припоминаю, члены рабочей группы… решительно выступили против этого предложения. Доклад, который сделал Засядько в рамках рабочей группы показался… нам легкомысленным и ненаучным. Выкладки о темпах развития нашей экономики и экономики США фактически были взяты с потолка: они отражали желаемое, а не действительное».[909] Это свидетельство — наглядный пример верховенства идеологии над научно-экономическими разработками, раскрывающее механизм принятия решений при подготовке третьей партийной Программы.
Тем не менее важным, новаторским подходом намеченного экономического курса стало смещение акцентов в темпах роста промышленного производства. Принципиальной здесь явилась идея о более быстром развитии отраслей группы «Б» по отношению к тяжелой промышленности. В докладе на XXII съезде КПСС Хрущев так развивал эту мысль: «В период, когда наша тяжелая индустрия только создавалась, мы вынуждены были направлять накопления прежде всего на развитие предприятий I типа и ограничивать вложения во II группу. Теперь мы имеем возможность значительно увеличить капитальные вложения также и в предприятия II вида, что ускорит темпы роста народного потребления». Планировалось, что продукция тяжелой индустрии возрастет к 1980 году в 6 раз, а легкой промышленности — в 13 раз.[910] Это был очень существенный момент. Ведь еще в середине 50-х годов Хрущев видел перспективы социалистического развития общества в усилении внимания исключительно к тяжелой индустрии и недооценивал необходимость ускорения темпов развития отраслей группы «Б», что, в конечном счете, сдерживало социальную направленность народнохозяйственного строительства. Парадокс заключался и в том, что в середине 50-х годов именно за стремление изменить пропорции экономического развития в пользу группы «Б» пострадал Маленков, обвиненный тогда в правом уклоне и смещенный с поста Председателя Совета Министров СССР. Теперь же в начале 60-х Хрущев совершенно по-другому ставил этот вопрос, руководствуясь иными критериями. В Российском государственном архиве социально-политических исследований имеется стенографическая запись замечаний первого секретаря ЦК на проект Программы КПСС. Он говорил: «Что главное в коммунистическом обществе? Человек. И поэтому все усилия, физические и умственные, и материальные средства должны быть направлены на лучшее удовлетворение потребностей человека… Так надо сказать! А тут по-старому сказано… Средство производства такое количество надо производить, которое необходимо для того, чтобы удовлетворить запросы человеческого общества, то есть средства потребления. Одно дело двадцать лет тому назад, когда мы говорили — это правый уклон, а теперь другая обстановка, следовательно другой лозунг должен быть».[911]
Поворот к человеку, его потребностям — это отличительная позитивная черта третьей Программы КПСС. Казалось бы, она провозглашала все во имя человека и для его блага. Казалось бы, именно человек ставился в центр всей деятельности, был ее главной приоритетной целью. Однако на деле построение коммунизма, обозначенное жесткими временными рамками, вновь, как и в 30-е годы, ставило вопрос о сроках, о высоких темпах создания материально-технической базы. Во имя этого трудящимся предстояло напрягаться и перенапрягаться, снова жертвовать настоящим, откладывая получение реальных благ на завтрашний, хотя и очень скоро обещанный, день. Продолжал торжествовать недопустимо узкий подход к человеку прежде всего как к работнику, как к производителю материальных благ. Иными словами, перед нами воспроизводилась все та же хорошо знакомая мобилизационная модель экономики, апробированная десятилетиями советского опыта. Настойчиво звучал в целом справедливый тезис о неразделении труда и коммунизма, все чаще переходивший в грозные предостережения типа «к коммунизму вразвалку, распоясавшись, идти не позволим»,[912] в котором можно было уловить привычный еще по 30-м годам мотив «насильственного осчастливливания людей». В результате формировались две крайности: с одной стороны, обоснование необходимости взвинчивания темпов героического, жертвенного труда, с другой — размагничивающее, демобилизующее обещание долгожданных скорых благ, доступного пользования ими. Не случайно пропагандистские выступления, объясняя программу построения коммунизма, нередко строились по принципу: как будут жить люди через двадцать лет, что они будут получать. Подсчитывалось и сообщалось, сколько в 1980 году на каждого советского человека будет приходиться квадратных метров ткани, пар обуви, килограммов сахара, мяса, литров молока.
