профессиональные и непрофессиональные актеры, это помогает и тем и другим, но игра настоящих актеров должна быть на уровне незаученного, естественного поведения непрофессионалов. Нужно быть великим актером, чтобы незаметно влиться в сцену, где участвуют люди, ничего из себя не изображающие. Более слабый актер, актер, который не целиком отдается создаваемой ситуации, который обдумывает свое поведение и не открывается в нужный момент, страшно проигрывает рядом с непрофессиональным, который может быть или естественным, или зажатым. С другой стороны, когда профессиональный актер играет заученную роль, недостаток спонтанности в его поведении подавляет непрофессионалов, потому что все неестественное в эпизоде мешает им. Непрофессионалы помогают актерам сохранить искренность и естественность, а профессионалы задают эпизодам ритм и четкость, которых не чувствуют непрофессионалы.
Непрофессиональные актеры настолько вживаются в ситуацию эпизода, что уже не могут увидеть ее со стороны, оценить ее как некое ритмическое целое с присущей ему пунктуацией и общими драматическими задачами. Они будут рады повторять уже сделанное и идти дальше, и настоящие актеры должны провести их по драматической канве эпизода и помочь выявить эмоциональные аспекты той или иной ситуации.
Состав актеров в «Любовных похождениях блондинки» представлял собой отлично уравновешенную смесь актеров и неактеров, и я вспоминаю эти несколько месяцев в Зруче как самые солнечные за всю мою работу в кино. У нас было необходимое нам время. Мы играли в бильярд. Мы заходились от смеха, глядя, как Пухольт сражался со своими «родителями» на узком супружеском ложе. Мы уложились и в отведенное время, и в бюджет.
Самая хорошенькая девушка из Зруча, снимавшаяся в фильме, влюбилась в одного из наших техников. Она была совсем юной, игривой, добродушной и беленькой. Красавец техник не удосужился сообщить ей, что у него в Праге жена и ребенок, и на протяжении нескольких съемочных недель они крутили яростный роман. Завистливые девчонки с фабрики прозвали ее «кинозвездой». Ей было наплевать. С ее-то ролью в фильме, ее внешностью и таким близким другом на «Баррандове» карьера в кино больше не казалась ей недосягаемым счастьем.
Мы закончили съемки, и техник уехал в Прагу. Он сказал девушке, что должен подыскать ей жилье. Ей нужно было оставаться в Зруче и ждать. Она ждала долго. Конечно, она рассказала всем девушкам в общежитии о том, что он пообещал ей. Над кинозвездой стали смеяться. Защищая своего дружка, она стала сочинять небылицы, рассказывать, что он заберет ее к себе со дня на день. Но лгать становилось все трудней.
В один прекрасный день ей это надоело. Она сложила свои вещички и сказала соседкам по комнате, что наконец-то получила весточку от возлюбленного. Он ждет ее в уютном гнездышке. Он уже купил кольца. Он умирает от желания соединиться с ней. В Праге она узнала, что не нужна технику и задаром. Он не собирался бросать семью — все складывалось, как в фильме.
Однако в дальнейшем история девушки из Зруча сложилась куда печальнее. Она не могла вернуться домой, понимая, что самое худшее ждало бы ее в старом общежитии: «Эй, кинозвезда, тебе звонили из Голливуда. Эй, кинозвезда, вынь палец из носа, там внизу ждет твой женишок с ювелиром». Ей некуда было пойти в Праге, но при ней оставалась ее внешность, и она стала зарабатывать на ней. Она работала в барах отелей «Алькрон» и «Ялта», и ей платили валютой. А она все ждала, когда же ее заметят и пригласят сниматься в кино.
Как-то вечером, когда «Любовные похождения блондинки» уже отошли в прошлое и я работал над другой картиной, я встречался с западным журналистом в «Алькроне» и там увидел ее. Я заказал ей выпить. Она была возбуждена и счастлива, что сидит за столиком с кинорежиссером. Это поднимало ее в глазах других девушек. Мне было интересно узнать историю ее полусветской жизни, и я время от времени отвлекался от моего собеседника и начинал ее расспрашивать.
В то время самым главным сутенером в Праге было правительство. Все шлюхи должны были доносить госбезопасности на своих клиентов, и органы могли использовать полученную информацию для шантажа тех иностранцев, которые их интересовали. Девушка из Зруча не хотела стучать на своих американцев. Она не захотела играть по правилам, и ее упекли на несколько недель в тюрьму, потом она вышла и вернулась в бар, потом ее взяли снова. Такова была жизнь в этом мире.
