есть все время, потому что из пятнадцати минут, проведенных с нами в отдельном салоне, он не умолк ни на мгновение.
Он даже не взглянул в мою сторону. Ясно, что я был никем, просто случайным придатком, не стоящим внимания. Время от времени Копецкий поглядывал на Яну, которая нарядилась в лучшее платье и выглядела просто потрясающе, но и с ней он тоже не разговаривал. Он обращался только к Штоллу, как делал это в течение многих лет, и эти длинные монологи позволяли ему уберечься от ненужных вопросов.
— Ну вот, Лада, это товарищ Брейхова, видите? — начал объяснять Копецкий своему верному соратнику. — Именно она снималась в том фильме, который мы продаем во все страны…
— «Волчья яма», — сказал Штолл.
— Да, Лада, да! И к тому же она из рабочей семьи!
Копецкий, конечно, видел Янины фильмы. Он говорил о них пятнадцать минут, а потом внезапно повернулся и ушел. Это было так неожиданно, как если бы ему вдруг захотелось в туалет. Уже почти за дверью он оглянулся и бросил Штоллу через плечо:
— Лада, так останься и обсуди все это здесь с товарищем Брейховой.
И все.
— Хорошо, товарищи, — сказал Штолл, которому явно не хотелось прикрывать тылы. — Кто-нибудь из моего аппарата вам позвонит.
И он тоже ушел. Нам с Яной нечего было ответить нашим высоким собеседникам, и мы не знали, что и думать.
Спустя два месяца, когда мы уже совсем отчаялись дождаться выполнения обещания Штолла, наш телефон вдруг зазвонил:
— Говорит майор Слунцкий. Давайте обсудим вопрос о вашей квартире, товарищи.
Он сказал, что хотел бы встретиться с нами в баре гостиницы «Амбассадор». Странное место для такой встречи! Оно пользовалось дурной славой притона торговцев оружием из стран «третьего мира», растленных западных туристов, а также подпольного при коммунизме мира сутенеров, проституток, фарцовщиков, валютчиков и контрабандистов, которым, чтобы заниматься своим делом, необходимо было становиться полицейскими информаторами.
Мы помылись, я побрился, мы опять надели выходные костюмы. Когда я ввел Яну в темный бар, все сутенеры глазели на нее, а все проститутки — на меня.
Майор Слунцкий оказался низеньким широкоплечим мужчиной в военной форме, лучившимся нервной энергией. Во время первых ничего не значащих фраз его глаза так и рыскали по комнате. Казалось, что он не может сконцентрировать взгляд ни на Яне, ни на мне. Мы вздохнули с облегчением, когда он наконец вытащил из модной папки большую анкету. Мы с готовностью ответили на самые подробные вопросы. Майор потратил час на эту бумажную работу, он записал все, включая девичьи фамилии наших бабушек по матери, потом сунул бумагу в папку, застегнул «молнию» и встал.
— Как вы расцениваете наши шансы, товарищ майор? — спросил я.
— Неплохие, — ответил майор. — Я не вижу никаких препятствий. С другой стороны, вы знаете, положение с жильем ужасное… но я посмотрю, что можно будет сделать, товарищи.
— Спасибо! Куда можно вам позвонить, если…
— Давайте лучше я вам сам позвоню, хорошо?
— Конечно, но если вы вдруг нам понадобитесь?
— Нет. Я позвоню сам. Через две-три недели, — сказал Слунцкий и ушел.
Мы снова ничего не знали. Единственной новой деталью нашего положения стало то, что человек, разговаривавший с нами, был в военной форме.
Спустя пару месяцев Слунцкий позвонил, и мы опять встретились с ним в том же баре «Амбассадора». Снова за столом председательствовал дух Франца Кафки. Майор вымучивал очередной разговор вокруг да около, как будто готовясь поведать нам что-то важное, но никак не мог собраться с духом. Потом он внезапно вытащил точно такую же анкету, как в первый раз, и мы снова, пункт за пунктом, заполняли ее. Я приписал все это тому, что Слунцкий обалдел от присутствия Яны.
— Ну хорошо, — сказал он наконец. — Я позвоню вам через пару недель, и мы так или иначе решим этот вопрос.
