Кто он? Кто предатель?
2
Барски встал и, выключив неоновый свет, сказал:
— У тебя все данные осмотра, Так? Все до единого, по всем пунктам?
— Я ждал до тех пор, пока не соберу все. Вчера я получил последние. И хотел сегодня вам доложить. Я ждал только твоего возвращения, Ян.
— Хорошо, пойдемте все к Таку, — предложил Барски.
Он не подает виду, подумала Норма, он ничем себя не выдал. Говорит и ведет себя как обычно. Предатель читать мысли не умеет. Предателю неизвестно, что знает Ян, что знаю я, Вестен и Сондерсен. Или все-таки?.. О Боже, подумала она, откуда мне известно, что знает и чего не знает предатель. Этого не может знать никто. Все возможно.
— Поздравляю, Так! — Барски пожал японцу руку, улыбнулся, похлопал по плечу. — Ты молодчина! Добился своего!
— Это заслуга Тома, — сказал Сасаки. — Тома!
Том мертв, подумала Норма. Тому хорошо. Вот еще один, кому повезло. В сущности, счастливы только мертвые. Счастливы мертвецы, и проклят мир. Нет, подумала она. Не мир проклят, прокляты живущие.
— Конечно, опыты на животных — это всего лишь опыты на животных, — добавил Барски.
— Безусловно, — согласился Сасаки.
Он испытывал явное облегчение от того, что его сообщение было воспринято столь благосклонно, что его ни в чем не упрекали.
— Я понимаю, опыты на животных — первый этап. Теперь надо идти дальше, кардинально изменив систему опытов. И не только из-за общественного мнения… Следовательно: я поставлю опыт на себе.
Все уставились на него.
— Что вы вытаращились? — удивился Сасаки. — Да, я подошел к этой черте. И намерен идти дальше. Вы не посмеете остановить меня! Ну, пожалуйста! Суньте меня в инфекционное, введите вакцину, а потом впрысните супердозу вируса, о’кей?
Никто ему не ответил.
— О’кей? — В голосе Сасаки звучала мольба.
— Мы не можем этого сделать, Так, — сказал израильтянин.
Хоть и слабая, но надежда пока остается, подумала Норма.
— Почему? Почему не можете, черти полосатые? А, Эли? Сколько опытов на себе уже сделали сотрудники института?! Сколько великих медиков и биологов испытывали вакцины на себе!
— А тебе не дадим! — сказал Каплан. — Я изобью тебя до полусмерти, Так, а не дам.
Есть еще надежда, подумала Норма. Ой ли?
— Это моя жизнь, — сказал Сасаки. — Это мое здоровье. Запретить мне ты не вправе — не то я удеру отсюда, найду укромное местечко, где вы меня не найдете, и сделаю это там.
Он фанатик, подумала Норма. Или мечтает о будущих почестях? О славе? Что творится в душах ученых в такие моменты? Исследователи должны исследовать. Делать все, что положено. Может быть, это честолюбие? Проявление подавленных прежде чувств? Когда в тридцать восьмом году Отто Гану впервые удалось расщепить ядро и он вскоре представил себе возможные последствия своего открытия, он якобы воскликнул: «Бог этого не хотел!» Но разве Ган испрашивал у Бога разрешения на опыты? Разве Бог поведал ему, что Он этого не хотел? Наверняка и в данном случае, когда речь идет о вирусе и вакцине, Он постарался бы уклониться от принятия решения. Сейчас, когда до открытия буквально рукой подать. Я бы тоже уклонилась. Но Ему хорошо, Ему лучше нас всех. Его нет.
— Ян! — умоляюще проговорил Каплан. — Скажи слово! Отговори его, сумасшедшего!
— Его не отговорит никто, — вставил Хольстен.
Почему он это сказал? — подумала Норма.
Тут впервые вмешалась в спор Александра Гордон.
— У меня предложение! Мы проголосуем. И ты подчинишься воле большинства.
— Никому и ничему я не подчинюсь, — сказал Сасаки. — Либо вы поможете мне и я сделаю все в институте, либо я сделаю все тайно. Одно из двух. Разве что ты изобьешь меня не до полусмерти, а до смерти, Эли.
Он не может быть предателем, подумала Норма. Хотя — почему нет? Может быть, именно он. Может быть, он непременно должен удостовериться, во что бы то ни стало должен, должен! Может быть, он фанатик, который из фанатизма рискует собственной жизнью, чтобы потом предать? Вспомни о Бейруте, сказала она себе. Вспомни о международном терроризме. Предательство или желание проявить себя, прославиться? Как часто одно вырастает из другого! В Никарагуа. В Ирландии. В Афганистане. В Пакистане. В Шри Ланке. В Иордании. Во всем проклятом Богом мире. Она перевела взгляд на Барски. Тому пришлось дважды прокашляться, прежде чем он проговорил:
— Мы проголосуем, Так. И ты подчинишься воле большинства, — повторил он слова Александры.
Последняя попытка, подумала Норма.
— Ну! — сказал Барски.
Сасаки молчал.
— Говори же, сукин ты кот! — воскликнула Александра.
— О’кей, — сказал Сасаки. — Проголосуем. У меня, конечно, тоже есть голос. А у фрау Десмонд нет. Извините, фрау Десмонд, я против вас лично ничего не имею. Но полагаю, что голосовать имеют право только члены нашей группы. Уверен, так же считают остальные. Вы согласны со мной? И не обидитесь?
— Да, — ответила Норма. — А об обиде и речи быть не может.
— Благодарю. И вот еще что: пусть ни у кого не возникнет никаких комплексов вины. Голосование будет тайным, согласны?
— Согласны, — сказал Хольстен.
Почему он выскакивает первым, подумала Норма. А сейчас нерв у него не дергается…
— А вы?.. — спросил Сасаки, возбужденный до предела.
— Пусть будет так, — сказала Александра.
— Эли?
— К чему голосовать, если ты все равно поступишь по-своему? — спросил Каплан. — Если ты решил сделать это во что бы то ни стало. Зачем ты согласился с голосованием?
— Потому что я не герой, — сказал японец, поправляя очки. — Потому что я наложу в штаны при одной мысли о том, что вы — против, а я… я должен сделать это, не знаю даже где… Я… я чувствую себя уверенным, когда со мной рядом вы. Здесь, в клинике, я в полнейшей безопасности. Все вы будете заботиться обо мне. И сделаете все необходимое, если я ошибся в расчетах. Но ничего такого не случится. Вот увидите!
— Все-таки ты побаиваешься, — сказал Каплан.
— Еще бы, — улыбнулся Сасаки. — Но я… у меня будет легче на душе, если большинство проголосует «за» и я смогу остаться в клинике.
— Nebbich,[33] — сказал Каплан. — Если для тебя так лучше, давайте проголосуем.
— Спасибо, Эли. А ты, Ян?
— Я того же мнения, что и Эли, — сказал тот. — Помешать тебе поступить, как ты задумал, мы не в силах. У тебя свои права. Весь фокус в том, что у нас тебе действительно будет лучше, Так.
А Сасаки уже разрезал лист бумаги на полоски.
— Вот! — сказал он. — Каждый берет по полоске и пишет на ней «да» или «нет». Фрау Десмонд собирает их в своей косынке. Нас пятеро. Ничейный исход исключается.
