— Поговорить с тобой.
— Другого времени не нашел?
— Нет, это не терпит отлагательств!
— Послушай, что за тон?
— Извини. Я несколько взвинчен. Мы заходили к твоей секретарше. Она сказала, что ты в двенадцатой лаборатории и не можешь к нам выйти. Тогда я попросил ее позвонить тебе и передать, что мы по весьма срочному делу. Тут…
— Да, да, да. Знаю, все знаю. Она мне звонила. И я ответил, что сейчас принять никого не могу.
Японец сидел перед огромным прозрачным кубом, стенки которого были сделаны из акриловых пластин. На нем зеленый защитный костюм, на лице — специальная маска. На руках — что-то вроде пластиковых краг с отворотами. Кисти в гибких специальных перчатках, и ими-то он и манипулировал
