В комнату вошла женщина лет шестидесяти. Маленькая, кругленькая, седенькая, с широким лицом, приплюснутым носом и ослепительно белой искусственной челюстью, которую Норма заметила сразу, как только она заговорила. Мила Керб, домоправительница Барски, так и источала дружелюбие.
— Еля уже давно в постели, — проговорила она с отчетливым славянским акцентом. — Приняла ванну, легла и сказала, что хочет дождаться вашего возвращения.
— Значит, я не зря торопился, — сказал Барски. — Можете идти спать, Мила. Мне придется еще раз ненадолго уехать…
В детской комнате на тумбочке горела лампа с голубым абажуром.
— Ян! — восторженно воскликнула маленькая девочка, увидев Барски и Норму.
Она протянула отцу ручонки и улыбалась во весь рот. Он обнял ее и долго не отпускал. Норма отвела глаза, делая вид, будто ее заинтересовали разбросанные по всей комнате детские игрушки, куклы и зверюшки, а также пестрые детские рисунки на стенах.
— Это, Еля, фрау Десмонд, — представил Норму Барски, — я тебе о ней рассказывал.
— Спасибо, что вы пришли ко мне, — сказал ребенок, протягивая Норме руку.
— Я рада познакомиться с тобой, Еля, — проговорила она.
Надо держаться изо всех сил, подумала гостья, никаких сантиментов, никаких нежностей.
— А я как рада! Ах, Ян, какая у меня сегодня радость, знаешь? Меня посылают на экскурсию в Берлин! Из всего класса — меня одну!
— Какая ты у меня молодчина! — сказал Барски. — Вот здорово! Я тебе сразу сказал, что ты написала замечательное письмо!
— Да… Только я думаю, другие тоже написали замечательные письма, даже получше моего. А выбрали-то меня!
— Я должен объяснить это фрау Десмонд, — сказал Барски.
— Да вы садитесь! — предложила Еля. — На мою постель, пожалуйста! И ты тоже, Ян! С другой стороны.
Взрослые сели. Девочка сияла от радости. У нее были темные глаза и темные волосы родителей, а улыбка обнаруживала отсутствие верхних передних зубов — молочные уже начали выпадать.
— Объясни, Ян!
— Понимаете, после встречи в верхах Рейгана с Горбачевым двести двадцать пять тысяч детей написали этим ведущим политикам письма с просьбой начать наконец разоружение. Письма передадут им во время следующей встречи в верхах. Часть из них выставлена в берлинской церкви Вознесения, и сто пятьдесят детей пригласят в Берлин, чтобы поговорить с ними об опасности атомной войны.
— И со мной, выходит, тоже, — с неподдельной серьезностью сказала Еля. — Я буду говорить с политиками об атомной войне.
— День встречи уже назначен? — спросила Норма.
— Пока точно не сказали. Но думаю, это будет скоро.
— Ты бывала уже в церкви Вознесения?
— Нет! И вообще в Берлине. Поэтому я так и волнуюсь…
— А глазки-то слипаются, — поддел ее Барски.
— Хорошо, хорошо, я скоро засну… Да, Мила сказала мне, что ты завтра улетаешь… Пожалуйста, расскажи мне «Самодовольного великана»!
— Нет, маленькая, это очень длинная сказка! А мне нужно еще кое-куда съездить.
— Хотя бы кусочек «Великана»!
— Еля очень любит сказки! — сказал Барски Норме.
— И я ее понимаю, — ответила Норма.
— Вы тоже любите сказки?
— Очень, — сказала Норма.
Мой маленький мальчик любил сказки, подумала она. Особенно «Лягушачий король, или Железный Генрих». Как часто я читала ему сказки вечерами. И как часто он засыпал под них. Не смей думать об этом, приказала она себе. Не смей, и точка.
— У меня много сказок, — похвасталась девочка. — Я их все люблю. И сказки братьев Гримм, и Гауффа, и Андерсена, «Карлика-Носа» и «Самую прекрасную розу в мире», все сказки Корчака…
Это польский врач, который воспитывал еврейских детей-сирот и вместе с ними пошел в газовую камеру, подумала Норма.
— …есть замечательные польские, русские и чешские сказки. Но больше всего я люблю все три сказки Оскара Уайльда…
— Оскар Уайльд! Ты правильно произнесла его имя!
— Это Ян научил меня выговаривать его как положено. А три мои самые любимые вот какие: «Самодовольный великан», «Звездный мальчик» и «Счастливый принц». Все они — суперклассные! Ну пожалуйста, Ян!
Барски уже взял книгу и раскрыл на нужной странице. Взглянул на Норму, как бы призывая войти в его положение. Она улыбнулась и кивнула. Улыбка эта стоила ей неимоверных усилий.
— «Самодовольный великан», — прочел Барски. — «В тот день дети, вернувшись из школы, пошли в сад великана, чтобы поиграть там. Это был большой сад, ухоженный и красивый, с мягкой зеленой травой…»
Девочка переводила счастливые глазенки с отца на Норму.
— «…тут и там цвели на лужайке цветы, прекрасные, как звезды, двенадцать персиковых деревьев, распускающие по весне нежно-розовые и жемчужно-белые цветы, а осенью щедро плодоносящие. На ветвях сидели птицы и пели так сладко, что дети то и дело бросали свои игры и подолгу прислушивались. „Какие мы счастливые!“ — кричали они друг дружке…»
Бейрут.
Отель «Коммодор».
Отель «Александр».
Невыносимая жара. Бомбардировщики. Ракеты! Руины. Убитые.
Как счастливы мы были!
Книга вторая
1
Рыжеволосая красавица. И красавица брюнетка. Светлокожий мужчина. И негр-атлет. Кровать огромных размеров. Обе пары стараются изо всех сил. Они любят друг друга всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Происходящее сопровождается драматической музыкой. Вскрики, стоны, тяжелое, прерывистое дыханье. Те немногие слова, которые они произносят, в любой стране понятны без перевода.
На широком экране показывают порнофильм класса «де люкс». В двенадцати задрапированных красным бархатом ложах сидит по молодому человеку, у каждого в руках по стакану и полотенцу, и все они занимаются одним и тем же. Кое-кто уже достиг желаемого результата.
— Вот это и есть наш эякуляторий,[17] — объясняет доктор Киоси Сасаки, брат которого Такахито старается в Гамбурге получить с помощью рекомбинированной ДНК вирус, обезвреживающий зараженные раком клетки.
Доктор Киоси Сасаки маленького роста, хрупкого сложения, как и его брат, которого он на два года моложе. У него огромные очки в темной оправе. Оправа самая современная, безупречного вкуса: четырехугольные рамки для стекол и изящно выгнутая дужка. Доктор Киоси Сасаки — мужчина редкой
