Два батальонных миномета открыли огонь с позиций за железнодорожной насыпью, закудахтали пулеметы, огрызнулись автоматы.
Командир пехотинцев подбежал к «Рыжему». Вихура застучал по броне, и Янек приоткрыл люк.
— Пойдете через мост? — спросил офицер.
— Хорошо. Но только за вами.
— Согласен. — Хорунжий козырнул и побежал к своей цепи.
Подготавливая атаку, заговорили минометы. Часто грохотала танковая пушка.
— Вперед!
Пехота поднялась и с криками бросилась через мост. За ней по железнодорожным шпалам лез «Рыжий», без устали ведя огонь по противнику.
Тремя минутами раньше парашютисты отползли от берега, перебежками отступили через седой от росы луг и пропали в тени леса. Капитан Круммель приказал отступать, как только показался танк, ни на минуту не допуская мысли, что в ночи действует одиночный танк. К тому же задание было почти выполнено (ключ от подрывной машинки матово поблескивал в его руке), и но было смысла рисковать людьми, которых ожидала более важная и тяжелая работа.
Весь отряд уже скрылся в лесу. Около капитана остались только связные и два сапера. Круммель выжидал до тех пор, пока с того берега не двинулась пехота, пока он не увидел, что танк достиг середины моста.
— Давай! — приказал Круммель.
Сапер повернул ключ, и… взрыва не последовало.
— Доннерветтер! — выругался солдат.
Капитан сжал кулаки, молча дал знак рукой, и немцы все разом бросились в сторону недалекой черной полосы деревьев.
По другую сторону реки «Рыжий» сполз с насыпи, остановился и открыл люки. Подошел хорунжий, пожал руку Густлику и Янеку, которые соскочили с танка на землю.
— Прогнали их… Мост цел… А ваши все целы?
— Все, — ответил Кос.
— Черешняка нет, — поправил его озабоченный Вихура. — Автомат оставил, а сам еще на том берегу где-то потерялся.
— А вдруг убили его.
— Надо его искать, — предложил Густлик.
— Не надо, — послышался голос Томаша. — Я здесь. — Он вышел из темноты в черной от воды гимнастерке.
— Что это ты такой мокрый? Почему бросил оружие? — сурово спрашивал Кос.
— Потому что я… — начал объяснять Томаш, вынимая из-за пазухи висевшие на шнурке ладанку и нож.
— Молился, чтобы пуля мимо тебя пролетела? — спросил Вихура.
— Хотел напиться и упал в воду, — буркнул Густлик.
Томаш пытался что-то сказать, но, поскольку ему не давали заговорить, выведенный из терпения, махнул рукой и замолчал окончательно.
По мосту зацокали копыта, растянувшись, рысью шел кавалерийский эскадрон. Командир, в довоенной фуражке с длинным козырьком, оглядывался по сторонам. Увидел танк, подъехал и осадил гнедого коня.
— Эскадрон, стой!
Разогнавшийся трубач из первой тройки высунулся слишком далеко вперед и получил кнутом по голенищу.
— Назад! Вперед хозяина не лезь!
Наклонившись в седле, усатый всадник разглядел офицера и, отдавая ему честь, доложил:
— Разведывательный эскадрон кавалерийской бригады прибыл в качестве группы преследования. Докладывает вахмистр Феликс Калита. Где противник?
— Противник оторвался.
— Сколько фрицев?
— Высадилось более шестидесяти. Прежде чем скрылись в лесу, потеряли примерно треть, — сказал Кос.
— Эх, люди, что у вас, рации нет? Если бы я на четверть часа раньше знал, что здесь что-то готовится…
— Немцы нам не докладывали, — огрызнулся Вихура.
— Когда у меня будет к вам, капрал, дело, я пришлю на переговоры свою кобылу, — презрительно цедя слова, отрезал вахмистр.
Конь повернул меченный белой стрелкой лоб и, зазвенев уздой, тронул мордой его колено. Вахмистр дал ему корочку хлеба и вновь обратился к Косу:
— Почему дали им отступить?
— Ночью в лесу никакое преследование…
— Вот если бы хороший солдат на добром коне… — прервал его вахмистр и отдал честь. — Привет! Попробую догнать их!
Янек, поднимая руку к шлемофону, переглянулся с Густликом и вздохнул, облизывая запекшиеся от жажды губы.
— Ты думал, быть командиром — это что, галушки есть? — забурчал Елень.
Вахмистр на своем жеребце перескочил через ров у железнодорожного полотна и, окинув взглядом своих солдат, подал команду:
— Эскадрон, за мной, рысью, марш!
Григорий, сидя около гусеницы танка, грыз травинку и смотрел на темные фигуры двинувшихся кавалеристов.
— Танк — вещь хорошая, но сердце у джигита болит, когда он видит коня, — признался он Лидке, высунувшейся из переднего люка.
Когда проехала последняя тройка кавалеристов, они на минуту услышали кваканье лягушек, а потом запоздавший всадник зацокал копытами по мосту и, склонившись над гривой белого коня, полетел галопом вслед за эскадроном. Гравий из-под копыт ударил о траки гусениц.
29. Завтрак
Тихий и неподвижный стоял дворец Шварцер Форст в лунном свете. Чернели покрытые языками копоти бойницы на башне и дыра, пробитая снарядом. Поблескивали покрытые росой стеклышки в окнах- витражах первого этажа, а орел на башне «Рыжего» казался не белым, а серебряным. Через двор вели к воротам четкие следы гусениц. Было тихо, ветер не шевелил даже траву на клумбах.
Большая, ручной ковки ручка на дверях главного входа, которую нажимали изнутри, медленно опустилась, а потом вдруг резко отскочила, появилась темная щель. Некоторое время никто не выходил. Но вот узкая щель начала расширяться, мелькнули косматая лапа и влажный нос, блеснули глаза и показалась вся голова. Шарик осматривал двор, слушал, принюхивался. Он проверял, нет ли здесь чего нового и чужого, кроме черной тенью вырисовывающихся грузовика и «Рыжего».
Тишина. Ничего не видно и никого не слышно. Пес, успокоившись, выбежал во двор и рысцой побежал извилистой, только ему одному известной дорогой, остановился на секунду у угла каретника, пахнущего сеном и коровой, около куста на клумбе, но только у ворот нашел он то, что искал: створку ворот, погнутую ударом бампера грузовика и сорванную с петель танком. Старательно обнюхав ее, Шарик повернул обратно.
Но побежал он не прямо к входу во дворец, а к стене. Нашел там колоду и разочаровался: она была пуста. Он разыскал следы влаги под лопухами, но от лужи осталась там только высохшая, растрескавшаяся