Мне не понравилось это замечание. Я считал, что мы первоочередники, что наша квартира должна прийти прямо от Вацлава Копецкого. Когда Слунцкий позвонил снова, спустя несколько недель, создалось впечатление, что он почувствовал наши страхи и решил их успокоить.
— Так вот что я думаю по вашему поводу, товарищи. Давайте встретимся послезавтра в семь утра.
Он назвал остановку трамвая в пригороде Бржевнов, где мы должны были увидеться.
Мы встали рано, нарядились и втиснулись в набитый битком трамвай, который доставлял мрачных тружеников в те места, куда им совсем не хотелось ехать. Мы вышли на намеченной остановке в Бржевнове и стали тревожно озираться в поисках майора. Он что, здесь живет? Или работает? А если нет, на чем он приедет, на трамвае или в лимузине?
Однако мы так и не увидели, как он приехал. Внезапно он появился на противоположной стороне улицы, глаза его бегали, под мышкой была знакомая папка. Он подошел к нам и повел нас по улице, вдоль трамвайных рельсов. Мы прошли следующую остановку, потом еще и еще одну. Мы с Яной не знали, что и думать. Все это казалось совершенно лишенным логики. Разговор снова был туманным, неопределенным, отвлеченным. Наконец мы подошли к строительной площадке. Там не было рабочих, хотя дом был далеко не готов. Он походил на длинный улей со множеством маленьких ячеек-квартир и бесконечной цепочкой дверей, и все это казалось пустым и пугающим. Там были двери и окна, но стены еще не оштукатурили. Майор подошел к какой-то лестнице и повел нас наверх по ступеням, покрытым толстым слоем цементной пыли. На четвертом этаже он распахнул дверь и показал нам маленькую двухкомнатную квартиру. Там еще не было ни ванной, ни туалета, ни газовых труб, ни плиты. Провода свисали с неокрашенных стен. Ветер свистел в оконных проемах. Мы с Яной посмотрели друг на друга. Нам хотелось упасть на колени и целовать цемент.
Майор с улыбкой наблюдал за потоком наших эмоций.
— Как вам кажется, вы были бы счастливы здесь, товарищи?
— О да, и еще как!
— Я записал эту квартиру за вами. — Он кивнул. — Но вы, разумеется, понимаете, что дела так быстро не делаются.
— Да, конечно, но я думал, что раз сам товарищ заместитель премьер-министра…
— Конечно, конечно. Итак. Давайте перезвонимся через недельку-другую, ладно?
Мы спустились и посмотрели еще раз на строительную площадку, как будто это был английский парк. Майор ушел, а мы пошли отметить это событие — больше не будет никаких квартирных хозяек, ночных посетителей с ружьем наперевес, будет настоящий дом. Для меня — первый дом после Часлава, где я жил с мамой и папой. Может быть, теперь мы сможем создать настоящую семью.
Майор позвонил через несколько недель, как и обещал, но говорил как-то странно.
— Ну ладно, нельзя же тянуть это до бесконечности, — сказал он твердо. — Встретимся в районном управлении Винограды завтра в семь часов.
Опять-таки место встречи было выбрано совершенно без всякого смысла, но мы пришли вовремя. Майор появился сразу после нас и едва посмотрел в нашу сторону. Мы потрусили в здание за ним.
Там был старинный лифт, который в Чехословакии называют «отче наш». В двух открытых шахтах в середине здания одна за другой непрерывно двигалась дюжина открытых кабинок. Нужно дождаться, пока одна из них подъедет к вам, запрыгнуть внутрь и потом выйти на нужном этаже. Мы едва успели вскочить вслед за майором на одну из поднимавшихся платформ.
— Я собираюсь поговорить с председателем по жилищным проблемам, — сухо объявил майор. — Сегодня вы получите ответ.
Он держался очень скованно. Уже на пороге какого-то кабинета он остановился и посмотрел на меня в упор, как будто хотел что-то сказать, но не знал, как подойти к делу. Так он стоял довольно долго, переступая с ноги на ногу.
— Хорошо, я пойду поговорю с председателем. Мы должны пропихнуть это дело, мы с ним. Нужно в
