остановился только в глубокой колее, оставленной гусеницами. Обернулся, посмотрел назад. Он часто дышал, широко открыв рот, жадно глотая влажный и чистый воздух, выдыхая пороховую гарь, душившую его внутри «Пантеры».
Внезапно он оцепенел от страха: через верхний люк и щели под башней выбивался черный дым.
«Все-таки подожгли», — мелькнула у Янека мысль.
Он хотел было броситься на помощь командиру, но в этот момент увидел высунувшуюся из-под танка голову, затем плечи Василия, и вот уже поручник лежал на земле рядом с ним.
— Эх ты, вояка. Мне, что ли, за тобой носить пулемет? — Он протянул ему оружие. — Давай побыстрее отсюда.
Лес на стороне немцев был окутан дымом. Советские пехотинцы строчили из автоматов и пулеметов. Елень и Саакашвили прикрывали отход товарищей огнем из танка. Янек и Василий уже не ползли, а длинными прыжками, от укрытия к укрытию, преодолели открытое пространство, достигли деревьев и уже под их защитой бегом вернулись в окоп.
— Чистая работа, — приветствовал их старшина Черноусов. — Но вам повезло, что фашисты вылезли прямо на передний край. Уже три танка на вас прут, а один — на наших артиллеристов.
Подожженная Семеновым «Пантера» все сильнее окутывалась дымом, черные клубы заволакивали засеку, и вдруг танк вспыхнул ярким факелом. И сразу же, будто по сигналу, прекратилась стрельба с обеих сторон.
Небо стало светлым, на востоке порозовело. Лучи солнца упорно пробивались сквозь пелену дыма.
— Василий, ты про пулемет никому не скажешь? — шепнул поручнику Кос.
— Не скажу, — также тихо ответил поручник.
— Не говори.
Янек прочитал похвалу в глазах старшины, стоявшего рядом в окопе, но этого ему было мало. Хотелось еще похвастаться тому, другому солдату, который помнил его еще с осени прошлого года, с того времени, когда он в ватнике и енотовых рукавицах ехал на фронт, имея единственное направление — клочок газеты — и единственную рекомендацию
— тигриные уши, спрятанные в кармане на груди. Он хотел похвастаться перед толстощеким Федором, знакомство с которым началось с драки, спросить его, считает ли он и теперь, что он, Янек, не должен быть на фронте, что его нужно отправить домой. Янек выглянул из-за плеча старшины и посмотрел в сторону, где окоп делал поворот.
— Куда пошел телефонист?
Старшина не ответил. Он отступил на два шага от того места, где на дне окопа что-то лежало, накрытое зеленой накидкой, наклонился, приподнял ее. Янек увидел бледное лицо Федора, с синеватыми тенями под глазами.
Черноусов объяснил:
— Как вы начали стрелять из пушки, он вылез на бруствер. Я ему говорю: «Слезай!», а он отвечает: «Посмотрю, как воюет этот парень, который меня тогда боднул…» Немцы вам ответили, и его осколком сразу, под самое сердце…
Янек смотрел, широко раскрыв глаза, и казалось, что он не понимает смысла произносимых Черноусовым слов.
— Как же это?
— Да вот так, просто.
Чувствуя, что слезы набираются под веками, Янек отвернулся.
— Капрал Кос, к машине! — приказал Василий и, пройдя мимо Янека по окопу, шепнул ему: — Вытри щеки, гвардия смотрит.
12. Новое задание
В учебнике истории какая-нибудь битва преподносится читателю как шахматная партия, и, возможно, еще проще. Ученик восьмого класса легко подскажет Ганнибалу:
— Пора вводить в бой слонов, послать конницу в обход.
Выслушав совет учеников десятого класса, Наполеон без труда выиграл бы битву под Ватерлоо. Спустя несколько лет после окончания войны мы обычно уже знаем точно о силах и действиях обеих сторон, об огневых позициях артиллерии и коварных оврагах, пересекавших поля.
Но сейчас, когда битва еще в самом разгаре, она напоминает матч боксеров с завязанными глазами. Штабы фронтов и армий приблизительно знают о передвижении дивизий противника. Неустанно действует наземная и воздушная разведка, парашютисты выбрасываются с рациями в тылу врага и ведут наблюдение за его маневрами, партизаны пересылают сведения, служба радиоперехвата расшифровывает секреты врага. Однако уверенность в том, что готовится новый удар, появляется только тогда, когда крупные соединения начнут перегруппировку. Зато в это же время трудно обнаружить более мелкие подразделения — роты и батальоны.
Как узнать, не подходит ли к линии фронта скрытая стеной леса и маскируемая грохотом ведущих огонь батарей рота танков, не приближается ли незаметно мотопехотный батальон? Кто скажет, куда в следующую минуту будет вдруг наведена сотня стволов и на какую цель обрушат свой смертоносный груз подлетающие эскадры бомбардировщиков, в каком направлении и когда будет нанесен удар? Может, на часах вражеского командующего как раз приближается момент, на который назначена атака; может быть, остались до ее начала считанные минуты, а то и секунды?
В определенном месте к определенному времени враг старается сосредоточить превосходящие силы, обрушить массу огня и стали, прорвать фронт обороны и выйти в тыл.
В то время когда где-то стягивается танковый кулак, в других местах проводятся демонстративные атаки или же царит тишина, если только это слово применимо для определения такой обстановки, когда над головой проносятся снаряды и то и дело по брустверу, словно когти коварного тигра, царапают свинцовые струи, выпущенные из автоматического оружия. Так вот, о подобной обстановке в военных сводках обычно сообщается, что на таком-то участке фронта ничего существенного не произошло. И солдаты называют такие дни затишьем.
Именно такое затишье наступило на лесистой высоте, где, заняв позиции вокруг танка поручника Семенова, оборонялась рота, командование которой принял после гибели ее командира гвардии старшина Черноусой. Впереди позиций обороняющихся, невидимый за лесом, догорал пожар. В сторону переправ шли эскадры бомбардировщиков и сбрасывали над Вислой свой груз тротила, проносились со свистом снаряды и разрывались в тылу, блокируя перекрестки дорог. Сзади, где-то в глубине леса, захлебывались пулеметы и грохотали орудия. С противоположной стороны засеки время от времени стреляли, автоматчики и пулеметчики отвечали огнем. А в общем все-таки стояла тишина.
На завтрак танкисты ели консервы и хлеб, запивали несколькими глотками воды. Ее было мало, только двухлитровый термос, привезенный в танке. Становилось все жарче и душнее. Августовское солнце палило, его лучи, проникая сквозь крону деревьев, доставали до самой земли. Небо было блеклое, чуть затянутое дымкой, без единого облачка, и, несмотря на горячие просьбы, членов экипажа, даже Василий не мог обещать им дождя.
В танке остался только Елень, дежуривший у орудия и перископов, а остальные вышли из машины и сидели в глубокой яме, которую вырыли под днищем между гусеницами. Неторопливо ведя разговор, вспоминали ночной бой и выражали беспокойство за судьбу остальных товарищей. Знали только от Черноусова, что другие два танка взвода управления стоят на соседних просеках, что они продержались этой ночью, что один из них, под командованием хорунжего Зенека, того самого, который еще в Сельцах набирал новичков в бригаду, подбил бронетранспортер и поджег немецкий средний танк Т-IV.
Время приближалось к полудню, когда Янек, выглянув из укрытия, махнул рукой товарищам и, схватив ручной пулемет, с которым он теперь уже не расставался ни на секунду, шепнул:
— Смотрите-ка, там кто-то крадется.