После нескольких отсидок в тюрьме девушка из Зруча подписала все, чего хотели органы, но решила, что на самом деле не будет помогать им. Она не стала работать на этого сутенера. Ее снова посадили. Ее ни разу не сажали за проституцию, ведь коммунистическая партия провозгласила, что в социалистической Чехословакии проституция уничтожена. Всем проституткам «Алькрона», не уважавшим госбезопасность, давали срок за «общественный паразитизм», то есть за тунеядство.
Девушка из Зруча решила, что сумеет победить систему, устроившись на работу. Она думала, что все дело в штампе. Постоянная работа даст ей возможность получить штамп в графе «Работодатель» в ее паспорте, и тогда ее никогда не посадят в тюрьму за тунеядство. Идея была правильной, но цена была слишком высока. У нее не было образования, поэтому на приличную работу она устроиться не могла. Она поступила уборщицей в больницу. Рабочий день начинался в четыре утра и кончался в полдень. Она шла домой, спала четыре-пять часов, приводила себя в порядок и шла в бар охмурять западных туристов. Я был восхищен силой ее воли. Она предпочитала сдохнуть на работе, но не быть стукачкой.
Я зашел в «Алькрон» через какое-то время, но блондинки из Зруча в баре не было. Другие ночные бабочки сказали, что она опять сидит. Правительство устанавливало правила, но правительство же их и нарушало, так что госбезопасность нашла к чему придраться!
Я не видел ее несколько месяцев. Когда мы встретились, она была рада этому еще больше, чем в первый раз. Я заметил, что она прячет от меня руки. Я схватил ее за руку, и она нехотя показала мне жуткий рубец на запястье.
— Я не знала, что мне делать, — сказала она.
Ей пришлось пройти через следственный изолятор, а это было еще тяжелее, чем отбывать наказание. Она сидела в крохотной камере и видела только кусочек неба через зарешеченное окошечко под потолком. Делать было нечего. Читать ей разрешали исключительно труды Маркса и Ленина. Потом ей в руки попал роман девятнадцатого века. Это была скучная история о крестьянах, но девушку из Зруча интересовал не сюжет. Она не читала книгу. Она только рассматривала картинки.
— Они были такие красивые, что я начинала реветь, как только открывала книжку.
Особенно ей нравилась одна картинка, без людей. Там был нарисован луг, спускавшийся к мерцающему пруду. На холме росли деревья, на ветвях пели птицы, на небе сияло солнце. Она никогда не видела таких восхитительных красок. Тот кусочек неба, который виднелся из ее серой камеры, был обычно желтым от смога.
Девушка из Зруча смотрела и смотрела на эту пасторальную картинку, а потом поняла, что больше ей незачем жить. Но в тюрьме не так-то легко покончить с собой.
— Но я их обдурила! — с гордостью заявила она. Она сказала надзирательнице, что она актриса и должна ухаживать за кожей. Если ей не разрешат иметь косметичку со всем необходимым, ее карьера будет разрушена. К ее великому удивлению, надзирательница согласилась и каждый день стала приносить в камеру косметичку. Но она не оставляла девушку из Зруча одну. Она стояла и смотрела, как девушка ухаживает за той самой кожей, которую в глубине души хотела бы содрать со своего лица.
Как-то вечером девушке удалось вытащить зеркальце из пудреницы и спрятать его в складках своего уродливого тюремного платья. Надзирательница заперла камеру, а девушка дождалась ночи, потом разбила зеркальце и раскрыла книжку. Она смотрела на луг, покрытый ароматной зеленой травой, на яркое, горячее солнце и одновременно резала осколками зеркала свое запястье.
— Это было так больно! От одной боли можно было умереть, но я хотела делать все наверняка, чтобы не получилось так, что меня спасут, и я резала и резала… — сказала она мне.
Из обоих ее запястий уже лилась кровь, она уже начинала чувствовать головокружение, и тогда она сунула обе руки в омерзительную вонючую дыру, служившую туалетом, в углу камеры.
— Я не оставила себе никаких шансов, я хотела, чтобы весь этот ужас наконец кончился. Если бы меня не убила кровопотеря, я бы точно умерла от инфекции.
Она потеряла сознание и упала, ее кровоточащие руки свисали в парашу. Очнулась она в больнице.
Она все еще мечтала сниматься в кино, но у нее уже появились сомнения. Впрочем, она ни о чем не
