Он стоит возле высоких серебряных канделябров перед помостом с роскошным гробом в зале своего похоронного бюро. Здесь прохладно и дышится легко. Из скрытых динамиков льется приглушенная музыка — как всегда, Шопен, подумала Норма. Она стояла между Барски и криминальоберратом Карлом Сондерсеном. Барски позвонил ему еще из института и поставил в известность о случившемся.
Моложавый для своих лет и должности Сондерсен сказал:
— С фрау Десмонд вы знакомы, господин Гесс, не правда ли?..
— Да, я… я имел честь…
Пожилой господин в черном костюме, белой рубашке с черным галстуком поклонился. По привычке он потирал маленькие холеные руки.
— А это господин доктор Барски из клиники имени Вирхова. Вы с ним тоже знакомы. Нас интересует человек, умерший сегодня ночью.
Гесс заморгал.
— Да, и что же?
— Один из ваших катафалков забрал сегодня из клиники имени Вирхова два трупа, один мужской и один женский.
— Да, и что же?
— Я хотел бы узнать у вас, кто они.
— Мне бесконечно жаль, господин криминальоберрат, но я не вправе оглашать имена.
Сондерсен дружелюбным тоном возразил:
— Вправе, господин Гесс, вправе. Эта история имеет отношение к преступлению террористов в цирке «Мондо» двадцать пятого августа. Ваше бюро участвовало в организации похорон профессора Гельхорна, я не ошибаюсь?
— Да, участвовало. Но каким образом…
— Я — руководитель специальной комиссии по расследованию этого преступления. Вы не только вправе, вы обязаны назвать мне имена, господин Гесс. Подлинные имена.
— Позвольте, господин криминальоберрат, что это значит? Вы намекаете…
— Да нет же, нет. Мне нужны их имена, только и всего. И еще вы скажете мне, где трупы находятся сейчас.
— Разумеется… Я и представления не имел… Ну и положеньице! Прошу в мой кабинет. Знаете, у нас множество поручений, мы предприятие большое. Я не могу помнить всех, кого нам поручили обслужить.
Гесс прошел вперед. Его кабинет был выдержан в черных тонах — черные обои, мебель черного дерева. На одной из стен в черной рамке на бумаге ручной выработки имитированными под прошлый век буквами набрана цитата:
К ЧЕМУ СТОЛЬ РОБКО ТРЕПЕТАТЬ ПРЕД СМЕРТЬЮ, КОГДА СУДЬБА НЕОТВРАТИМА.
На противоположной стене, тоже в черной рамке, афоризм безымянного философа:
РУКОВОДСТВУЯСЬ МЫСЛЬЮ О ВОСКРЕСЕНИИ, КОТОРАЯ ВОЗВЫШАЕТ УСОПШЕГО ДО СОВЕРШЕНСТВА, ОРГАНИЗАТОР ПОХОРОН, ПОЧТИТЕЛЬНЕЙШЕ ВЫПОЛНЯЮЩИЙ СВОЙ ДОЛГ, УЖЕ НЕ ПОСРЕДНИК БОЛЕЕ — ЕМУ СВОЙСТВЕННА РОЛЬ НОСИТЕЛЯ КУЛЬТУРЫ.
На заваленном бумагами столе стояла черная керамическая ваза с белыми хризантемами, выполненными из шелка. Светильники были искусно задрапированы, здесь тоже негромко звучала траурная музыка.
— Садитесь, господа! — сказал Гесс.
Подойдя к столу, принялся копаться в бумагах. Потом сделал шаг в сторону и нажал несколько клавиш на черном компьютере. Почти сразу по экрану побежали зеленые буковки:
8 июля 86
ОБКТФК 3 ВИРХОВ
1. АННЕЛИЗА ГРАССЕР, рожд. 7.5.1911 HP, ЗК. 876/86, заказчик: КОНРАД ГРАССЕР, СУПРУГ, ГРИНДЕЛЬАЛЛЕЕ 46-а больнич. дело 32114, ПОХОРОНЫ, 14 участок + + +
2. ЭРНСТ ТУБОЛЬД, рожд. 11.2.1960, HP. ЗК. 1102/86, заказчик: ТЕА ТУБОЛЬД, СУПРУГА, РОМБЕРГШТРАССЕ 135, больнич. дело 32115, КРЕМАЦИЯ, ОЛЬСДОРФ + + +
конец + + + конец + + +
— Вот, вы прочли сами, — мягко проговорил Гесс. — Этих двух дорогих усопших мы и перевозили сегодня из клиники имени Вирхова. Да, на этот час — только их.
— С ума сойти можно, — сказал Барски.
— Почему, господин доктор? — Гесс потирал руки.
— Потому что мы… — начал Барски.
Сондерсен перебил его:
— Господин Гесс, вторая строчка в самом верху сообщения компьютера, обктфк — значит «общий катафалк», да?
— Да. У нас три машины. Большие. С радиосвязью. Когда один из скорбящих родных или близких приходит к нам за советом и помощью, мы обсуждаем с ним все детали, и как только наша машина оказывается вблизи больницы, где находится наш дорогой усопший, умерший, преставившийся, перенесшийся в лучший из миров…
— Да, да, понятно, — остановил его Барски.
Норма отвела взгляд. Она понимала, что ему сейчас тоже вспомнилась Ницца и доктор Сасаки с его болезненной любовью к синонимам. Самое неприятное нередко граничит со смехотворным, подумала она, даже если в данном случае мы столкнулись с «deformation professionelle» — «профессиональной ограниченностью».
— …тогда машина, находящаяся поблизости, забирает дорогого усопшего. Гамбург — огромный город. Клиентов — не счесть. Обслужить всех можно только с помощью общих катафалков. Дорогие усопшие находятся в моргах клиник не более четырех дней. На льду, бесплатно. Не позже этого срока их следует забрать. У нас тоже имеются специальные холодильные камеры. Если ситуация того требует, дорогой усопший находится у нас четыре недели. Ведь у некоторых родственники далеко: в Америке, в Азии — не так ли?
— Совершенно справедливо, — терпеливо подтвердил Сондерсен. — Значит, муж фрау Грассер побывал у вас сегодня днем?
— Да, конечно. Я сам его принял. Одну секундочку! — Гесс включил селектор и подчеркнуто вежливо попросил: — Фройляйн Беатрис, принесите мне, пожалуйста, дела номер 32114 и 32115! — Откинувшись на спинку кресла, сложил руки на животе. —
Вошла бледная девушка в очках, вся в черном, почти неслышно приблизилась к столу и положила на краешек две тоненькие папки.
— Благодарю вас, милая фройляйн Беатрис, — сказал Гесс.
Девушка удалилась, оставив после себя острый запах пота. Гесс открыл одну из папок.
— Итак, что мы имеем? — начал он. — Господин Грассер пришел в девять с минутами. Он, понятное дело, был очень подавлен. Всю ночь провел у смертного одра любимой супруги. Я объяснил ему, что мы освобождаем скорбящих родных и близких от хождений по инстанциям, абсолютно ото всех. Мы обсудили с ним все детали. Да, да, да. Какая любовь, какая преданность! Он заказал гроб из мореного каштана с резными пальмовыми ветвями и львиными лапами ручной работы… У нас пятьдесят разных моделей гробов. Сосновые. Дубовые. Красного дерева. Стальные…
— Довольно! — сказал Барски.