Мобилизационная модель экономики, хотя и заметно скорректированная, продолжала оставаться базисной в определении путей развития народного хозяйства. Но другим, и пожалуй, самым серьезным недостатком экономической концепции, изложенной в Программе, стало неосознание важности структурной перестройки экономики с опорой на высокотехнологические, наукоемкие отрасли. Главным содержанием эпохи начала 60-х годов явился новый этап научно-технической революции. Самое широкое развитие получали прогрессивные научные направления, значение которых непосредственно для производства все более и более возрастало. Наука становилась решающей силой материального производства. К тому времени сколько-нибудь мыслящим ученым было ясно, что выполнение заявленных в программе экономических показателей невозможно посредством простого наращивания количественных изменений — больше газа, нефти, стали, угля и т. д. Такой ход событий не обусловливал никаких качественных перемен и обрекал страну на прогрессирующее отставание в области новой техники и технологии.
Надо признать, попытки переломить ситуацию в этой сфере предпринимались в процессе разработки Программы. Ведущие ученые СССР обращали внимание руководства страны на необходимость приоритетного развития новых отраслей науки. Многие ученые предлагали расширить перечень научных направлений, упоминаемых соответствующим разделом Программы. Речь шла о развитии электроники и кибернетики, полупроводников, энергетики, исследовании глубин земли, океана, космоса, изучении человеческого мозга, биологии, психологии и т. д. В этой связи интерес представляет знакомство с письмами ученых в программную комиссию. Эти документы наглядно свидетельствуют об уровне осознания научной общественностью многих значимых проблем. Так, группа специалистов по вычислительной технике из Москвы считала нужным «отметить, что автоматизация управления производственными объектами на основе методов кибернетики, современной вычислительной техники и приборостроения станет решающим средством повышения производственных процессов во всех отраслях народного хозяйства. Должно быть обеспечено производство высоконадежных вычислительных машин на базе новейших достижений науки и техники».[913] Любопытна формулировка коллектива Института биологии Уральского филиала АН СССР о значении естественных наук: «Интересы человечества выдвигают перед этими науками в качестве главных задач выяснение сущности явлений жизни, овладение и управление жизненными процессами, в частности обменом веществ, наследственностью организмов; овладение процессами, протекающими в биосфере, для обеспечения непрерывности использования биологических природных ресурсов».[914] Приведенные материалы со всей определенностью показывают, что советские ученые хорошо осознавали исключительную важность вычислительной техники, биотехнологий, генетики. Советская наука наравне с Западом понимала и принимала те приоритеты, развитие которых может и должно обеспечивать реальный экономико- технологический прорыв. Правдивость этих мыслей подтверждена жизнью: в современном мире именно уровень развития этих направлений определяет цивилизованное лицо любого общества.
Однако в 60-е годы понимание важности новых научных отраслей не трансформировалось в практику, не шло дальше дежурных, большей частью ритуальных заверений. Программная комиссия не откликнулась на призывы ученых. В ее заключении по этому поводу говорилось о нецелесообразности указывать в Программе важные научные проблемы. Предложение ученых об исследованиях по отдельным вопросам признали необходимым переслать в Государственный Комитет по координации научно-исследовательских работ и АН СССР, чтобы использовать их при составлении текущих планов научных разработок.[915] Партийно-государственный аппарат не проявил интереса к идеям ученых, не понимал нацеленности этих преобразований, отвергал необходимость ломки старых традиций и устоявшихся взаимоотношений. Отсутствие заинтересованности в научно-исследовательской проблематике может подтвердить и такое наблюдение. На XXII съезде КПСС выступление президента АН СССР М. В. Келдыша, давшего развернутый анализ развития науки как материальной производственной силы, было выслушано делегатами (т. е. партийно-государственной и хозяйственной элитой) без особого внимания. Речь президента Академии наук прерывалась аплодисментами всего 5 раз (из них 2 раза при упоминании имени Хрущева), тогда как, например, речь Фурцевой сопровождалась аплодисментами 25 раз, Брежнева — 24 раза, Рашидова — 22.[916] К тому же, и само понимание
